На рыдване по галактикам (СИ) - "BangBang"

— Не спали сопелку, Соколова, — комментирует Нюк. — А то и тебе регенератор понадобится.

От нечего делать свою он уже так наоблучал — лучше прежней скоро станет. Бросаю тоскливый взгляд за окно, где и не думает заниматься рассвет багрового солнца. Все тот же мрак и все те же летящие каменюки и местные бронированные многолапые твари. Причем, в прямом смысле слова «все те же» — мне кажется, некоторые зашли уже на третий круг, я начинаю узнавать их, так сказать, в морду. Я, конечно, сама предложила ночку в баре перекантоваться, но, по моим ощущениям, она уже плавно перетекает в позднее утро, а в природе что-то никаких изменений не наблюдается.

— Здесь сутки — четверо или пятеро земных, Бо же говорил… — с трудом подавив зевок, говорит ликвидатор ксеноморфов-вонючек, поймав мой взгляд.

— Этак и спиться по примеру Гугуна недолго, — вздыхаю я, встряхиваясь. Глаза так и норовят сами захлопнуться.

— Пошли спать. По-моему, алиби мы отпахали, — предлагает Нюк. Его, похоже, попустило, и к нему вернулась его традиционная беззаботность. Ну, если я хоть немного разобралась в его характере. А вот старый рыдван, которого он так оптимистично ждал уже к утру, пока и не думает сотрясать космодром попердыванием своих доисторических дюз. Впрочем, мне-то, собственно, теперь что до этого корыта времен юности фараоновых мумий? Моя забота — найти корабль, который направляется на любые задворки Галактического Союза, откуда я смогу повторить свое путешествие в задницу Вселенной… с небольшими коррективами.

На этаже для гуманоидов по-прежнему никого. Оно и к лучшему. Оптимистично сунувшись было в свой номер, инженер Стратитайлер пятится и морщит подлеченный нос:

— Фу-у-у, вообще не выветрилось… Соколова, будь человеком, не будь ксеноморфом — пусти к себе на пол переночевать. Клянусь всеми солнцами Веги, что буду вести себя пристойно и даже постараюсь не храпеть. Но последнее не точно, воздуховод пока не на твердую десяточку.

— Выдохни и полезай, — прикинув на глазок расстояние между стеной и койкой, разрешаю я. — Храпеть не выйдет — тебя в этой щели зажмет так, что звук отключится. Только сперва — некоторые превентивные меры, — прибавляю я, заглядывая в микросортир и подозрительно принюхиваясь — нет, чужаком пока не смердит. Но в таких делах нельзя полагаться на случай, и я решительно водружаю тяжеленную сумку поверх захлопнутой крышки. По крайней мере, если дух покойного (весьма тяжкий, надо заметить) свою склизкую плоть по трубам протолкнет и сюда из черной мести наведаться решит — заранее услышим.

— Ярка, дай печеньку, я чет проголодался, — просит вдруг постоялец, дожидающийся, пока я лягу и освобожу местечко им с Рори.

— Ты клялся вести себя пристойно, а сам собираешься в ночи печеньем хрустеть? Дайте водички попить, а то так кушать хочется, что переночевать негде. Прям по классической формуле шпаришь! Только задом наперед.

— Если б я Тасю перепрограммировал, их бы вообще не было, — надувается Нюк. — И если б как следует следил за системой безопасности, ты б тех печенек в глаза б не увидала. Как и этой великолепной во всех отношениях планеты. Где вот ты еще летающие булыжники увидишь, а? Ну, кроме метеоритного потока, конечно.

На меня внезапно накатывает озорной стих.

— Тасю вовсе не надо перепрограммировать, там же все проще простого, — демонстративно зевая, заявляю я. — Всего-то и нужно было… впрочем, не будем же мы сейчас о Тасе, верно? Спокойной и не очень вонючей ночи, в общем.

— Жмотяра… — бурчит Стратитайлер, отчего-то не заглотив мой крючок, укладывает заурчавшего Рори под голову и отворачивается к стенке. — Меня чуть не убили дважды за один день. Пусть и очень длинный. А ей печеньку жалко.

