Марино Фальеро, дож венецианский - (Джордж Байрон

Жду приказаний.

Дож

Было бы неплохо

Еще созвать из моего поместья

Валь-ди-Марино наших крепостных

Побольше, но, пожалуй, слишком поздно.

Бертуччо

И к лучшему, мой дож: наплыв нежданный

Вассалов наших вызвал бы тревогу

И подозренья. И крестьяне наши

Хоть и горячи и верны, но и грубы

И склонны к ссорам; им не сохранить бы

Той дисциплины тайной, что нужна,

Покуда мы врага не сломим.

Дож

Верно;

Но грянет лишь сигнал - как раз такие

Нужны бы люди в нашем деле нам.

У городских рабов своя предвзятость:

Приязнь к одним и ненависть к другим

Проявятся то яростью чрезмерной,

То милосердьем пагубным. Крестьяне ж,

Горячие мои вассалы, были б

Вполне покорны графу своему,

Его врагов никак не различая;

Им безразличны Фоскари, Корнаро,

Марчелло, Градениго: не привыкли

Они дрожать, их слыша имена,

Ни гнуть колен перед Сенатом. Воин

В доспехе бранном - вот их сюзерен,

А не фигура в мантии.

Бертуччо

Нас - хватит;

А в ненависти всех бойцов к Сенату

Ручаюсь вам.

Дож

Прекрасно. Жребий брошен.

Но все же в настоящей битве, в поле,

Моим крестьянам поручи меня;

Они впускали солнце в тучу гуннов,

Тогда как звук своих же труб победных

Гнал бледных горожан дрожать в шатрах;

Коль нет отпора, эти горожане

Сплошь - львы, как на знаменах. Но в бою

Серьезном ты, как я, весьма хотел бы

Иметь в тылу железный строй крестьян.

Бертуччо

Дивлюсь, что вы, так думая, рискнули

Ударить вдруг.

Дож

Удар такой и должно

_Вдруг_ наносить иль никогда. Едва я

Изгнал терзанья ложные и слабость,

Томившие меня, хотя недолго,

Приливом давних и изжитых чувств,

Я поспешил с ударом, чтоб, во-первых,

Вновь не поддаться им, а во-вторых.

Не знал я, можно ль очень полагаться

На верность и отвагу тех людей,

Хоть верю Израэлю с Календаро:

Вдруг кто-нибудь сегодня нам изменит,

Как тысячи вчера Сенату? Если ж

Они _начнут_, в руках согрев эфесы,

_Придется_ им себя спасать. Удар

И в каждом встанет Каин первородный,

Чья воля, затаенная в душе,

До времени обузданная, ринет

Их всех, как волчью стаю. Кровь, блеснув,

Толпе внушает жажду новой крови,

Как первый кубок открывает пир.

Когда _начнут_, поверь, труднее будет

Их сдерживать, чем подстрекать. Покуда ж

Любой пустяк, обмолвка, шорох, тень

Способны их поворотить обратно...

Ночь на исходе?

Бертуччо

Близится рассвет.

Дож

Тогда пора уже в набат ударить?

Все на местах?

Бертуччо

Теперь должны быть все.

Но я им запретил звонить, покуда

Я сам с приказом не приду от вас.

Дож

Так... Неужели ж никогда заря

Не сгонит звезд - ишь разблистались в небе!

Спокоен я и тверд; и то усилье,

С которым я мое решенье принял

Оздоровить Республику огнем,

Теперь взбодрило дух мой. Трепетал я,

Рыдал при мысли об ужасном долге;

Но, прочь прогнав бесплодные волненья,

Растущей буре я гляжу в лицо,

Как рулевой с галеры адмиральской.

Но (веришь ли?) мне напряженья больше

Понадобилось, чем когда народы

Свою судьбу читали в близкой битве,

Где я фалангу вел и где на гибель

Шли тысячи!.. Чтоб грязную, гнилую

Кровь выпустить из жил ничтожной горстки

Тиранов чванных - сделать то, чем добыл

Бессмертие Тимолеон, - был нужен

Закал потверже мне, чем посреди

Опасностей и трудностей военных.

Бертуччо

Я счастлив, что былая мудрость ваша

Смирила гнев, терзавший вас, покуда

Вы не решились.

Дож

Так всегда бывало

Со мной. Встает волнение при первом

Мерцанье замысла, когда страстям

Помехи нет в их власти; но настанет

Час действовать - и я спокоен так же,

Как мертвецы вокруг меня. И это

Известно оскорбителям; они

Рассчитывали на мое уменье

Владеть собой, лишь первый сникнет взрыв.

Они забыли, что порой не ярость,

Не импульс, а холодное раздумье

Из мести доблесть создает. Пускай

Законы спят - не дремлет справедливость;

И месть лица порою к _общей_ пользе

Ведет, и в этом - оправданье мне...

По-моему - светает; да? взгляни:

Глаз юный зорче; утренняя свежесть

Уже слышна, и, кажется мне, море

Сереет сквозь решетку.

