Черное знамя - Dmitrii Kazakov

Интересно, что пишет Штилер, возглавивший только что созданный отдел.

До сего момента пропаганда была отдана на откуп губернским вождям, директорат в нее практически не вмешивался, разве что требовал печатать наиболее важные речи вождей, в особенности Огневского.

Письмо оказалось посвящено принципам, по которым с сегодняшнего дня должна работать вся связанная с ПНР пресса…

«Лицо политики меняется каждодневно, но направление пропагандистской линии может изменяться только медленно, исподволь. Политика может и должна шагать напрямик, срезая углы, но пропаганда не будет за ней поспевать. Пропаганда не в силах поддерживать и объяснять каждый политический шаг каждого дня. Она работает в целом на генеральный курс, а тот может определяться лишь центральными органами партии, и в первую очередь ее вождем…».

Севка колотил по клавишам пишущей машинки, сочиняя очередной фельетон, но треск и позвякивание не мешали Олегу читать — про три основных способа, с помощью которых любая идея может быть внесена в сознание масс: краткое бездоказательное утверждение, постоянное, назойливое повторение и самопроизвольное, основанное на эмоциях заражение.

Если последнее не возникает, то считай, что вся работа пошла насмарку, никто из читателей ни в чем не убежден.

— Ну что там? — спросил Севка, когда письмо легло сверху на кипу уже прочитанных бумаг.

— Проклятье, кончились времена развитого феодализма, — со вздохом ответил Олег. — Наступает просвещенный абсолютизм, будем работать так, как нам укажет новый начальник прямиком из Москвы.

— Уууу… ыыы, — фельетонист поскреб коротко остриженную голову, и вновь принялся ожесточенно лупить по клавишам.

Под посланием Штилера обнаружилось информационное сообщение от директората ПНР.

Этот документ, подписанный вождем и председателем Павлом Огневским, сообщал, что очередной съезд партии пройдет с четырнадцатого по семнадцатое августа в Ростове-на-Дону. Победу на губернаторских выборах у них отобрали, но никто не помешает вдоволь поглумиться над нынешней властью и республикой в целом там, где эта победа имела место… хотя, кто знает, Коковцов и его министр внутренних дел, Волконский могут запросто пойти на запрет…

Ладно, посмотрим.

Так, это сообщение нужно поместить в «Новой России» в таком виде, в каком оно пришло, и снабдить статьей-комментарием… это писать придется самому, и не забыть упомянуть о великих заслугах и ведущей роли в борьбе за свободу и будущее «товарища Огневского, пламенного патриота, глубокого мыслителя, постигшего всю глубину евразийского учения».

Запамятуешь, и получишь суровый нагоняй от губернского управления, как это было в декабре.

Рыжий фронтовик отодвинул в сторону Трубецкого и прочих основателей партии еще два года назад. Князь-филолог и его соратники-теоретики остались на звучных и вроде бы важных, но ничего не значащих постах где-то на периферии ПНР, а реальная власть оказалась в руках совершенно других, новых людей.

К их когорте принадлежал и нынешний глава петроградского управления, чье распоряжение лежало сейчас перед Олегом. У всего корпуса жандармов во главе с генералом Герасимовым наверняка чесались руки при виде этой фамилии, но сделать они ничего не могли — амнистию за политические преступления, объявленную Январской республикой в первые дни ее существования, никто отменять не собирался.

Борис Савинков, в прошлом — террорист, организатор убийств великого князя Сергея Александровича и министра внутренних дел Плеве, некоторое время возглавлявший Боевую Организацию партии эсеров. Властный, эгоистичный сноб с аристократическими манерами и непомерными литературными притязаниями.

В прошлом году он с грандиозным скандалом покинул ряды социалистов-революционеров, и все для того, чтобы сделать быструю карьеру в ПНР.

— Так-так-так, — пробормотал Олег, прочитав распоряжение.

Оно касается порядка уплаты взносов, интереса не представляет… отправим в «подвал», на последнюю страницу.

В дверь постучали, после чего она приоткрылась и в образовавшуюся щель просунулась кудлатая голова:

— Можно к вам?

— Вам чего? — спросил Севка, по обязанности секретаря редакции общавшийся с посетителями.

— Да нас отправили из этого… ну, с заводов, вождь по труду… сказал, что в газету…

— Понятно, заходите, — велел Олег, и отодвинул непрочитанные бумаги в сторону.

