Сказки сельвы. Анаконда - Орасио Кирога

Но необходимо, однако, лично убедиться… И Копьеголовой привелось убедиться много раньше, чем хотелось бы самой.

Непреложный звук донесся до ее ушей: дверь отворилась. Змея вздернула голову и, покуда вглядывалась в холодный рыжий проблеск на горизонте, предвещающий рассвет, заметила узкую тень, высокую и плотную, которая надвигалась на нее. Услышала она и шум шагов — удары крепкие, ровные, такие невыносимо чуждые. — которые, тоже за версту, предупреждали о приближении врага.

«Человек!» — задрожала Копьеголовая.

И, быстрая, как молния, свернулась и напряглась, ожидая.

И вот уже тень надвинулась на нее. Огромная стопа тяжело упала возле, и змея, во всем неистовстве броска, могущего стоить ей жизни, метнула голову в то, что рядом, и резко вобрала назад, вернувшись в прежнее положенье.

Человек остановился: он почувствовал, что об его высокие сапоги словно ударилось что-то. Оглядел, даже и не ступив ни шагу, густые дикие травы вокруг, но не заметил ничего во тьме, едва пробиваемой зыбким рождением дня, и продолжал свой путь.

Но Копьеголовая поняла, что Дом начинает, на сей раз реально и неопровержимо, Человечью жизнь. И она печально заскользила назад, в свою нору, унося с собой убежденность в том, что этот ночной случай явился не чем иным, как началом трагедии, которая в скором времени развернется в ее родных местах.

II

Назавтра, едва пробудившись, Копьеголовая задумалась об опасности, грозящей из-за близости Человека ее обширному Семейству. Человек и Гибель извечно составляют одно для всего Племени Животного. А для Змеиного ужас катастрофы несут с собой два издавна знакомых чудища: острый тесак, снующий повсюду, ворошащий само чрево леса, и огонь, вмиг поглощающий целую чащобу, а с нею — самые сокровенные норы.

Нужно было предотвратить беду. Копьеголовая дождалась темноты, чтоб начать свои действия. Без особого труда нашла двух сообщниц, сразу же и забивших тревогу. Она же, в свою очередь, сумела побывать в целом ряде мест — тех, какие сочла самыми подходящими для нужных встреч, — и так в этом преуспела, что уже к двум часам пополуночи Змеиное Сборище если и не досчитывалось еще кого-то, во всяком случае, было представлено числом родов и видов достаточным, чтоб обдумать, как быть дальше.

Внизу каменистого откоса, метров в пять вышины, в самой что ни на есть чащобе, была одна пещера, полускрытая густым папоротником, почти загородившим вход. Она давно уж служила логовом Лютой — гремучей змее, древнейшей из всех старух, хвост которой насчитывал целых тридцать две гремушки. Длина ее, правда, составляла всего метр сорок, зато толста она была, как бутыль. Превосходный экземпляр: вся в желтых ромбах, мощная, выносливая, могущая хоть семь часов провести в одном месте в виду врага, всегда готовая метко направить свои клыки с каналом внутри, которые, как известно, хоть и не более крупны, но более хитроумно устроены, чем у других ядовитых змей.

Пещера была глуха и мрачна, и вот именно там, в предвиденье грядущей опасности, и под началом упомянутой гремучей змеи, и собрался Совет Змей. Прибыли на него, кроме Копьеголовой и Лютой, и другие их родичи, живущие в том краю. Была тут малютка Лисичка, самая балованная из всего Семейства, с острым рыльцем и огненно-рыжей полосой по обоим бокам. Рядом другая растянулась в ленивой неге, словно и не думала выставлять напоказ великолепные кофейно-белые извивы на фоне длинных густо-розовых полос своей спины, — стройная Нейвид, названная так в честь естествоиспытателя, описавшего этот образчик несравненной красоты. Явилась и Крестоноска, смелая, мощная, не уступающая самой Нейвид в красоте рисунка. За нею — Свирепая, чье прозванье не требует пояснений; и последней — Златозарная, застенчиво сокрыв в самой глубине пещеры свои сто семьдесят сантиметров черного бархата, косо пересеченные сверкающими золотыми лентами.

Следует заметить, что между разными видами собравшегося здесь могущественного рода, к которому принадлежали все, кроме Лютой, существует извечный спор: чей рисунок и чей цвет красивее. И правда, мало кого природа разукрасила так богато!

Среди змей установлено правило, что виды, мало представленные в данной местности и не имеющие здесь большого влияния, не должны возглавлять ассамблей Империи. Потому-то Златозарная, смертоносная красавица, не часто, однако, встречающаяся, на подобную честь и не рассчитывала, и не возразила против гремучей змеи в качестве председательницы — силы в ней поменьше, но зато попадается на каждом шагу…

Так что большинство голосов было обеспечено, и Лютая торжественно открыла совещание.