Бертуччо

Верно: утро

Уже всплывает в небе.

Дож

Так ступай же.

Пусть бьют в набат немедля, и при первом

Ударе с Марка ко дворцу веди

Все наши силы; здесь я с вами встречусь.

И в тот же миг шестнадцать поведут

Сюда свои отряды, каждый порознь:

Но главный вход сам захвати: "Десятку"

Я не могу доверить никому,

А чернь патрицианская насытит

Беспечные клинки подручных наших.

Не позабудь наш лозунг: "Санто Марко!

К оружью, люди! Генуэзцы вторглись!

Марк и свобода!" А теперь - начнем!

Бертуччо

До встречи, дядя, в подлинном державстве

И вольности или - нигде! Прощайте.

Дож

Нет, подойди, обнимемся, Бертуччо!

Спеши: светает быстро; поскорее,

Придя к бойцам, уведомь, как дела,

Пришли гонца, а там - пусть буря грянет

Набатом с башен Марка!

Бертуччо Фальеро уходит.

Дож

(один)

Он ушел.

И каждый шаг кому-то стоит жизни.

Свершилось! Ангел смерти воспарил

Над городом и медлит хлынуть гневом.

Как бы орел, что, высмотрев добычу,

На миг повиснет в воздухе, сдержав

Движенье крыл могучих, и потом

Низвергнется и меткий клюв вонзает...

О день, из вод ползущий! Поспеши!

Я не хочу разить во тьме, мне нужно

Не промахнуться. О лазурь морская!

Тебя нередко, видел я, багрила

Кровь генуэзцев, гуннов, сарацин

И веницейцев, пусть победоносных.

Беспримесным теперь твой будет пурпур,

Не примирит нас варварская кровь

С твоим ужасным багрецом: погибнут

И враг и друг в междоусобной бойне!

Затем ли жил я восемьдесят лет,

Я, прозванный "спасителем отчизны",

Я, перед кем мильоны шапок в воздух

Летели вдруг и клик десятков тысяч

Молил у бога счастья мне и славы

И долгих дней, - чтоб день такой увидеть?!

Но этот день, с отметой черной, будет

Введением в тысячелетье блеска.

Дож Дандоло жил девяносто лет,

Свергая троны, но венец отвергнув;

И я сложу венец и возрожу

В стране свободу. О! Какой ценою!

Но оправдает все благой конец.

Что капля человечьей крови? Впрочем,

Кровь деспотов - не человечья: наша

Питает их, Молохов воплощенных,

Пока мы в гроб не кинем их, привыкших

Других в могилы класть!.. О мир! О люди!

Что сами вы и святость ваших целей,

Коль мы должны резней карать злодейство?

Разить, как будто смерть лишь так приходит

И меч не может подождать годок?

Зачем же я с порога рокового

В безвестный мир спешу герольдов слать?..

Прочь мысли эти...

Пауза.

О! Как будто ропот

Далеких голосов? И мерный шаг

Военной маршировки? Или звуки

В ответ желаньям шлют фантомы нам?

Не может быть; сигнал еще не грянул...

Что медлят с ним? Гонец Бертуччо должен

Быть на пути ко мне, а сам племянник

Уже, быть может, на тяжелых петлях

Со скрипом дверь распахивает в башню,

Где колокол, огромный и угрюмый,

Висит - оракул смерти дожа или

Вторжения, - гремя лишь в эти дни

Ужасной вестью. Пусть же он послужит,

Вещая ужас, но - в последний раз

Устои башни потряся!.. Молчит он?

Я вышел бы, но здесь мой пост; я должен

Быть центром разнородных сил, обычных

В таких союзах, охранять единство

И в столкновенье слабых ободрять.

Коль схватке быть, она всего свирепей

Здесь разгорится, во дворце, и, значит,

Здесь должен быть мой пост как вожака.

Вот! Он идет, идет, гонец Бертуччо,

Племянника отважного! Какие

Известия? Он выступил? Спешит он?..

Они!.. Погибло все!.. Но - поборюсь!

Со стражами входит офицер ночной стражи.

Офицер

Ты, дож, мной арестован за измену.

Дож

Я? Князь твой? За измену? Кто дерзнул

В приказ такой свою укрыть измену?

Офицер

(показывая приказ)

Вот ордер от собранья Десяти.

Дож

Но где они и почему собрались?

Совет законен, только если дож

В нем председатель; в этом - долг мой.

Твой же

Дорогу дать мне или проводить

В зал заседанья.

Офицер

Невозможно, герцог:

Совет собрался не в своей палате

В монастыре Спасителя.

Дож

Итак,

Ты смеешь мне перечить?

Офицер

Государству

Служу я и служить обязан верно;

В моем приказе - воля тех, кто правит.

Дож

Без подписи моей он незаконен,

А примененный, как теперь, являет

Бунт! Хорошо ль ты цену жизни взвесил

Твоей, борясь за столь мятежный акт?