Это визитеры ожидаемые, рабочие-активисты, и ради них придется отложить прочие дела. Запланирован большой, на несколько номеров материал на тему «Евразийство — идея для народа», и для него придется брать интервью у самых разных людей, начиная от того же Савинкова и генерала Лавра Корнилова, гласного петроградской думы от ПНР, и заканчивая вот этими пролетариями…

Гостей оказалось трое, двое молодых, до двадцати пяти, и один постарше, за сорок, вошедший первым.

— С вас и начнем, — сказал Олег, беря карандаш и чистый лист. — Присаживайтесь ко мне. Остальные вон туда…

Придется им какое-то время поскучать за «обеденным» столом.

— Так, скажите, как вас зовут, откуда вы родом, где работаете… — начал Одинцов.

Поначалу нужно человека разговорить, сделать так, чтобы этот кудлатый дядя с сединой в волосах перестал бояться, забыл о том, что беседует не с давним приятелем, а с «интелихентом», человеком пусть из той же партии, но из другого мира, далекого от задымленных цехов и шумных мастерских.

— Иван Прохоров я… местный, отец мой тут родился, и дед, — рабочий кашлянул. — Обуховский завод, вот… сталевар я…

— Очень хорошо, — Олег подвинул к гостю пепельницу. — Если хотите — курите.

— Нет, спасибо… — кудлатый кашлянул снова.

— Так, Иван, скажите, с какого времени вы состоите в партии? Как вы о ней узнали?

— Ну… — могучая пятерня оказалась запущена в кудлатые волосы. — Это давно было. Позапрошлое лето, моя Зинаида как раз тогда на митинг к эсдекам пошла, а мы с ней поругались… эх, кхм… — вспоминая давнюю ссору с супружницей, рабочий покрутил головой. — Тогда я тоже в них верил… Троцкий этот, ох мастак болтать, потом уж я узнал, что он еврей. Тьфу. Так вот, в пику ей я не пошел, а потом увидел плакат, где всех на встречу приглашали… Июль, да. В субботу. Выпили мы тогда с мужиками, и пошли…

Карандаш легко скользил по бумаге, из потока речи Олег выуживал немногие интересные факты, и тут же сортировал их — он не забудет, ни кто к нему приходил, ни имен и ни дат, но может упустить пришедшую именно сейчас в голову мысль, как оформить материал, какую «выжимку» сделать из полученных сведений.

— Что именно привлекло вас в ПНР?

— Так сразу видно — за идею люди готовы сражаться! За страну, за Россию! — Иван перестал стесняться и бояться, разгорячился и даже вскинул кулачище, солидный, в самый раз для сталевара. — Сам этот, Огневский, он ведь тоже кровь проливал, с германцем бился, а не сидел на жопе в тылу, как те евреи! Тьфу! За народ он готов жизнь положить, вот тебе крест, и мы за него положим, ведь так, братцы?

И он оглянулся на молодых товарищей.

— Так, — поддержал один из них, второй ограничился кивком.

— И кладем ведь, не жалеем себя! — продолжал Иван. — У нас на заводе эсдеки толкутся! Рабочий совет, то да се, лишь бы нас всех обмануть и заставить за себя голосовать! Кто против, на тех все мастера ополчаются, премии лишают, угнетают всячески. И мне достается, вот те крест! Но ничего, Прохорова не запугаешь, еще мой дед здесь родился… я прямо в их совет пошел, и заявил, что вас мы всех еще разнесем! Что одумайтесь, братцы, иначе все у евреев в рабах будете! Выгнали меня, морду набили! Но я ничего! — последним «подвигом» он откровенно гордился. — Наступит и наше время!

Так, теперь нужно этого героя понемногу осаживать, а то его понесет, и тогда фонтан не заткнуть.

— Благодарю, спасибо, — поспешно сказал Олег. — Сколько вам лет, кстати?

— А помню вот в мае, когда демонстрация… что? — Иван запнулся. — А, сорок три мне.

— Спасибо, достаточно, следующий…

Место кудлатого сталевара занял его товарищ помоложе, оказавшийся токарем завода «Феникс».

— Владимир Шаренко я, — бойко представился он. — В партии с осени двадцать третьего. Вступил в Народную дружину в декабре, сам Голубов дважды меня хвалил перед строем…

Олег поморщился.

Усатый казачий офицер, с которым они столкнулись в клубе рабочего досуга «Треугольник» два года назад, оказался типом пронырливым и напористым. Сумел войти в доверие к Хаджиеву, отпрыску рода Хивинских ханов, возглавлявшему боевые отряды партии с самого момента их создания.

Те за последнее время разрослись, обзавелись помимо повязок, единообразной черной формой. В феврале этого года НД претерпела реорганизацию, из отдельных, плохо скоординированных отрядов превратилась в централизованную, четко организованную структуру.