Сибирский аллюр - Константин Вронский

– Да не знаю я, Ермак Тимофеевич, – смущенно отозвался «Борька», подъезжая поближе. – Странный он вообще…

– Машков? Это отчего же?

– А он требует, чтобы я и по ночам никуда от него не отлучался…

Машков, подъехавший к атаману и все прекрасно слышавший, громко чертыхнулся, сам удивляясь, как это он от ужаса с коня не свалился. «Дьявол, а не баба», – только и подумал он. Ермак обернулся к нему и смерил друга укоризненным взглядом.

– И впрямь ошалел! – зло произнес атаман. – В ближайшей же деревне возьмешь себе бабу. Я сам прослежу! И Борька пусть посмотрит!

Машков закатил глаза.

– Так я и сделаю, – сквозь зубы процедил он Марьянке. – На твоих глазах с самой красивой бабенкой поразвлекаюсь. Как с кобылой обойдусь, а ты смотри! Сказать Ермаку, что я с огольцом переспать собираюсь! Да это унизительнее, чем в штаны от страха наделать. Все, я тебе клянусь, что в ближайшей же деревне…

– Не клянись, медведушко, – нежно отозвалась Марьянка. – Если ты возьмешь другую, я тут же вернусь в Новое Опочково.

– Но Ермак приказал! – вне себя от возмущения выкрикнул Машков. Она еще и «медведушком» его окрестила… Да как же тут не отчаяться! – Ермаковы приказы выполнять следует…

– Вот и думай, как выкручиваться будешь, Иван Матвеевич. Ты у нас старик опытный!

Марьянка звонко рассмеялась, тряхнула головой и ускакала на лошади. Машков сжал кулаки, сплюнул в сердцах и негромко застонал. «Она меня точно в гроб вгонит, – подумал Иван. – Если так и дальше пойдет, совсем идиотом стану. И это я, правая рук; Ермака! Пресвятые угодники, спасите и сохраните меня от этой бабы!»

Наконец 24 июня 1579 года ватага Ермака добралась до Орельца на Каме, городка, отстроенного Строгановыми. Городка, расположенного в далеких Пермских землях, ставшего к тому времени почти легендой хранилищем неисчислимых богатств.

О прибытии казачьей ватаги стало известно заранее. Симеон Строганов послал им навстречу посыльных, наряженных в великолепные одежды, дабы – как заявил купец – поприветствовать «будущего освободи теля земель от засилья басурманского».

Земля, представшая перед ватагой «лыцарей», совершенно не походила на те, что до сих пор встречались диким ермаковым казакам. Строгановский кремль здоровенная каменная крепость, выстроенная на высоком речном берегу, казалась мрачной и неприступной. Кресты на куполах церквей казались из чистого золота. Так сияли, что дух захватывало.

Город Орелец, выстроенный частью из дерева, частью из камня, с широкими улицами и площадью, мог похвастаться к тому времени двумя церквушками с обилием садов. Сегодня жители высыпали на улицы глядя на ватагу с любопытством и испугом – казачы лихая «слава» долетела уже и до Пермских земель.

На улицах топталось только мужское население Орельца. Женщины глазели на казаков из окон. Мелькали в щелках закрытых ставен цветастые платочки а то и непокрытые головы.

– Баб попрятали! – Ермак недобро рассмеялся оборачиваясь к разнаряженным посыльным. Они оглядывали с небольшого холма Орелец, и глухой голос Ермака показался громом среди ясного неба. – Мы вам что, воинство святых скопцов, а? Да у меня под началом пять сотен здоровых мужиков! Мужиков, говорю я вам, а не каких-то там сивых меринов! Каждому из нас баба нужна, должна быть нужна, иначе…

– Наш господин обо всем уже позаботился. Вам обязательно понравится в Орельце, – успокаивающе произнес один из посыльных. Господином он называл Симеона Строганова. Господином над всеми тамошними жизнями.

Ермак привстал в стременах, оглядывая кремль и реку, город и затаивших дыхание жителей. Рядом с ним были Машков и Марьянка, за спиной жила, дышала, ворочалась беспокойная, темная сила зверья и людей, казачье «лыцарство». А где-то совсем далеко, ничтожная пылинка на теле земли, пробирался той же дорогой одинокий всадник с всклокоченными седыми волосами, развевавшимися на летнем ветерке, как колосья в поле. Это Александр Григорьевич Лупин скакал вслед за смыслом всей своей жизни…

– Бабы, жратва, хорошее жилье для моих товарищей и лошадей, кошели с деньгой… я хочу получить все это, иначе мы не въедем в город, а возьмем его штурмом! – закричал Ермак. Казаки восторженно заулюлюкали… крик дикий и древний, и всем показалось, что над городом сгустились тучи. Люди на улицах втягивали головы в плечи и испуганно переглядывались меж собой. Крик сказал более чем достаточно. Разве ж не доносила молва, что казаки делают с людьми?

– Господин даст вам все, – посыльный тронул коня, но Ермак так и не последовал за ним. Атаман покосился на Машкова.

С Иваном в последние недели две творилось совсем уж неладное. Конечно же, в присутствии Марьянки он не завалил первую встречную молодку, как приказывал Ермак. На следующий день он обмотал голову каким-то тряпьем и заявил, что конь понес, и он здорово расшибся.

– Вот ведь какая скотина! – бушевал Машков. – По воздуху, как птица, пролетел! Я и не знал, что меня коняги с себя скинуть…

Даже Ермак поверил, что раненый казак не заинтересуется разбитными бабенками.

– Я ничего не забыл, Ваня? У нас еще есть время потребовать чего-то эдакого! Подумай, как следует, братец! Это не нам всемогущий Строганов нужен, а мы ему!

– Лучше дождаться этой сказочной Мангазеи, – устало отозвался Машков. – Если там золотишко чуть ли не на деревьях растет, то гнать туда лошадей стоило.

Он старался даже не глядеть в Марьянкину сторону. И чувствовал себя самым несчастным человеком на свете. У его товарищей седельные сумки битком были набиты деньжищами и награбленными безделицами… Отличная добыча за два месяца пути. У Ермака две сменные лошади шли в обозе с добычей, а уж у попа, божьего вроде человека, вообще разбою поучиться стоило бы! Он раздобыл и иконы, и золотые кресты, и вышитые золотом ризы, и серебряные паникадила, все в «дар» от дорогих товарищей по божьему цеху, к которым он наведался по дороге в Пермь.

И только у Машкова ветер гулял в карманах, позорище для казака, да и только.

– Ты больше не разбойничаешь! – заявила ему Марьяна, как только на горизонте появлялась какая-либо беззащитная деревня. – Иначе я вернусь домой.

– Да валяй! – не выдержал как-то раз Иван. – К черту, исчезни! Да жить-то тогда зачем, если не почистить закрома ротозеям?

Но когда она среди ночи отправилась за лошадью, он бросился вслед за ней и еле слышно взмолился:

– Марьянушка, Марьянушка, голубка моя, не губи меня! – и она осталась, а Машков и думать боялся про разбой. Он только смотрел, как лихоимничают другие «лыцари», скрипел зубами с досады, связанный любовью, как цепной пес, который лаять-то лает, а вот укусить никак не может.