Крымские тетради - Илья Вергасов

- Начну стрелять, выскакивайте из землянки и - марш в отряд!

Партизаны выбежали в тот самый момент, когда Андреев открыл прицельный огонь по карателям. Он швырнул гранаты. Ребята скрылись за скалой, увидели мертвого Феодори, побежали и... напоролись на засаду. Только одному удалось добраться в отряд.

Значительно позже, весной, мы узнали финал этой трагедии.

Андреев стрелял не спеша, уложил несколько фашистов, но получил тяжелую рану в плечо, а потом и в живот. Потерял сознание.

Очнулся - фашисты! И предатель Митин.

Митин уговаривал:

- Напрасно себя губишь, Владимир Михайлович. Все проиграно, надо понимать.

- Время придет - поймешь другое, иуда!

Андреева пытали, жгли, и он молча умер.

Биттер приказал сложить трупы своих солдат у входа в землянку, "чистильщикам" побеспокоиться о их транспортировке в Ялту, а сам, ведомый Митиным, стал "нащупывать" другие партизанские тайники.

...Василий Моисеевич Кулинич, мастер-часовщик, был известен чуть ли не каждому ялтинцу. Артист, мудрец и на дудочке игрец. Из тех, кто хочет добра людям. И хитер же Василий Моисеевич! Как это сделать, чтобы и немца укокошить, и людей сберечь?

Он обходил отведенное ему место стоянки с такой тщательностью, будто опытный тракторист поднимал плугом родное поле, - ни одного огреха.

И выбрал Кулинич для своей пятерки местечко на... перекрестке лесных троп. У Василия Моисеевича свой расчет: кому в голову придет, что партизаны засядут на бойком месте?

Глубоко окопались, землю рассыпали по лесу и сухой листвой прикрыли. Тут упал снежок, и все было шито-крыто.

Замаскировались - в трех метрах стой и не догадаешься, что под носом партизаны сидят! Даже дятел, который с завидным упорством долбил ствол сухой сосны, не замечал тех, кто притаился под деревом.

Кто они? Может, особую военную школу прошли или всю жизнь ходили по земле с ружьем? Нет. Коренные ялтинцы, люди мирных профессий.

Анастасия Никаноровна Фадеева - врач.

Петр Леонтьевич Дорошенко - портовик.

Николай Иванович Туркин - бухгалтер.

Комсомолец Лаптев - осводовец.

Они лежали в своей дыре и видели родной город. Фадеева даже могла понаблюдать за санаторием имени Чехова, в котором она трудилась рядовым врачом, - он хорошо просматривался сквозь кроны высоких сосен.

Многие ялтинцы, особенно пожилые, до сих пор помнят рослую, по-русски красивую, с глубоко сидящими глазами и немного бледноватыми щеками женщину - она болела туберкулезом.

Нелегко было Анастасии Никаноровне уговорить райкомовцев послать ее в партизанский отряд, но она сумела доказать, что является тем самым врачом, без которого в лесу не жить.

Кулинич берег силы, охрану не выставлял, да и нужды в ней не было все вокруг просматривалось.

Утром стрельба началась в районе андреевской землянки.

Неужели напали на след?

Да, стрельба разгоралась. Броситься на помощь? Перебьют... Надо ждать, ждать.

Приблизительно через час недалеко от кулиничевского тайника прошла усиленная фашистская разведка. Она ничего подозрительного не обнаружила.

Когда неяркое ноябрьское солнце коснулось верхушки горы Могаби, когда из Уч-Кошского ущелья потянуло пронизывающей сыростью, почти рядом раздалась немецкая речь.

Каратели шли прямо на кулиничевскую позицию. Их было не более тридцати солдат при одном офицере.

И эти прошли мимо, так ничего и не обнаружив.

Наступила длительная пауза, и снова партизаны услышали чужие голоса.

Показались немцы - дородные, сытые, в руках автоматы. В центре шел высокий стройный офицер, лиховато отбросив фуражку на затылок.

"Видать, важная птица! Может, сам господин комендант?" - подумал Кулинич и "посадил" офицера на мушку своего хорошо пристрелянного полуавтомата.

Василий Моисеевич позже рассказывал:

- Лежу и прикидываю: пропустить или нет? Нельзя пропустить, - все пропустишь!

Кулинич не спешил. Ждал даже тогда, когда до офицера осталось метров двадцать.

Выстрел в упор - и офицер свалился как сноп.

- Огонь! - приказал всем.

У немцев паника, неразбериха, в глазах солдат ужас. Кто-то бросился к мертвому офицеру и тут же был убит.

Партизаны били на выбор, а потом выскочили из тайника и дали залп по удиравшим карателям, пустили в дело лесную артиллерию - ручные гранаты.

...Через день из Ялты пришли в штаб Мошкарина связные Юра Тимохин и Толя Серебряков.

Ребята возбуждены:

- Кто-то укокошил самого господина коменданта Биттера! Вот так номер!

- Дядя Вася! Чистая работа.

В городе траур. Фашисты, начиная от генерала войск СС Цапа и кончая гестаповским поваром Хунзой, нацепили на рукава черные повязки. В ту ночь, когда цинковый гроб с останками Биттера был отправлен в Германию, гестаповские палачи казнили многих из тех, кто был под арестом.

А утром приказали всем евреям побережья нашить на грудь и на спину шестиконечные звезды. Еще через день их согнали в гетто, в серокаменные корпуса бывшего ялтинского рабфака.

10

Ну и погода!

В жизни не предполагал, что в Крыму возможен такой собачий холод.

Снега, снега... На глазах буковый лес осел и неожиданно помолодел, стал реже и светлее.

Посмотришь на склоны - деревья считай.

Двое суток в горах бушевала метель, потом враз утихло, открылись самые далекие дали. Видны даже вершины судакских гор. Сквозь разреженный морозный воздух слышится дыхание фронта с запада.

Севастополь жив!

Отряд Мошкарина переживал трагедию на Красном Камне.

Командир заугрюмился, стал немногословным.

Потуже запахнув черный полушубок, склонился над картой. Стучат.

- Войди! - не поднимая головы, кричит командир.

На пороге бледнолицый партизан с пухлыми губами. По глазам, рыхлым щекам видно: болен. Бодро обращается к Мошкарину:

- Разрешите директорской группе выйти на боевое задание?

Голос знакомый. Приглядываюсь: да это Яков Пархоменко, завхоз Алупкинского истребительного батальона. Ему же приказано было эвакуироваться: туберкулез, большая семья...

- Что еще за группа?

Яков перечисляет ее состав: Иванов, Шаевич, Зуев, Алексеев. Я всех помню - руководители здравниц Алупки, Мисхора, Гаспры.

- И мы, "советские директора", не будем отсиживаться. Пошли нас, командир, на Холодную Балку, может, кого и пристукнем.

Убежденность Якова Пархоменко покоряла. Мошкарин пока молчал. Я смотрел то на него, то на Якова.

Я видел Пархоменко в должности директора алупкинского ресторана. Он был в сером костюме, сытый, немного важничал. Видел его месяца за два до войны. Тогда я подумал: нашел себе местечко. Вон как официантки ему улыбаются.

Война обнажает человека. Оказывается, вот он, настоящий Пархоменко! За месяц до прихода немцев у него внезапно открылась чахотка, но он наотрез отказался от эвакуации и добровольцем пришел в истребительный отряд.