Таро Люцифера - Олег Маркеев

— Торчит, как кол в заднице, чего ему будет! Как в Дом художника иду, так плююсь. — Игорь сплюнул вязкую слюну. — А ты в парке «Забытых героев» был?

— Это что такое?

— Рядышком. Ну, памятники Ильичу, Феликсу, Свердлову и остальным деятелям. В августе на революцию всех повалили. А потом на задворки ЦДХ свезли и расставили. Типа молчаливого укора и урока современникам. Вот где концентрат «Великой Эпохи». Хоть каждый день перформансы давай.

— Креатив, бля! Так, едем пить туда. — Моментально загорелся Леня. — Вождей забывать нельзя. Желаю чокнуться с Феликсом Эдмундовичем! И считаю своим долгом лично поблагодарить дорогого Леонида Ильича за наше счастливое детство. Эй, народ, ты с нами? — Он обернулся к мужичку. — Наро-о-од!

Народ безмолвствовал по причине полной невменяемости.

Леня поскреб подбородок, обдумывая ситуацию.

— Другого народа у нас нет. Придется иметь дело с этим окурком. Бери его, Игорь. Только не култыхай. А то потом не отмоемся.

— Может, тут бросим? Нафиг он нам нужен, Леонардо?

— Живописцы своих не бросают! — решительно пресек сомнения Леня.

Вдвоем они дотащили мужичка до автобусной остановки. Леня поймал частника на «Москвиче» и долго спорил о цене проезда до парка Горького, то слезливо жалуясь на тяжелую жизнь художника, то взывая к гражданскому самосознанию водителя.

В своем твидовом пиджаке, оранжевой рубашке и свободного покроя светло-коричневых брюках, (все в пятнах и провоняло рыбной юшкой), трехдневной щетиной на дряблых брыдлях и с перегарной отдышкой, Леня выглядел мелким банкиром, убегающим от кредиторов и бандитов. Мужичок смотрелся самим собой — счастливо пьяным забулдыгой, которого побрезговали забрать в вытрезвиловку. Образу свободного художника худо-бедно соответствовал только Корсаков: широкополая черная шляпа, развивающиеся на ветру длинные волосы, видавший виды кожаный долгополый плащ и черные армейские штаны, заправленные в армейского же образца бутсы.

Осознав, насколько нелепо они смотрятся со стороны, Корсаков решил вмешаться.

— Примак, не экономь на удовольствиях! — крикнул он.

Леша по-купечески махнул рукой, и что-то сказал водителю. Тот сразу же распахнул перед ним дверцу.

Мужика, впавшего в младенческое состояние, запихнули на заднее сиденье. Корсаков уселся рядом, Примак влез на переднее сиденье.

Только тронулись, Леня объявил:

— Минутку, нам надо дозаправиться!

Выудил из кармана миниатюрную чекушку, сковырнул пробку, высосал половину и передал Корсакову.

— А теперь — гони! — скомандовал он.

Кутузовский сиял огнями, Триумфальная арка сверкала, как новогодняя елка. Витрины дорогих магазинов казались окнами в иной мир, полный гламура и извращенных удовольствий. В глазах пестрило от рекламы и всполохов цветных огоньков.

Ехали весело. Леня высунул голову в окно и гавкал на прохожих и проезжающие автомобили, пугая водителей. Корсаков пел газмановским козлетоном «Москва, гудят колокола». Мужик во сне притопывал ногами, не попадая в такт. Водитель, заразившись весельем, блеял счастливым козлом.

У метро «Парк культуры» Леня осчастливил водителя парой сотен, заявив, что дальше они пойдут пешком. Затоварившись в киосках, с пакетами закуски и очередной порцией бутылок, пошли на мост.

Мужичок спал на ходу, пуская слюни, как младенец. Но, влекомый под руки, ногами перебирал вполне бодро. Правда, то и дело припадал к Корсакову, сбивая с шага и мешая петь строевую песню, которую орал за двоих Леня. Три бутылки водки и бутылка воды «Святой источник», не считая легкой закуски, сулили продолжение праздника.

