Крученых против Есенина - Алексей Елисеевич Крученых
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Называл скверной девочкой
И своею милой.
– Счастье – говорил он –
Есть ловкость ума и рук.
И больше – ничего. Любовь, в которой он пытался найти спасенье, оказалось только «чувственной вьюгой», «чувственной дрожью» (Сравни «Москва Кабацкая») и поэтому не спасительной, но гибельной.
Женщины оказались «легкодумными», лживыми и пустыми. («Чорный Человек»). Вообще из последних стихов Есенина видно, что он не хочет любви и боится ее. Кажется, кроме призрака чорного человека, его преследовал призрак некой чорной женщины, которая была ему не менее страшна.
И все на земле ему было страшно и противно под конец жизни.
Прежде он воспевал восхищенно «Русь», «Страну родную», а иногда (хоть и неудачно), «Страну Советскую». Теперь и родина ему опротивела:
Этот человек
Проживал в стране
Самых отвратительных
Громил и шарлатанов.
Так Есенин разочаровался решительно во всем – и сам наметил своей конечной целью – самоуничтожение.
Друг мой, друг мой, прозревшие вежды
Закрывает одна лишь смерть.
(«Москва Кабацкая»),
которая и показана в «Чорном Человеке»:
И, гнусавя надо мной,
Как над усопшим монах,
Читает мне жизнь
Какого-то прохвоста и забулдыги,
Нагоняя на душу тоску и страх.
Чорный человек,
Чорный, чорный…
(Чорный монах, читающий над усопшим – типичная галлюцинация при белой горячке).
«Чорный Человек», как произведение литературное, страдает целым рядом промахов и недостатков. О них мы поговорим ниже. Но приходится признать, что некоторая убедительная правдивость в поэме наличествует – не потому ли, что призрачный образ Чорного человека для Есенина был последней и непревзойденной реальностью?
Безумие, бред, с которого начинается поэма – уже во второй строфе разрастается до пределов полной галлюцинации:
Голова моя машет ушами,
Как крыльями птица,
Ей на шее ноги
Маячить больше не в мочь.
Чорный человек,
Чорный чорный,
Чорный человек.
На кровать ко мне садится
Чорный человек
Спать не дает мне всю ночь.
Это уже сплошной бред, душевный тик. «На шее ноги» образ, нормальным сознанием почти не воспринимаемый.
Если эти стихи показать врачу-психиатру, он, конечно, не скажет: «имажинизм» или «крестьянская поэзия». Он скажет: «бред преследования» и будет прав.
Действительно, если мы проследим бредовые образы поэмы «Чорный Человек» и сравним их с бредовыми образами, которые видит больной в белой горячке, – мы увидим, что образы эти, в сущности, одни и то же. Вот как описывает Э. Крепелин бред при delirium tremens, психическом заболевании, являющемся следствием «продолжительного злоупотребления алкоголем».
– «Зрительные обманы носят необычайный характер.
Больной видит „стеклянных людей“, „всадника на ходулях“…
Некоторые восприятия могут наводить на него страх: черные люди… огненные всадники… привидения».
Неправда ли, эти цитаты из учебника психиатрии чрезвычайно напоминают выдержки из поэмы Есенина «Чорный человек»? Далее это сходство еще разительнее:
«У двух черных людей вырастают из рук мыши. Нередко разыгрываются более или менее сложные события.
В комнату врываются люди… К обманам зрения присоединяются обманы слуха, в форме человеческой речи. В большинстве случаев голоса… всячески бранят и грозят ему (больному). „Что это за оборванец“, – слышит он; „он лентяй, сволочь, лжец“… „Ты никуда негодный человек“. „Мы его умертвим, его песенка спета“. „Эй, ты, бродяга“».
Мы позволим себе еще раз привести соответствующие цитаты из «Чорного человека»:
…Какого-то прохвоста и забулдыги…
…Самых отвратительных
громил и шарлатанов.
И опять из Крепелина:
– «Больные видят беспутства, совершаемые девушками и мужчинами».
И – соответственно – из Есенина:
Может, с толстыми ляжками
Тайно придет «она»
И ты будешь читать
Свою дохлую, томную лирику…
Как прыщавой курсистке
Длинноволосый урод
Говорит о мирах,
Половой истекая истомою.
Так, мы видим, что образы «Чорного человека» являются не столь интуитивно-поэтическими образами, сколь практически клиническими.
В воспоминаниях о Есенине А. Воронский пишет («Красная Новь» № 2, 1926 г.):
Несомненно, он болел манией преследования. Он боялся одиночества. И еще: передают – и это проверено – что в гостинице «Англетер» пред своей смертью, он боялся оставаться один в номере. По вечерам и ночью, прежде чем зайти в номер, он подолгу оставался и одиноко сидел в вестибюле.
Развитие этой мании – тема «Чорного человека».
В первой строфе еще мелькает проблеск сознания.
Друг мой, друг мой,
Я очень и очень болен.
Во второй строфе призрак уже не кажется поэту следствием болезни или «осыпающего мозги алкоголя» – призрак стал самостоятельной реальностью. Мы имеем право предположить, что этот призрак долго рос и развивался в сознании поэта; он является последним, суммированным воплощением всего ужаса безвыходности и самоосуждения, который сопровождал Есенина на протяжении всего его творчества.
Чорный человек
Водит пальцем по мерзкой книге
И, гнусавя надо мной,
Как над усопшим монах,
Читает мне жизнь
Какого-то прохвоста и забулдыги,
Нагоняя на душу тоску и страх.
Разве мы не слышали наростания этого настроения в прежних книгах Есенина, в таких, например, строках:
Если не был бы я поэтом,
То наверно был мошенник и вор…
(Сравни: «прохвост и забулдыга»).
Или еще:
Я такой же, как вы, пропащий.
Вот из всего этого самобичевания и вырос, в конце концов, Чорный человек, который «глядит в упор»:
Словно хочет сказать мне,
Что я жулик и вор,
Так бесстыдно и нагло
Обокравший кого-то.
Личность героя поэмы (может быть, самого поэта) здесь уже не только «раздваивается», более того – она распадается на три почти самостоятельных комплекса. Два из них видны сразу, с первого взгляда: это, во-первых, действующее лицо поэмы и во-вторых – Чорный человек, который является ничем иным, как проекцией во вне, внутренних переживаний. Но есть и еще один, есть третий. Образ его мелькает в строке –
Обокравший кого-то.
Кого же? И по ходу поэмы и по предыдущим стихам Есенина можно сказать, что этот «кто-то» – опять-таки сам
