Записки бежавшего - А. Клингер

Это показалось чекистам "злостной контрреволюцией". Чины "Команды надзора", угрожая револьверами, приказали "немецкому буржую" выйти на {186} работу, тот имел мужество отказаться, ссылаясь на свою болезнь, очевидную и для чекистов. Тогда один из надзирателей, латыш Сукис, жестоко избил больного Грюнвальда. Несчастный агроном долгое время пролежал в своей роте в бессознательном состоянии, облитый кровью.

Придя в себя, Грюнвальд кое-как дотащился до «лазарета» и как-то упросил доктора осмотреть его и выдать ему медицинское свидетельство об искалечивших его побоях. Получив нужную ему бумагу, Грюнвальд заявил, что, Бог даст, ему удастся вырваться с Соловков, приехать на родину и предать гласности имеющийся у него документ о зверских насилиях чекистов над больными заключенными.

Этого было достаточно, чтобы Грюнвальда посадили в устроенный в самом Кремле «изолятор» (карцер). А вскоре агронома обвинили в желании бежать на лагеря и приговорили к месяцу в знаменитом "строгом изоляторе" не менее знаменитой «секирки».

Везти на место пыток Грюнвальда (он, еще не оправившись от болезни и побоев, не мог идти) было поручено тогдашнему "Заведующему рабсилой" (учетом и распределением рабочей силы) Иванову, бывшему прапорщику и офицеру белой армии, донскому казаку. Не доверяя Иванову, администрация посадила рядом с агрономом конвоира, того же латыша Сукиса.

Лошадью правил Иванов. Приблизительно, на полпути до «Секирки» (12 верст от Кремля) бывший прапорщик услышал приказание Сукиса: "Остановись!"

Не успел Иванов натянуть возжи и спросить о причине внезапной остановки, как сзади него раздался выстрел. Оглянувшись назад, он увидел револьвер в руках латыша и падающее на землю тело убитого Грюнвальда. По положению трупа и току крови можно было заключить, что выстрел был произведен в затылок лежавшего лицом к телеге агронома…

Вернувшись в Кремль, Сукис доложил, что "Грюнвальд пытался бежать, был мной настигнут и убит, после предупреждения и приказания «остановиться».

Вот к каким результатам приводят соловецкие медицинские свидетельства.

Понятно, что подавляющее большинство больных избегают лазарета, преодолевая болезнь или умирая в «рабочих» ротах", режим и обстановка которых ничем не отличаются от лазаретных. Понятно также, почему смертность на Соловках непрерывно прогрессирует. Заключенные умирают совершенно беспомощно, главным образом, от цынги, туберкулеза, систематического недоедания, малярии, разрыва сердца. Очень много случаев психических заболеваний. «Шпана» и значительная часть чекистов служит рассадником венерических болезней, весьма распространенных в лагере.

Ниже я буду говорить, какое наказание постигает каждую забеременевшую на Соловках женщину из числа заключенных. Пока упомяну только, что в лагере имеется акушерка, «каэрка», но ей запрещено оказывать помощь роженицам.

Есть среди заключенных и зубные врачи (между прочим, некий Маливанов из Москвы), но в виду полного отсутствия инструментов и лекарств они ничем не могут помочь своим товарищам по заключению. Когда Россию постиг необычайный голод и американская благотворительная организации покрыли всю страну густой сетью питательных пунктов (т. н. "Ара"), доктор Маливанов был переводчиком в московском складе «Ара», совершенно безвозмездно помогая американцам в их святом деле. Когда же, выражаясь советским языком, голод был «ликвидирован» и весь иностранный штат «Ара» отбыл в Америку, доктора Маливанова и целый ряд {188} других русских сотрудников «Ара» ГПУ обвинило в "экономической контрреволюции" (?!) и послало на 3 года в Сибирь и Соловки.

За незначительные «преступления» заключенные попадают в карцер, устроенный в одном из корпусов Кремля. Сидящих в карцере на прогулки не выпускают, выдают им уменьшенный паек, держат в абсолютной темноте днем и ночью.

"Преступления" более значительные — отказ от работ, попытка к побегу, невыполнение распоряжений администрации, пререкания с надзирателями и т. д. — влекут за собой Секирку.

Некогда на Секировой горе существовал скит. Монахи выстроили на горе церковь, два дома и хозяйственные службы. Теперь здесь "Штрафной изолятор".

Церковь на Секирке — двухъярусная. В верхнем ее этаже помещается так называемый "строгий изолятор", нижний отведен под "изолятор № 2". Церковь соединена крытой галереей с домом (бывшие кельи), в которых теперь живут "дежурные надзиратели" (5 человек), комендант «изолятора» и помещается канцелярия. К северу от церкви и квартир начальства Секирки расположен еще один дом, занятый ротой "Соловецкого полка особого назначения", охраняющей Секирку.

