Каторжанка (СИ) - Брэйн Даниэль

Есть какие-то твари страшнее людей?

— Тю-у… — присвистнул матрос. — Когда на каторгу маг попадается, всем хорошо. Тепло. Защиту поставить может. Лечить кого. Тварь завалить. Ну, я таких-то уж деталей не знаю, что в местном порту наслушался, то и говорю. А человеку там делать нечего, только соль добывать. Вона, видишь? — он указал рукой на баржу. Она была широкая, словно контейнеровоз, и качалась на волнах не так сильно, как я ожидала. — Наша «Принцесса». Отвезем ссыльных, заберем груз соли и на юга. Хорошая старушка, крепкая, ей такой шторм нипочем, особливо ежели пойдем островами. А прочие что? Тю-у! Пока они выйдут, мы уж обогатимся. Сперва до Рувии, а потом и в Бантай. Тепло-о там!

На юга? Мысль, пришедшая мне в голову, звучала чудовищно. Где скрыться лучше всего? Там, где тебя никто не будет искать. Под самым носом у моего мужа и дамочки, которая готова оторвать мне ни в чем не повинную голову. У стражи, которая отчается меня отыскать на берегу. Рувия и Бантай, возможно, другие страны, «Принцесса» повезет экспортный груз.

— Вам работница не нужна? — выпалила я, и матрос засмеялся. Сначала он усмехнулся, затем хохотнул, а потом загоготал так заразительно, что я и сама едва удержалась от смеха. Как назывались женщины для утех на корабле, если на кораблях вообще были женщины?

— А что ты можешь? — вдруг перестав смеяться, серьезно спросил матрос, и у меня опять застучало сердце. Местное божество, этот мускулистый красавец, снизошел до моих страданий, его тронуло, что я так сражаюсь за свою счастливую жизнь? — Посуду мыть, баланду варить, поди, этих-то, — он кивнул неопределенно, имея в виду ссыльных, — кормить-обхаживать надо, а наши этого ой не любят.

— Как обхаживать? — вырвалось у меня, и только потом до меня дошло, что речь шла исключительно об обслуживании: готовка, стирка, мытье посуды, уборка.

— Много не заплатим, — покачал головой матрос. — Три серебряка за день. И не знаю, куда девать-то тебя потом? Наш капитан баб не особо жалует, но не на севере же тебя оставлять? А больше мы заходить никуда и не будем. В Рувии высадим если, как обратно поедешь?

— А что в Рувии?

— Там тепло, — коротко отозвался матрос. — Язык забавный, гюн-гылы, гюн-гылы, тю-у! — и он опять засмеялся. — Смотри, возьмет тебя там какой бей в седьмые жены, будешь до конца своих дней либо шить, либо детей бейских нянчить!

И этим ты хотел меня напугать?..

Что в моей безнадежной ситуации может быть лучше, чем стать какой-то по счету женой, по сути — обслугой, но при этом жить наравне с прочими женами? Мне не нужны ни богатства, ни ласки, ни тряпки, ничего. Провести остаток дней, занимаясь только работой и не думая больше ни о чем? Бесспорно, мое упорство поразило Всевидящего в самое сердце, если оно у него вообще есть, но что он видит все — нет сомнений. Нет сомнений — и у меня их не должно быть.

— Я согласна, — кивнула я. — Я сирота. У меня никого нет, я сюда работу пришла искать. Потому что сегодня никто не ищет, — тараторила я, готовая расцеловать этого старика прямо здесь, под ветром и солеными брызгами. Тебя мне послало само провидение, старый ты морской хрыч, и если мне представится такая возможность, будь уверен, я не останусь перед тобой в долгу. — И назад мне не очень и надо.

— Тогда иди, пока арестантов не гонят, — он подтолкнул меня в сторону баржи и скривился недовольно. — Тю-у, капитан уже в каюту ушел. А и лучше, — махнув рукой, кивнул он. — Спроси, где камбуз, скажи, боцман тебя прислал. Это я, — пояснил он, хотя я и так уже догадалась. — Кок у нас мужик грозный, но ты не бойся, он набожный. Не тронет. А тронет кто, мне скажи. Ну, беги.

