Англия и Уэльс. Прогулки по Британии - Генри Мортон

Не говоря ни слова, мы со старым хранителем покинули церковь и вышли под сень вязовой аллеи.

Поднявшись на старинные каменные ворота Бар-гейт в Саутгемптоне, я разглядывал раскинувшийся внизу город сэра Бевиса[11]. Утро выдалось ясное. На узких городских улочках царили толчея и сутолока. Под воротами прогрохотали трамвайные вагоны, как по мановению волшебной палочки открыв проем, и в воздухе повеяло близостью моря и кораблей.

Стоя там и пытаясь проследить линию древних городских стен, я размышлял: «О чем бы мне написать? Может, о том, как Ричард Львиное Сердце покидал Саутгемптон в 1189 году? Или же о том, как отплывали в Новую Землю “Спидвэл” и “Мэйфлауэр”? А, может, что-нибудь из более поздней героической истории города: когда темной августовской ночью 1914 года бесконечные воинские эшелоны один за другим входили в Саутгемптон — еще до того, как большинство англичан узнали новость, которой было суждено навсегда изменить их жизни и их мысли?»

До чего же трудно уложиться в несколько слов, когда речь идет о городе, где каждый камень хранит свою историю.

Так ничего и не решив, я спустился вниз и направился в сторону причала. По дороге я размышлял о великане Аскапарте, чья огромная размалеванная фигура была изображена на стене древних ворот по соседству с сэром Бевисом, о доме Божьем (или приюте Святого Джулиана), который обладает собственной историей. Затем на Саутгемптонской набережной я стал свидетелем настоящей человеческой драмы, которая происходила в самом центре города на глазах у сотен людей.

Здесь, в гавани, готовился к отплытию атлантический лайнер. Вокруг царила привычная суета: по сходням сновали грузчики с багажом; в толпе раздавались предостерегающие крики, когда стрела подъемного крана описывала в воздухе полукруг, перенося на борт судна тяжелые упакованные тюки. Среди собравшихся на причале царила нервозность, которая обычно предшествует отправлению корабля. Люди то и дело поглядывали на часы, сейчас, как никогда, каждая секунда обретала вес. Из труб огромного судна валил дым и растворялся в небе. Громада лайнера с его многочисленными палубами вздымалась вверх подобно крутому утесу. Кое-где в иллюминаторах маячили взволнованные лица пассажиров — мне они напомнили троглодитов, которые, высовываясь из своих пещер, высматривают врагов на дне долины.

И тут откуда-то сверху, с самой вершины горы, раздался голос, выкрикивающий мое имя. Присмотревшись, я заметил своего знакомого — весьма обеспеченного человека.

— Поднимайтесь ко мне на борт! — прокричал он.

Не прошло и нескольких минут, как я уже сидел в элегантном будуаре, выдержанном в сизо-серых тонах. Больше всего помещение смахивало на уборную какой-нибудь театральной дивы (при условии, конечно, что кто-то предварительно потрудился навести в ней порядок). Мой приятель обозвал это великолепие своей каютой. Здесь стояла никелированная кровать, за дверью располагалась отделанная мрамором ванная комната, также напичканная никелированными рычагами и краниками, которые обеспечивали поступление холодной и горячей воды. Назначение прочих ультрасовременных приспособлений осталось для меня загадкой. Как выяснилось, все это обошлось моему знакомому в двести фунтов.

— Должно быть, у моряков нелегкая жизнь, — попытался завести я разговор.

— Какая жалость, что вы не можете ко мне присоединиться, — перебил меня приятель с тем идиотским пренебрежением к чужим планам и обстоятельствам, которое является отличительной чертой всех богачей.

После этого он повел меня на экскурсию по бесконечным, пахнущим свежей краской коридорам. Я узнал точную длину коридоров (в ярдах), правда, эта информация тут же испарилась из моей памяти. Мы посетили просторный салон и ресторан, которому позавидовал бы солидный отель. Затем заглянули в плавательный бассейн и тренажерный зал с обилием электрических коней, гребных лодок, велосипедов и прочих приспособлений для того, чтобы сгонять жирок у слишком тучных пассажиров. (Вот интересно, что бы сказал Колумб, очутившись на таком корабле?)

Позолоченные лифты ездили вверх-вниз, по ковровым дорожкам бесшумно сновали стюарды. Повсюду бродили растерянные пассажиры, на их лицах явственно читалось сомнение: в тот ли коридор они свернули, и что будет, если они не сумеют найти дорогу к своим каютам?

Мой приятель как-то быстро заскучал и удалился по своим делам, а я продолжил свой путь в самые недра этого океанского отеля.

Там я увидел сотни бедно одетых людей, которые ютились возле своих тюков, сумок и сундуков. Мне они напомнили стадо перепуганного скота. Среди них были ирландцы, англичане, итальянцы и евреи; целые семейства со своим скарбом сгрудились в тесном пространстве с единственной целью — добраться до далеких берегов Америки, где они намеревались начать новую жизнь. Третий класс!

По мне, так нет более печального зрелища, чем эти несчастные, забитые люди. Пока я глядел на них, у меня возникло странное щемящее чувство, что шикарные, позолоченные каюты наверху — не более чем красивый сон, а настоящая реальность — здесь, на этой невидимой, забытой Богом и людьми нижней палубе. Некоторые из пассажиров выглядели потерянными и подавленными, другие, напротив, были возбуждены и чрезмерно разговорчивы. Язык не поворачивался назвать их авантюристами — трудно представить себе людей, менее похожих на искателей приключений, — и тем не менее представьте себе, какая это авантюра: бросить все и отправиться к чужим берегам, чтобы начать жизнь сначала.

Девушка развернула бумажный пакет, достала бутерброд и протянула его пожилому мужчине, по виду ее отцу. Она нежно обняла его за плечи, а мужчина с отсутствующим видом похлопал ее по руке.

Я уже предчувствовал, сколько здесь будет слез и истерического смеха в самом ближайшем будущем…

Взвыла сирена.

— Провожающих просят сойти на берег!

Огромный корабль был готов пуститься в свое плавание через Атлантику.

Я встретил своего друга возле ресторана.

— Есть совсем не хочется, — грустно пожаловался он, и тут грянул оркестр.

Старший стюард успокаивал раздраженную даму: насколько мне удалось понять, она осталась без ванной комнаты, которую оплатила заранее. На трапе стояли юноша и девушка с очень бледным лицом; на их губах играла жалкая, беспомощная улыбка, которая обычно сопутствует расставанию.

— Прощай! — сказал он. — Пиши мне каждый день из Нью-Йорка… хотя бы по нескольку слов.

Снова раздался звук сирены, что-то прокричал дежурный офицер. Девушка промокнула глаза платочком и неуверенно улыбнулась. Молодой человек начал медленно, понурившись спускаться по трапу. Огромное судно представлялось ему — памятуя древние трагедии, я абсолютно в этом уверен — злобным чудовищем, которое уносит прочь его возлюбленную, в каждом обертоне корабельной сирены ему слышался бездушный дьявольский хохот. И тысячи бесконечных миль, отделяющих его от девушки, начнут с беспощадной непреложностью разматываться, как только его нога коснется набережной. Еще какое-то время ее бледное лицо будет маячить перед его взором, но это ничего уже не изменит. Мне было искренне жаль их обоих!