Все постройки — дело рук монахов. Советское «строительство» ограничено лишь тремя сторожевыми будками вокруг церкви, как будто из наглухо закрытой церкви можно бежать.

Каждый ярус разбит на три отделения: общая камера, ряд камер для одиночных заключенных и особые камеры для привилегированных «секирчан». Дело в том, что даже в "штрафном изоляторе" можно за взятку облегчить свое положение; были даже случаи, когда отправленные из Кремля в "штрафной изолятор" спекулянты устраивались за деньги в комнатах надзирателей.

Оба яруса совершенно не отапливаются. Все окна забиты специальными щитами. В камерах полная темень и ледяной холод. По прибытии заключенного на Секирку у него немедленно отбираются все вещи, табак, хлеб. Осужденных в "строгий изолятор" раздевают и вталкивают в камеру в одном белье.

В камерах обоих ярусов нет ни коек, ни каких бы то ни было постельных принадлежностей (если кто и привез с собой подушку или одеяло, это сейчас же отбирается). Люди спят в одном белье на покрытом инеем каменном полу церкви.

В нижнем ярусе выдается "штрафной паек"; 1/2 фунта хлеба в день и раз в день пшенный навар (пшено из этого «супа» тщательно вылавливается надзирателями). Заключенные в "строгом изоляторе" (наверху) обречены на медленную пытку голодом: они получают около полуфунта хлеба в сутки и кружку горячей воды через день. Это и весь паек. Необходимо подчеркнуть, что такой «паек» проводится по кровавым книгам Секирки; принимая во внимание поголовное воровство соловецкой администрации, на самом деле он еще меньше. Кроме того, во власти каждого надзирателя "Штрафного изолятора" и вовсе не выдавать ничего какому-нибудь "злостному контрреволюционеру".

Kaкие результаты дает «питание», видно хотя бы из того, что никто из администрации Секирки не рискует показаться в камерах "строгого изолятора": умирающие с голоду заключенные уже через неделю превращаются в зверей, набрасываются на стражу, душат вновь прибывающих. Камеры верхнего яруса закрыты висячим замком снаружи. Часты случаи {189} умопомешательства. На дикие вопли, безумный стук в двери никто, конечно, не обращает внимания.

Главный процент заключенных на Секирке — отказавшиеся от работ. А так как таковой отказ всегда вызывается болезненным состоянием, то и верхний и нижний ярус церкви наполнены явно больными людьми.

Результаты не заставляют себя ждать. Ежедневно на Секирке кто-нибудь из заключенных умирает от голода или просто замерзает в камере. Недаром каждой осенью близ Секирки роется бесчисленное количество могил, заготовленных на зиму, когда смертность в "штрафном изоляторе" особенно велика (могилы роют заключенные).

Назначенный в нижний ярус за "непослушание законному начальству", я по ошибке попал в "строгий изолятор", в котором, до выяснения дела, пробыл только 2 дня и то за это время успел заболеть острым воспалением легких. Что же может ожидать человек, посланный в "строгий изолятор" на месяц?

Заведуют Секиркой комендант ее Антипов, чекист, бывший чернорабочий. Не побывавшему в "штрафном изоляторе" трудно понять и представить себе всю кровожадность этого палача.

Заведует канцелярией Секирки некий Лебедев. Во время гражданской войны на юге России Лебедов был казачьим офицером и одновременно тайным агентом большевиков. В 1920 году он занимал должность следователя новороссийской Че-Ка и за поразительное даже для чекиста взяточничество попал на Соловки. В лагере Лебедев был некоторое время заведующим «Рабсилой» (рабочей силой), затем помощником заведующего кожевенным заводом. В одно прекрасное утро сам Ногтев поймал Лебедева на краже в свою пользу кож, за что талантливый чекист был отправлен на Секирку. Здесь он просидел несколько дней в камере для привилегированных заключенных, обратил на себя внимание Антипова доносами на товарищей по заключению и попал в канцелярию.

За что людей посылают на смерть, читатель может заключить из такого случая:

Один из соловецких «контрреволюционеров», глубокий старик (нерасстрелянный именно из за своей старости), бывший прокурор одного из кавказских окружных судов, долго просил выдать ему, хотя немного сахару из монастырского ларька в счет отобранных у него денег. После долгих препирательств бывшему прокурору выдали полфунта… конфект, очень дорогих, заявив ему, что теперь его счет исчерпан.