И умрем в один день… - Песах Амнуэль

Мне нужно было многое успеть, я торопился, но мимо восьмой квартиры прошел медленно, прислушиваясь, Лючия, должно быть, еще не встала, время действительно было ранним — половина восьмого. На месте Сганареля сидела огромных размеров женщина лет тридцати — впрочем, при таких габаритах определить возраст трудно, скорее всего, она была моложе, чем выглядела. Я вежливо кивнул, но был остановлен тонким голосом, удивительно красивым — ну просто Кабалье! — и совершенно не подходившим к массивному, как атомная бомба, телу:

— Простите, синьор…

Я обернулся.

— Вы наш новый жилец? Из одиннадцатой квартиры, верно?

— Да, — сказал я, — мое имя Джузеппе Кампора.

— А мое Чечилия Чокки.

Чокки. Так кого же на самом деле имела в виду Лючия? Неужели не Сганареля, а эту женщину? Нет, она определенно говорила о мужчине.

— Чокки, — повторил я. — Очень приятно.

Что-то толкнуло меня под ложечкой, и я спросил, хотя секунду назад не собирался делать ничего подобного:

— Скажите, синьора…

— Синьорина.

— Прошу прощения. Скажите, синьорина Чечилия, синьор Балцано уже ушел?

Ни на секунду не задумавшись, синьорина Чокки ответила, глядя на меня ясным взором, в котором я не разглядел ни тени подозрения:

— Конечно, он ранняя пташка.

— В какой, вы сказали, квартире он живет?

— Я разве сказала? — удивилась синьорина Чокки и, подумав, добавила: — Но синьор Балцано здесь не живет.

— Да? — удивился и я, в свою очередь. — Значит, он приходит к кому-то в гости?

— К кому-то, — хмыкнула синьорина Чечилия. — Ясно к кому.

Я молчал, продолжал смотреть вопросительным взглядом, и, естественно, получил полную информацию, которая только добавила туману:

— К синьоре Синимберги, естественно. Только…

Она понизила голос, отчего он стал похож на тихое пение сирен:

— Наверно, они ссорятся, иначе отчего бы бедняге бродить ночами по коридорам, а не спать в…

Должно быть, ей пришло в голову что-то, по ее мнению, непристойное, потому что синьорина неожиданно смутилась, лицо ее пошло красными пятнами, и она скомкала фразу:

— …в общем, это их проблемы, верно?

Мне пришлось согласиться, что, конечно, это их сугубо личные проблемы, и если, бродя ночью по коридорам, синьор Балцано не мешает спать остальным…

— Нет, конечно, — возмутилась такому предположению Чечилия.

— …Тогда это только их и касается, — закончил я.

Чечилия промолчала, и я отправился по своим делам, размышляя о том, за каким, действительно, фигом нужно странному синьору Балцано бродить ночами по пустым и плохо освещенным коридорам.

Я позвонил Антонио Туччи — старому своему приятелю (если так можно назвать наши вообще-то довольно официальные отношения), с которым работал в полицейском участке до того времени, когда я ушел в отставку, а он отправился на повышение. Сейчас Антонио работал в следственном отделе центрального округа, дослужился до майора, имел небольшой штат сотрудников — иными словами, добился того, о чем я в свое время мечтал, но чего не стал добиваться, поскольку, как выяснилось, свобода оказалась для меня важнее, чем необходимость каждый день брать под козырек и говорить "слушаюсь, синьор капитан, будет исполнено, синьор капитан". Каждому свое. С вопросами к Антонио я уже обращался, и он обычно не отказывал, поскольку вопросы были такими, что никак не могли повлиять на его положение и продвижение по службе. И все-таки я сто раз думал, прежде чем позвонить Антонио и спросить: "Нет ли в полиции чего-то на синьора Икс или синьорину Игрек?" Антонио обычно напускал на себя невыносимо серьезный вид (даже в телефонном разговоре это ощущалось — кстати, по телефону сильнее, чем в беседе с глазу на глаз) и говорил: "Сделаю все, что смогу, Джузеппе, но ты же понимаешь: не все в моей власти…" Конечно. Я понимал. Я мог бы обратиться в полицию и официально — моя лицензия позволяла сотрудничать и с полицией, и с корпусом карабинеров (точнее, позволяла им сотрудничать со мной) в делах определенного толка, но официальные прошения всегда сопряжены с трудностями и проволочками, а когда информация требуется немедленно… В общем, личные связи всегда надежнее официальных отношений.

— Ты у себя? — спросил я Антонио после взаимных пожеланий крепкого здоровья и счастья в личной жизни. — Могу я сейчас подъехать, ты уделишь мне минут двадцать?

— Приезжай, — помедлив несколько секунд и, видимо, что-то высчитав в уме, согласился Антонио. — В одиннадцать тридцать. У тебя что-то серьезное? — не удержался он от вопроса.

— Да как обычно, — сказал я неопределенно и, попрощавшись, занялся вторым делом, которое не терпело отлагательства: позвонил в свой офис и попросил Сильвию отыскать и распечатать к вечеру все, что она сможет найти в Интернете о физике по имени Вериано Лугетти, сотруднике Римского университета. Биография, научные статьи, выступления на конференциях, интервью, фотографии — в общем, все, включая самые незначащие файлы.

— Вы собираетесь читать научные статьи? — удивилась Сильвия. — Это же галиматья.

— Распечатай, а там посмотрим, — сказал я. — И передай Гвидо: когда закончит с Розетти, пусть поработает с нашим новым клиентом. Мне нужно знать его обычное расписание — где, когда, что…

— Думаете, клиент вешает лапшу на уши? — хмуро осведомилась Сильвия.

Конечно, ей это не понравилось. Когда доходит до такого поворота событий — слежки за нашим же клиентом, — это всегда означает, что мне стало казаться, будто клиент обманывает, ему нужно от нас не то, что он заказал, и в конечном счете все сводится к тому, что он обвиняет агентство в невыполнении обязательств, отказывается платить за уже проделанную работу, требует назад аванс — в общем, ситуация всегда неприятная, и лучше держаться от таких клиентов подальше.

— Нет, не думаю, — сказал я. — Тут другая причина.

Третьим делом в то утро было выпить кофе с круасанами в кафе напротив дома — это действительно было именно делом, а не простым завтраком: я надеялся, что за это время Лючия выйдет и куда-нибудь направится, а я смогу хотя бы удостовериться в том, что отправится она по какому-нибудь из уже известных мне адресов: на работу, скорее всего.

Но я так и не дождался. В начале одиннадцатого Лючия все еще не появилась, и мне пришлось поехать в управление полиции. Антонио принял меня, как обычно, с распростертыми объятиями — в прямом смысле слова: бросился мне на грудь, мы дважды расцеловались, от него несло крепким одеколоном и новой формой, невыносимая для нормального носа смесь запахов, и я поспешил перейти к делу.