Пещера Лейхтвейса. Том третий - В. Редер

Глава 96

КТО ЖЕ ВЫЗВАЛ ПОЛИЦИЮ?

Кто донес властям о том, что в доме вдовы рыжего Иоста можно застать врасплох тех, кого полиция преследовала уже давно, поимка кого была равносильна большой заслуге и вела за собой получение больших наград? Ведь речь шла о разбойнике Лейхтвейсе, о поимке всем известного, прославившегося на всю Германию, чуть ли не на всю Европу, разбойника Лейхтвейса и его товарищей. Представлялась возможность предать заслуженной каре такого опасного человека. Ибо Лейхтвейс, по мнению полиции, вполне заслужил строжайшую кару за то, что он не давал покоя властям в течение нескольких лет. Благодаря Лейхтвейсу деятельность полиции не могла ограничиваться задержанием безобидных пьяниц или поимкой несчастных бедняков, похитивших где-нибудь кусок хлеба или колбасы.

Да, Лейхтвейс давно был притчей во языцех всех начальствующих лиц в Висбадене и во Франкфурте, поскольку в Нассауском герцогстве вся полиция была дважды разжалована и реорганизована. В первое время забота о сохранении общественной безопасности вверялась городской или сельской полиции. Обязанности полицейских возлагались на отставных герцогских солдат, которые и относились к своей службе, как к приятному отдыху после строевой. Но года за три до этого, когда герцог выразил неудовольствие по поводу того, что Лейхтвейс все еще находится на свободе, был основан клан сыщиков, которые делали свое дело исподтишка, проникали куда угодно, в более или менее удачном гриме, переодетые, и повсюду вмешивались в дела частных лиц. И все это предпринято было в целях поимки разбойника Лейхтвейса, до того бывшего неуловимым. Таким образом, благодаря Лейхтвейсу герцогство Нассауское одним из первых в числе германских государств ввело у себя сыскную полицию по английской системе, которая не замедлила отлично проявить себя.

Раньше полиция открывала только такие преступления, которые преподносились ей, так сказать, в готовом виде, благодаря добровольным доносам частных лиц. Теперь же сыскная полиция без посторонней помощи наталкивалась на множество нарушений закона. В герцогстве царил большой беспорядок, и полиции пришлось убедиться, что она, в сущности, десятки лет только и делала, что спала. А теперь волей-неволей пришлось взяться за дело и действовать. Не одна только полиция была сильно занята делами, о которых доносили сыщики, в судах тоже развилась кипучая деятельность. Допросы, протоколы, судебные разбирательства, пытки и казни так и посыпались, как из рога изобилия, и судьи проклинали Лейхтвейса, который был виной всему. Справедливость — дело хорошее, но правосудие не должно причинять слишком много неудобств. При всем этом тот, кто вызвал всю эту суматоху, пребывал в полном спокойствии.

Как ни старалась вся полиция поймать Лейхтвейса и его шайку, чтобы, по крайней мере, найти то место, где он скрывался в течение нескольких лет и куда разбойники уходили, совершив какое-нибудь преступление, все поиски ни к чему не привели, даже не было надежды достигнуть чего-нибудь в этом направлении. Способность Лейхтвейса исчезать вовремя, находиться везде и нигде, пользоваться случаем для совершения разбойничьего набега, а затем исчезать бесследно, — все это с течением времени укрепило в народе убеждение, что Лейхтвейс вообще неуязвим, что он обладает сверхъестественной силой. В народе говорили, что Лейхтвейс нашел шапку-невидимку, что стоило ему надеть ее на голову, и он получал возможность среди бела дня пройти мимо самого носа полицейских, оставаясь незамеченным. Ходили слухи, что Лейхтвейс продал свою душу дьяволу и что тот за это указал ему в лесу волшебный прут, при помощи которого Лейхтвейс может открывать все, даже самые надежные замки, а в случае надобности ему стоило прикоснуться этим прутом к земле, и тотчас же открывались подземные ходы, по которым он и скрывался бесследно. Говорили о том, что Лейхтвейс и товарищи закопали в лесу большие сокровища. Находились даже глупцы, которые по ночам искали эти сокровища, но, конечно, кроме червей, они ничего не находили.

