Мой враг, моя любимая - Вергилия Коулл

— Он застрелил, — невозмутимо возразил Ивар. — Просто выстрел был сделан не в голову. В сердце. Я не знаю почему.

Мои глаза невольно вернулись к старому шраму на мужской груди. Нет. Выстрел в сердце тоже смертелен. Если, конечно, сделан особой пулей. Все это знают. Очередная уловка? Не отрывая взгляда от белесого рубца, я подошла ближе, попутно отметив, как Ивар опять напрягся и втянул в себя воздух.

Неизвестно почему, но я не испытывала страха, стоя так близко от него. Тогда, в моей комнате, с пистолетом в руке против него, сильного и опасного — да, я боялась. Теперь его сдерживало и обессиливало особое железо. Но дело было даже не в этом. Что-то в выражении его лица подсказало: не тронет.

Он отпрянул назад, насколько позволяло положение. Но вечно пятиться от меня не смог бы. Мне отчаянно требовалось потрогать его рану, чтобы убедиться в ее реальности. Смогу ли я отличить след выстрела отца? Даже если рана настоящая, ее мог нанести кто-то другой.

Я подняла руку и нечаянно задела костяшками пальцев его гладкий живот. Ивар вздрогнул и промычал что-то сквозь стиснутые зубы, но я уже гладила его шрам, чувствуя под подушечками пальцев узелки рубца. Мне хотелось делать это снова и снова. Пленник дернулся, пытаясь увернуться от прикосновений. Зазвенели цепи.

— Сколько тебе было лет? — зачем-то спросила я.

— Пять. Так мне говорили, — мучительно процедил он.

— Мой отец не мог этого сделать. Ты бы не выжил. У тебя был фамильяр?

— Был. Мне так говорили. Но после того случая он исчез.

— Ты бы не успел призвать фамильяра. Это же мгновенная смерть, — я покусала губы в раздумьях. — Скорее всего, пуля была обычной. Не из особого железа.

— Посмотри на меня, Кира, — вдруг послышался над самым ухом свирепый шепот пленника. — Один из твоих братьев сегодня проверял на мне свой нож из особого железа.

Мои братья пытали его? Зачем?! Я удивленно уставилась на широкую мужскую грудь. Тоненькая бледно-розовая полоска тянулась вниз. Теперь понятно, чья на нем кровь. Следы вели от зажившего пореза.

— А до этого, чуть левее, он проверял обычный нож, — продолжил Ивар, больше не уворачиваясь от моих прикосновений. — Видишь?

Я тщательно изучила его тело, но следов не обнаружила. Намек был более чем прозрачным. Шрамы остаются только от особого железа.

— У кого в то время были такие пули? — дыхание пленника прерывалось.

— Папа говорил, что первые особые пули отлили из маминого ожерелья…

Несмотря на очевидный ответ, мое сознание продолжало отвергать эту версию. Я вскинула глаза на Ивара. Хотела отыскать в его взгляде какой-нибудь намек на ложь. Что-нибудь, лишь бы продолжать надеяться в справедливость и доброту папы.

Но увидела…

Я увидела его лицо слишком близко от своего. Губы Ивара были приоткрыты, и он неотрывно смотрел на мои. Моя рука покоилась на его груди, словно приклеенная намертво. Между нами что-то происходило, и я никак не могла понять, что именно. Ясным оставалось лишь одно — я никогда раньше не испытывала ничего подобного. Низ живота свело судорогой. Скорее, приятной, чем болезненной. Неужели таково влияние этого перепачканного кровью и закованного в кандалы дикаря?! Меня волновал его запах, его бешеный взгляд, застывший на моих губах, но это напоминало лишь животные инстинкты. Те, которые подходили для лекхе, но не для охотника!

Я вспомнила утренний сон. Похожее томление. Но там все происходило по-другому. Во сне я точно знала, что рядом со мной — равный. Не низшее существо!

И мой воображаемый любовник из снов испытывал ко мне другие чувства. Теплые чувства. Он любил меня и признавался в этом. В чем может признаться этот мужчина? Он только что пытался настроить меня против отца!

— Даже не вздумай… — пробормотала я, но так и не смогла сформулировать, от чего предостерегаю своего пленника.

— Почему? — его губы пошевелились, и я поймала себя на мысли, что, оказывается, тоже смотрю на них уже какое-то время.

— Потому что ты не для меня. Тебя расстреляют, если узнают, что ты поцеловал женщину не своего вида против ее воли. Это приравняют к изнасилованию.

— А это будет против ее воли? — в его голосе послышалась ирония.

Для себя я поняла две вещи. Первая — нельзя позволять, чтобы мой первый поцелуй случился с лекхе. И вторая — я уже никогда не стану прежней после нескольких минут в такой сумасшедшей близости от этого мужчины. Кажется, у моих любовников из сновидений наконец-то появится лицо…

Ивар быстро взглянул куда-то поверх моего плеча.

— Прости меня, Кира.

— За что? — удивилась я.

— Потом узнаешь.

Внезапно он рванулся ко мне, насколько позволяли цепи. Прижался бедрами, высекая из моей груди испуганный вздох. Нечто твердое уперлось в мою ногу и вызвало мурашки по спине. Я не успела отступить, как почувствовала прикосновение губ Ивара. Под моими закрытыми веками перевернулся весь мир.

Последние несколько месяцев я жила с ощущением тоски. Чего-то не хватало. Думала, что посвящение в клан отца удовлетворит меня. Но ошибалась. Мне не хватало адреналина. Бешено колотящегося от страсти сердца. Ощущения, что земля уходит из-под ног, а здравый смысл отступает перед чувствами.

И все это я ощутила с лекхе. Если верить его версии, мы были кровными врагами, потому что мой отец уничтожил его семью. Но даже если нет, это не упрощало ситуацию. Ивар нарушил закон, и в лучшем случае его посадили бы. В худшем — привели бы в исполнение высшую меру наказания.

Вздох не то радости, не то огорчения вырвался из моих губ, когда кто-то третий с силой отшвырнул меня в сторону, а над ухом прозвучал гневный голос:

— Да ты охренел?!

Самый старший из моих братьев выглядел взбешенным не на шутку. Как я могла не услышать его шагов? Перейдя от слов к делу, Николай с размаху впечатал кулак в живот пленника. Ивар согнулся пополам и повис на руках.

— Что ты делаешь! — невольно воскликнула я и попыталась помешать следующему удару.

— Что я делаю? — брат просто рассвирепел. — Это ты что здесь делаешь, Кира? Это грязное животное тебя хочет!

— Но это всего лишь животное! — я перехватила руку Николая и повисла на ней, пока Ивар откашливался и сипло дышал. — Ты сам так сказал. У него сработал инстинкт.