На меня нахлынуло облегчение. До такой степени, что я зашаталась под натиском ветра и потеряла все звуки вокруг, и ноги перестали держать, и, кажется, запеклись под веками слезы, но это я сразу списала на висящую в воздухе соль. Нет, еще ничего не было кончено, напротив, мне предстояли неимоверно трудные дни: работа с утра до ночи, работа дикая, на износ, и надо было обязательно договориться, чтобы я не выходила ни к кому из арестантов или хотя бы они не видели меня настолько близко, чтобы могли меня опознать. Если я буду держаться в стороне, риск минимален, эти чванливые аристократишки не посмотрят в сторону какой-то обслуги, я для них пустое место, ноль, ничто. Стража опаснее.

И, подгоняя себя и одновременно успокаивая, я ступила на ведущую с причала на борт корабля шаткую, уходящую из-под ног деревянную доску. Совсем как лестница, которая рухнула вместе со всей моей прежней жизнью.

Баржа качалась, волнение было сильным, но, подумала я, боцман прав и «Принцесса» действительно перенесет этот шторм. Опытный капитан не вышел бы в море, если бы видел риск для себя и для корабля, какие бы ставки в виде груза соли ни стояли. Потерять корабль — больше, чем потерять жизнь.

— Эй! — окликнул меня пробегающий мимо матрос и с изумлением на меня уставился. — Ты что здесь делаешь?

— Боцман меня прислал, — выдавила я, потому что качка беспокоила. Я не подумала, как я ее перенесу, но у меня не было, совершенно не было вариантов. Я уже стояла на палубе, предательски скользкой, мне пришлось расставить ноги и растопырить руки, я закусила губу, готовая к валу насмешек, но матрос обрадованно завопил:

— Слава Всевидящему! Эй, боцман нашел работницу для этих бездельников!

«Пусть так», — кивнула я. Но главная опасность все еще впереди. Мне везет, мне пока очень везет, но будет ли мне везти так вечно?

— Мне нужен камбуз, — я сглотнула — тошнота подкрадывалась считай что на берегу. Работница из меня, похоже, не выйдет, но если это обнаружится в море, никто не выкинет меня за борт. Наверное.

— Туда иди, — матрос ткнул пальцем в темный проем то ли трюма, то ли чего еще… Я никогда не плавала даже в круизы, находя их слишком шумными и полными людей, мое знакомство с мореплаванием было нулевым. — Мимо не пройдешь.

Шатаясь, балансируя руками, я кое-как добрела до проема и с трудом спустилась по короткой лесенке. Я хваталась за все, что казалось мне стоящим на месте, и все ускользало, словно дразня, меня накрыло воспоминанием: солнце, белая пыль, крики, конец, я стиснула зубы и пошла — туда, где был камбуз, матрос не соврал, пройти мимо и впрямь было сложно. Оттуда несло теплом, даже жаром, и пахло вкусной едой, а у меня с самого утра не было во рту ни росинки.

Огромный, метра два ростом, кок колдовал над столом, раскладывая провизию, он не услышал мои шаги и не обернулся на мой робкий кашель. Я уцепилась за дверной косяк — качка усиливалась.

— Здравствуйте! Меня прислал боцман!

Кок медленно обернулся. Помещение камбуза было совсем небольшим для такой огромной тяжелой баржи, оно все было забито припасами, еще не разобранными, в мешках, а все остальное место занимал кок. Он так же неторопливо подошел ко мне, и я задрала голову, чтобы у меня получалось смотреть ему в глаза.

— Боцман, — повторил кок, я кивнула. Он хмыкнул, не спеша — он все делал на удивление вальяжно — взял мою нежную барскую ручку и поднял. Поднести к глазам у него не вышло, но видит Всевидящий, он старался. — И что ты умеешь?

Глава восьмая

Я мысленно издала безнадежный крик. Как я могла рассчитывать, что обману профессионала? Перед этим моряком стоит никчемная неумеха и говорит, что пришла работать, куда он отправит эту пустобрешку? В лучшем случае на берег, где она тут же столкнется с каторжниками и стражей и прибудет на этот корабль уже в качестве пленницы без шанса увидеть солнечный свет.

— Я могу мыть посуду, — не сдавалась я. Бороться до последнего. Пока бьется сердце, я сражаюсь за жизнь. — Стирать. Шить. Стричь.

Наверное, я даже умею готовить. Разогреть что-то смогу и подать блюда. Но. Во-первых, я не знаю, что со мной будет, когда корабль выйдет из порта и шторм я прочувствую в полной мере. Во-вторых, подача блюд заключенным для меня — крайность, которой просто никак не должно произойти.