«Скоро на баррикады», — улыбнулся сам себе счастливо пьяный Корсаков. И подхватил «Марш королевских голубых гусар». Слов, само собой, не знал никто, но мелодию они с Ленькой помнили по классическому фильму «Мост через реку Квай».

— Паба, пара-ра-ра ра ра! Паба, пара-ра-ра ра ра! — орали они и коллективными усилиями заставляли мужика идти парадным шагом гвардейцев ее Величества Королевы Британии. Мужик, то и дело проседая в коленях, старался во всю. Но в себя не приходил.

На середине моста через Москву-реку маялся парень. Лет двадцати на вид, с длинными волосами, в рваных кроссовках, затертых джинсах, рубашке навыпуск и куцей кожаной жилетке. Редкие автомобили проносились мимо, пассажиры не обращали на него внимания. Ветер трепал волосы, а картонка, болтающаяся на его груди, норовила сорваться с шеи и улететь.

Парень с надеждой уставился на приближавшуюся троицу, но, разглядев, кто к нему подходит, потерял интерес и снова принялся бродить вдоль бордюра.

«Люди добрые поможите, маме нужна операция», — определил категорию Корсаков. С многочисленными способами побирушничества он был знаком хорошо.

Примак остановился, с интересом разглядывая парня. На картонке, висевшей на цыплячьей груди парня, крупными буквами было написано: «Сейчас прыгну», а ниже, мелким шрифтом: «Акция в поддержку национальных и сексуальных меньшинств».

Корсаков недоуменно переводил взгляд с надписи на ее автора. Такого способа сбора милостыни он еще не встречал.

— Ну, голубок ты мой, долго ждать-то? — спросил Леня, перекладывая пьяного мужичка на Корсакова.

— Чего ждать? — Парень остановился.

— Когда прыгать будешь, — пояснил Леня.

Подошел к перилам и, свесившись, прикинул расстояние до воды.

— Не, не креатив! — разочаровано протянул Примак. — Ну, утонешь. В чем креатив? Какая от этого польза «голубому движению»? Хотя, можно подождать речной трамвайчик, тогда конечно интересней. Представляешь, народ развлекается, пивко пивком оттягивается, девочек целует, а тут ты, голубой звездой — хрясь о палубу!

Он повернулся лицом к парню.

Трамвайчик давно проплывал?

— Не было тут никакого трамвайчика!

— «Не было трамвайчика»! — передразнил его Леня. — А что тогда здесь торчать?

— Я телевидение жду, — буркнул парень. — Тогда и прыгну.

— Телевидение? — Примак оглянулся. — А сколько до воды ты будешь планировать на своей картонке?

— Ну, не знаю. — Парень насупил брови, раздумывая.

— Секунды полторы-две, не больше, — подсказал Леня. — А по сему, телевидение отменяется. Снимать нечего. Да и свет плохой.

— А если замедленной съемкой? — с робкой надеждой спросил парень.

— Это другое дело, — одобрил Леня. Он сложил пальцы «прямоугольником», как делают операторы. — Предлагаю так… Панорамой по окрестностям, огночеки, все такое… Потом вид моста с воды. Наезд… И крупный план: твоя испуганная морда. Глаза, полные предсмертной тоски, сопли, слезы… Креатив! Потом даем отъезд. И медленно в кадр наваливаешься ты. Летишь, летишь… Всплеск! Круги по черной воде. Крупным планом. Чтобы разводы от дальних огоньков поймать. И всплывает твоя картонка. Камера ползет по каракулям. Буквы размывает водой. Картонка набухает и медленно погружается под воду. Вот это креатив, это я понимаю! «Оскара» не дадут, но народ оценит. — Он обернулся. — Народ, оценишь?