Все это были только сказки, но они свидетельствовали о том, какой громкой славой Лейхтвейс пользовался в народе. Народ, в общей своей массе, не только говорил, что Лейхтвейс неуловим, но втайне и радовался его успехам, высмеивая полицию, которая все снова и снова оставалась в дураках. Бедный люд знал, что ему нечего опасаться Лейхтвейса, что разбойник грабил только богатых, в особенности таких, которые либо приобрели свое состояние нечестным путем, либо растрачивали его на кутежи и разврат. Много среди народа было людей, которые в случае надобности охотно укрыли бы у себя Лейхтвейса и его товарищей. Но такого случая еще ни разу не бывало, так как Лейхтвейс всегда умел вовремя добираться до своего убежища, которое было столь же неприступно, как любая крепость. Представителям властей часто приходилось выслушивать насмешки и злорадные замечания по поводу того, что полиции все не удавалось обезвредить разбойников, а на ярмарках и площадях часто распевались песни в честь Лейхтвейса в насмешку над полицией. А «попугаи» — так звали полицейских благодаря их зеленой форме — злились еще и потому, что никому из них не удавалось заработать награду в две тысячи талеров, назначенную герцогом за поимку Лейхтвейса. Словом, достаточно было упомянуть имя Лейхтвейса, чтобы испортить настроение судьям и полицейским. А тут внезапно пришло известие, что есть возможность без особого труда схватить и задержать Лейхтвейса со всей его шайкой.

Кто же принес это известие? Кто сделался доносчиком? Кто надеялся получить награду в две тысячи талеров? Лейхтвейс не ошибся, высказывая своему другу Зигристу предположение, что за домом Ганнеле учрежден надзор. Он только ошибся, полагая, что за домом наблюдает полиция. Из допроса Ганнеле судебный следователь Преториус вынес убеждение, что она совершенно не причастна к исчезновению своего мужа и что она не была замешана в преступлении, совершенном над рыжим Иостом. Обычно довольно прозорливого следователя в данном случае обманули невинное лицо Ганнеле и полные слез глаза ее. Поэтому он и не счел нужным производить наблюдение за домом Ганнеле. Если бы дело зависело от полиции, то разбойники совершенно спокойно отпраздновали бы свадьбу. Тот, кто знал об этой свадьбе, кто знал также убийцу рыжего Иоста — именно скрипач Франц, — тоже не был опасен. Он был вовремя устранен. Благодаря коварству Ганнеле, Франц до поры до времени был обезврежен и лежал в погребе под беседкой в весьма плачевном для бедного калеки состоянии.

Но в Доцгейме находился еще один человек, который в течение последних недель постоянно наблюдал за нею, подобно тигру, выжидающему свою беззащитную жертву. Давно уже по ночам в лесу прятался какой-то человек, который, как только гасли огни в комнате Ганнеле, подходил к саду, перелезал через забор в сад, а затем обходил дом со всех сторон, отмечая малейшее подозрительное явление. От этого шпиона не скрылись посещения Отто Резике; часто он видел, как Отто под вечер входил в сад и возвращался оттуда лишь под утро, кутаясь в свой плащ. Тогда жирное лицо шпиона расплывалось в злорадной улыбке. А по утрам, когда лучи восходящего солнца уже золотили верхушки деревьев, когда петухи возвещали наступление дня, тогда этот человек стоял обыкновенно на опушке леса и, по-видимому, думал о том, как быть дальше. Тогда в его коварных глазах появлялось выражение, подобное тому, какое является у скряги, пересчитывающего свои сокровища; губы его раскрывались, и он шептал: