Выстрел, который снес крышу - Владимир Колычев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но прогулка скоро закончится, потом обед, после чего будет тихий час. Скорей бы…
На высокой ноте, истошным голосом Радзинского «троянец» поведал, как пронзил стрелой «ахиллесову пяту», и на этом его рассказ оборвался. Взяв своего верного слушателя под руку, он повел его по аллее в сторону старого больничного корпуса. Но, увы, в одиночестве Торопов пробыл совсем немного, даже заснуть не успел.
– Раз, два, три, четыре, пять, шесть…
Бубнящий монотонный голос вывел его из состояния дремы и заставил поднять глаза на человека, которому он принадлежал. Это был плешивый широколицый мужчина средних лет с маленькими глазками, спрятанными под сильными линзами крупных роговых очков. В одной руке он держал толстую тетрадь в красной обложке, а в другой – карандаш, с помощью которого пересчитывал бруски на скамейке.
– Девятнадцать, двадцать, двадцать один, двадцать два… Так, двадцать два. Смотрим, что там у нас… – Он сосредоточенно провел пальцем по странице в своей тетради, остановился на нужной строке. – Так, на скамейке номер восемь – двадцать два бруска, все правильно. Ничего не изменилось.
Если бы не больничный халат, Павел мог решить, что его побеспокоил заведующий хозяйством. Но, похоже, он имел дело с таким же сумасшедшим, каким был сам.
– А что могло измениться? – меланхолично, без особого желания вступать в разговор спросил Торопов.
– Ну как же, могли вырвать брусок… Или плитку из тротуара вытащить… Надо бы плитку пересчитать. Сейчас, отдохну немного и начну…
С этими словами плешивый сел на скамейку рядом с Павлом, внешней стороной запястья вытер пот со лба, тяжело выдохнул из легких воздух. Тетрадь положил себе на колени, бережно накрыл ее ладонью.
Павел прошелся взглядом по аллее, что тянулась от одного больничного корпуса к другому, длина ее метров сто пятьдесят как минимум, и столько в ней тротуарной плитки, что не счесть. Вернее, нормальному человеку не счесть. Но ведь существуют и ненормальные люди.
– Ты что, плитку собрался считать?
– Я бы сказал, пересчитывать, – поправил Торопова плешивый. – Дело в том, что я ее уже считал. И не один раз. Так, сейчас… Сейчас… Вот, тринадцать тысяч четыреста восемьдесят шесть штук. Сейчас я все просто сверю…
– А ступеньки в больничном корпусе ты считать не пробовал?
За время, что Павел провел в больнице, он уже, казалось, отвык чему-либо удивляться, но сейчас он с изумлением смотрел на этого счетовода.
– И ступеньки считал, и кирпичи, – не моргнув глазом, ответил тот. – И сколько лампочек на потолках, и сколько коек, и сколько тумбочек, и сколько дверей на каждом этаже, сколько окон, сколько выключателей, сколько кадок с цветами…
Казалось, он мог бы перечислять инвентарь и прочая до бесконечности, но Павлу надоело его слушать.
– Зачем тебе все это? – перебив плешивого, спросил он.
– Так положено. Все в этом мире любит счет…
– А сколько волос у тебя на голове?
– Волос?! У меня на голове?! – встрепенулся счетовод, словно одержимый. – Я не считал!.. Как же я мог это упустить?
– Открывай графу в своей тетрадке, считай, записывай, – с насмешкой посоветовал Павел.
– Нет, это за другой книгой нужно идти.
– А эта что, уже закончилась?
– Нет, но в ней я веду учет постоянных величин. Тех, которые не должны, но могут изменяться. Плитку из тротуара можно выдернуть, но это непорядок, так быть не должно. А если волосы выпадают из головы, это возраст, законы природы. Вот я листья на дереве пересчитал, в августе их восемнадцать тысяч, а в ноябре уже – ноль…
– Ты и листья на деревьях считаешь?
– Я считаю все! – с гордым видом выпрямился «завхоз».
– И не надоело?
– Кто-то же должен этим заниматься.
– Да, но листья опадают.
– Опадают, – с грустью в голосе согласился собеседник.
– А хвоя на сосне остается.
– Да, иголки я тоже считаю. И пересчитываю. И должен вам сказать, что иголки эти тоже выпадают, как и волосы… И шарики могут лопнуть…
– Какие шарики?
– Воздушные. Красные шарики, желтые, синие, зеленые. Много шариков… Так, сейчас… – Счетовод раскрыл свою тетрадь, нашел нужную графу. – Четырнадцать красных шариков, семнадцать синих, девятнадцать желтых… Я их в эту книгу вписал, как-то не подумал, что шарики могут лопнуть. А они все полопались… А может, и в небо улетели. Я сколько искал эти шарики, больше так их и не видел…
Торопов молчал, пытаясь сообразить, чем интересны для него эти шарики. Услышав о них, интуитивно осознал, что в них скрыт какой-то смысл. Но какой именно?