— Сестры! — так начала она. — Все мы, собравшиеся сейчас в этом гроте, извещены, благодаря усилиям Копьеголовой, о роковом для нас присутствии Человека на нашей земле. Полагаю, что раскрою чаяния всех присутствующих, если скажу, что мы приложим все силы для спасения Империи нашей от набегов врага. Есть лишь один способ сделать это, ибо давно доказано опытом, что тот, кто оставляет поле боя, ничего не добивается. Этот единственный способ — вы все прекрасно знаете — объявить Человеку с сегодняшней же ночи войну не на жизнь, а на смерть, в которую все наши виды, роды и семейства внесут свою дань. Мне лестно при подобных обстоятельствах уведомить наш Собор, что я готова забыть разряд, в какой определили меня люди, и примкнуть к вашему главенствующему роду. Могущественный род, действующий под черной эгидою Смерти! Все мы есть не что иное, как Смерть, сестры мои! А пока что пусть кто-либо из присутствующих представит нашему Собору свои соображения по поводу будущей кампании.

Не было в Империи змеи, которая не понимала бы, что если у Лютой жало самое длинное, то ум самый короткий. Впрочем, она и сама это сознавала и, не способная по этой самой причине иметь хоть какие-нибудь соображения, сохраняла достоинство престарелой королевы, не предлагая никогда ничего…

Тогда Крестоноска, расправляя ленивые кольца, молвила:

— Я поддерживаю суждение Лютой и считаю, что, пока у нас не будет хорошо разработанного плана действий, мы ничего не должны да и не можем делать. Вот чего мне жаль, так это что здесь не присутствует наша родня без яда — из семейства Удавовых, например, или Ужовых… Без них наш Конгресс неполон.

Ответом ей была тишина… Полная… Стало абсолютно ясно, что Гадю-ковым вовсе не по нутру упомянутые семейства. Крестоноска улыбнулась как-то неопределенно и продолжала:

— Сожалею, что осталась непонятой… Однако хочу напомнить присутствующим: если мы все вместе приналяжем на одного удава, то одолеем ли его? Нет. Больше мне добавить нечего.

— Если ты имеешь в виду, что этому твоему удаву не страшен наш яд, — небрежно бросила из своего укромного угла Златозарная, — то я одна, своими собственными силами, берусь всех вас в этом разубедить.

— Не об яде речь, — раздраженно отозвалась Крестоносна. — Я бы тоже одна кое с кем справилась… — тут она как-то искоса взглянула на смертоносную красавицу. — Я хотела лишь напомнить об их мощи, искусности, силе их мускулов… называйте как хотите. Такие бойцовые черты вне сомнения свойственны этим нашим родичам. Думаю, тут мне никто не возразит. И подчеркиваю: в той кампании, какую мы хотим предпринять, они окажутся для нас незаменимы; более того, без них нам ни в коем случае не справиться!

Но все по-прежнему оставались недовольны.

— И зачем нам эти семейства? — недоумевала Свирепая. — Мерзость, да и только.

— Глаза, как у дохлых рыб, — добавила Лисичка и надулась.

— Они внушают мне отвращение, — презрительно произнесла Копье-головая.

— Боюсь, что они внушают тебе нечто иное… — пробормотала Крес-тоноска, взглянув на нее как-то пытливо.

— Это мне-то?! — со свистом взвилась Копьеголовая. — Вот ты, восхваляя этих червяков, просто смешна, уверяю тебя!

— Если б Ловцы слышали, как ты их тут называешь… — с тихой насмешкой заметила Крестоноска.

Но при звуке этого гордого имени «Ловцы» вся Ассамблея разволновалась.

— Незачем говорить такое! — закричали все разом. — Черви они, и всё тут!

— Они называют друг друга Ловцами, — пояснила суховато Крестоносна. — И мы здесь на заседании, в конце концов!

Кстати сказать, издавна между змеями поговаривают, что две из них находятся в постоянной вражде: Копьеголовая, родом с крайнего Севера, и Крестоноска, чья область распространяется далеко на Юг. Кичатся каждая своей красотой и всё не решат, кто лучше, — так, по крайней мере, утверждают Ловцы.

— Спокойствие, спокойствие! — вступила в общий спор Лютая. — Пускай Крестоноска разъяснит, в чем нам могут быть полезны эти змеи, поскольку они не являют собою саму Смерть, как мы. Зачем же?!

— А вот зачем, — отозвалась Крестоноска, — нам важно разведать, что делает Человек в Доме, а для этого надо кого-то туда направить. Теперь вот что: предприятие это не из легких; хоть наше знамя — Смерть, но знамя Человека тоже Смерть, и от его руки она быстрей и внезапней, чем от нашего яда! Те змеи, о которых я упомянула, значительно превосходят нас в проворстве. Каждая из нас может на такое дело пойти, конечно. А вот воротится ли? Я думаю, лучше всего поручить это Шустрой. Она день-деньской шныряет по лесу и сможет, всползя на крышу, подглядеть и подслушать, что нам нужно, и, воротясь, все в подробности рассказать, покуда не рассвело.