— Да нет у меня печенек, — сворачиваясь клубком на своей койке, которая, кажется, за ночь стала еще тверже и достигла плотности алмаза, сонно бормочу я. — Там всего, конечно, валом, но печенья нет. Накушалась я им за два дня нелегального обитания в холодильнике и блок тот сняла, которым какой-то остолоп в вашей команде цикл замкнул. Можешь жаркого вон или булочек навернуть, но, чур, в клозет за ними лезешь сам — сумка-то там, она хоть на вид и дура дурой, но охраняет нас от всяких неожиданных воскрешений не хуже твоего Рорика.

Но сон, кажется, уже победил голод в поджарой тушке отставного бортинженера, а под нежное мурлыканье Рори и я засыпаю быстрее, чем успеваю додумать эту мысль.

К реальности меня возвращает возня проснувшегося постояльца на полу — поворачиваясь с боку на бок, тот неизменно задевает или стенку, или ножки кровати. Условная ночь, точнее, ее остаток прошла без происшествий. Сумка на месте, Нюк и его ходячий чемодан-мурлыка тоже.

— Доброе утро, кадет Соколова, — весело машет мне с пола тот. — Или второй какой-нибудь сектор ночи.

Уже регенератором пыхает — прихорашивается. Не вставая, шарашу ногой по стене — при свете выбираться из норы все повеселее. Фейс у экс-бортинженера выглядит не в пример лучше, чем сразу после столкновения с лакийским хвостом, и все равно видок пока тот еще. Он бочком подползает к выходу, давая мне место для маневра.

У меня самой волосы стоят дыбом, и песочек, извергаемый из крана, в их укладке, увы, не помощник, хотя, может, и незаменим для ухода за мехом саранчи. А запасы Тасиного чайка нужно экономить — никакого аналога нормальной воде ни в жидком, ни в твердом, ни в газообразном состоянии я на Ниме пока так и не обнаружила.

— В сортир, чур, по очереди, — заявляет Нюк. — Я в свой опасаюсь. Так и кажется, что оно еще там где-то… к стенке прилипло.

Совершив немудреные гигиенические процедуры и заменив воду влажными салфетками, решаем стаскаться в кафешку и там Тасиной снедью перекусить. Ну или хоть в зале ожидания. А то у обоих уже клаустрофобия развиваться начала от просторности здешних апартаментов.

Однако за пределами тихого гуманоидного сектора нас ждет сюрприз. Кругом царит необычное оживление. Саранчеобразные служащие, вылупив фасеточные глазки, нервно мечутся по коридорам, а из номеров то и дело слышится яростный рев, вой, свист, истерическое щелканье жвал и другие возмущенно-панические звуки. Обслуга стрекочет так быстро, что я улавливаю лишь обрывки фраз.

— …лезет, лезет! И в десятом тоже! И в третьем! Да что ж это такое-то!

— …говорили же, что после дезинсекции их не осталось!

— Держи, держи его! Дай-ка сюда кастрюлю, сейчас мы его захлопнем там!

— Астероид тебе в яйцеклад, я же в эту кастрюлю нам обед крошу, а не туристам! Отдай обратно!

— Бурлы-мурлы! Гурлы! — а это, интересно, на каком наречии? Но по интонации понятно, что оратор в панике.

Стратитайлер делает невыразимо невинное лицо прекрасно и без всяческих сновидений проспавшего положенные восемь часов гуманоида, удивленного внезапным бедламом, и преувеличенно громко произносит:

— Дорогая Яромила, тебе не кажется, что случилось ЧП?

Ответить не успеваю — на нас наскакивает местный портье или кто он там. В воздух взвивается целое облако бурой шерсти — то ли у паразита линька, то ли нервное потрясение так повлияло. Нюк тут же принимается чесаться.

— Почему вы еще здесь? — возмущенно потрясая порядком облысевшими лапами, трещит абориген. Нюков переводчик эту фразу даже не слишком уродует.

— А где ж нам быть, когда снаружи мгла и камни летают! — парирует напарничек. — Что вообще происходит?

— Во всем здании объявлена эвакуация! — гигантская саранча трагически заламывает все конечности, включая задние, и, разумеется, падает как подкошенная. — Небывалое даже для этого сезона нашествие джокордов!

— Кого-кого? — растерянно переспрашиваю я. Честно говоря, такое слово я слышу впервые в жизни, но звучит оно как-то… нехорошо.

— Джокорды… — дальше выпадает целый кусок разъяснения, так как туземцу в жвалы попадает ком собственной шерсти, и его и без того небезупречная дикция заметно портится. Как я ни прислушиваюсь, расшифровать получается только окончание тирады: — … идут на нерест!