– В небо улетели?
– Я не знаю, – пожал плечами плешивый.
– А может, и в небо… Где ты видел эти шарики?
– На складе. Там баллон стоял, большой такой, с газом, и шарики к нему прикреплены были. Из этого баллона их надули, там и оставили. Без присмотра оставили. А у них такая подъемная сила, что я испугался, как бы они баллон в небо не утащили. Он у меня в количестве одной единицы проходит, пришлось бы потом графу закрывать…
– Что в количестве одной единицы? – не понял Торопов.
– Ну, баллон газовый. Я его сразу в книги записал… Найти?
– Зачем?
– А про шарики зачем спрашиваете?
– Так, может, шариков в голове не хватает, потому и спрашиваю… И пистолет там был?
– Какой пистолет?
– С глушителем. Если к шарикам пистолет привязать, они в небо его могут унести…
– Нет, пистолета не было. Нет у меня такой графы. Пулевые отверстия были, а пистолета не было…
– Пулевые отверстия? Где? – с нешуточным уже интересом спросил Павел.
– Березы там за складом, я их пересчитывал, смотрю, в одной четыре дырки, в другой три. У меня здесь все записано.
– И давно это было?
– Что давно?
– Пулевые отверстия когда появились?
– Когда появились, не знаю. А в графу я занес их… сейчас, сейчас… Так, среда, третье июня сего года… Четыре пулевых отверстия в березе под номером шестьдесят пять, и три – под номером шестьдесят восемь.
– А откуда ты знаешь, что это пулевые отверстия? Может, кто-то дырки в стволе сверлил, чтобы сок выгнать…
– Да нет, я знаю, как сок березовый гонят, это не то… А потом я пулю из ствола выковырял…
– И где эта пуля?
– Я ее обратно в отверстие засунул. Надо будет их все достать, чтобы пересчитать. Но сначала я должен пересчитать плитку. Затем волосы…
– А ты не покажешь мне эти березы, шестьдесят пятую и шестьдесят восьмую?
Но счетовод уже не слушал Павла. Потеряв к нему всякий интерес, он переключился на тротуарную плитку.
Впрочем, Торопов чувствовал себя таким разбитым, что лень было идти к складу, искать простреленные березы. К тому же за ним присматривает санитар, и в этот раз он вряд ли позволит ему проникнуть на запретную территорию.
Ноги отказывались повиноваться Павлу, но голова хоть и с трудом, но работала. Шарики, пулевые отверстия, третье июня…
Горуханова убили где-то в конце мая, и сделал это клоун, который затем скрылся на территории больницы. Но ведь не было никакого клоуна. И Горуханов – плод его больного воображения. А воздушные шарики над газовым баллоном? А пулевые отверстия? Спору нет, счетовод душевно болен, но ведь помешан он на тотальной инвентаризации, но никак не на клоуне и шариках, о которых говорил со всей серьезностью ответственного человека.
Значит, все-таки были шарики. И выстрелы тоже были. Кто-то тренировался стрелять из пистолета? Привязал к нему наполненные газом шары и выпустил в условную цель полную обойму, чтобы приноровиться к их подъемной силе. Пистолет был с глушителем, поэтому выстрелов никто не слышал. А может, и был шум, но никто не придал этому значения. Пулевые отверстия в березах сумасшедший счетовод обнаружил третьего июня, уже после того, как был убит Горуханов. Но ведь их могли оставить гораздо раньше, еще до этого рокового события. И сделал это человек, совершивший заказное убийство, киллер, обосновавшийся на территории больницы.
Эти мысли крутились в голове как будто сами по себе. Павел вызвал их усилием атрофированного разума, но в какой-то момент мог желать только одного: чтобы они поскорее оставили его в покое. Хотелось отмахиваться от них как от назойливых мух, и он делал это, пуская в ход веер из контраргументов. Не было в реальной жизни никакого Горуханова, и никакой клоун не убивал его.
3
Павел хорошо знал эту походку, легкую, волнующую и совершенно непринужденную. Модели напрягаются, чеканя подиумный шаг от бедра, а у Маши это выходило само собой, может быть, из-за строения ног. Очень красивых ног… Это и была Маша. От главных ворот она шла к новому больничному корпусу, и Торопов мог видеть ее только со спины. Зато он находился поблизости от нее, всего в каких-то десяти-пятнадцати метрах. Даже при всей своей немощности он мог нагнать ее до того, как она скроется в парадных дверях. Задача существенно упростится, если ее вдруг остановит санитар, маячивший у входа. Мало ли, вдруг он знает, как выглядит Маша…
