Поцелуй Однажды: Глава Мафии - Ольга Манилова

— Правда? Докажи.

— Ты… ты можешь попросить меня еще об поцелуе. Ты… можешь.

— Одном? — внимательно отслеживает каждый ее шорох, вздох и движение глаз. — Кира, ты хочешь, чтобы я как дворовой пес скулил и просил? Чтобы хоть как-то погладили. Так я пришел. Уже могу и припозлти, если надо. Надо?

Рука непроизвольно сжимает край столешницы как опору. Кира будто застряла меж двух огней — внутренним, согревающим до кончиков волос, и внешним, ветреным и диким. Томление проворной змеей обволакивает ее тело, а напряжение никак не отступает.

— Ты… Роман, я никогда не хотела… тебя обижать. Я… должна думать о себе и о брате. Ты слышал, что я сказала? Если ты попросишь еще раз, я… я…

— Подойди сюда, — сипло просит он.

Кира мотает головой, теперь удерживаясь за края столешницы обеими руками.

— Я не могу, — шепчет она, — подойди ты ко мне.

Зажмуривается, когда Карелин срывается с места и огибает стол со свечами двумя судорожными, громкими шагами. Целуясь, они впечатываются в кухонный уголок — потому что Карелин удерживает ее лицо обеими руками, а она старается ухватиться за мощные плечи и сама не удерживается на ногах.

Лезвием каждое прикосновение полоскает кожу, и вспарывает правду за правдой — в захвате и терзании губ они оба горят, им нужно гореть, и если выйдет — что полностью до тла, то пусть так и будет.

Кира шумно дышит всей грудной клеткой, бесстыдно и развязно, когда он на мгновение отрывается от ее рта и подсаживает девушку на столешницу.

Она старается контролировать темноволосую голову в силках дрожащих рук, и это смехотворно — он практически рычит и высвобождается, чтобы взять ее рот своим жестко, но отчаянно.

— Ты ведь не боишься меня, — говорит невнятно он в поцелуи, — ты ведь не боишься, да? Я — чудовище, но ты… Я дам тебе пистолет, два, три, и наставляй, целься, — он поглощает ее еще глубже, и она всхлипывает, дерганно скрещивая ноги, — и пристрели, если надо будет.

— Я… я… что ты говоришь? Дело не в этом. Не только в этом. Я… я не могу так быстро, это все очень быстро и для меня… у меня просто нет такого опыта…

Карелин рыскает жадными ладонями по шее, плечам и рукам, не задерживаясь прикосновениями нигде, словно пытаясь дотронуться везде одновременно. Она же изучает пальцами противоречивость его лица — такой длинный, но широкий нос, такие мягкие губы и квадратный, выщербленный как из гранита, подбородок.

Ненасытность ладоней доходит до талии, бедер и ножек. Он отгоняет быстрыми, рваными поцелуями ее пальцы со своего лица, желая прогнать неуверенность и смятение, эхом осевших в ее движениях.

Задирает майку на одном боку Карелин ненароком, и сразу же намеревается опустить ткань, но гладкая поверхность кожи бедра тактильным шоком отзывается во всем могущественном теле.

— Черт побери, — мягко сжимает он ее волосы в пятерне, когда понимает, что на девушке нет белья, — Господи.

Глава 5

— Я… я…

Кира пытается сказать что-то внятное, но в голове мысли погребены под воронкой от одномоментного удара эмоций, чувств и сенсорных переживаний.

Где-то на глубинах многослойности сознания она всегда знала, что это случится как только Карелин прикоснется к ней хоть пальцем. С мгновения, как стянутое белье в ванной оказалось отброшенным… Незаметно для нее самой, все простые и сложные, вертикальные и горизонтальные, телесные и метафизические процессы в ней замерли — в изнуряющем предвкушении, в пытке ожидания и томления, в страхе тревожном и желанном — и облегчающем, как распускающиеся лепестки нервных окончаний подчас эротической разрядки.

Мозолистая поверхность широких ладоней гладит бледную ляжку, прикосновением проводя одну и ту же дорожку, не отклоняясь в сторону, монотонно до скрежета зубов, — Карелин явно боится спугнуть девушку.

— Я сделаю тебе хорошо, — слишком быстро шепчет Брус в волосы и иногда возвращается жаром поцелуев к губам, — я все сделаю, только бы… Разреши мне. Ты слышишь, Кира? Разреши мне потрогать тебя.

— Я…

Сначала она уворачивается от требовательного натиска губ на мгновение, а затем сама прикасается к уголку его рта распухшими влажными губами.

Дрожь одной внезапной лавинной доской приколачивает его тело к ее раздвинутым ногам, и Кире кажется… ей кажется, что он уже сам за девушку держиться, а в ладони, покрывающие мягкую кожу бедер, словно по гвоздю позаколачивали и терзает он уже самого себя, если пытается отстраниться.

— Только не сразу… я не могу так сразу, Роман… Ты меня… Я должна быть осторожной.

— Черт побери, — поводит Карелин головой, охватывая губами невпопад и подбородок и уши и ключицы, — конечно. Я только сделаю тебе хорошо. Мне нужно, ты понимаешь? Разреши мне потрогать тебя, говори.

— Да, — кусает она собственные губы и заходится во вздохе — таком, что нужен только, если сердце у тебя в три раза расширилось и вздулось, и вот-вот лопнет, — когда шероховатые пальцы ласково исследуют ее между ног.

Неинтерпретируемое переплетение звуков сопровождают нервные, но осторожные движения настойчивой руки. Кира ошарашенно хнычет, когда он обводит клитор дергаными кругами: жадные подушечки пальцев терзают влажные складочки, выискивая ритм и периодичность. Пытливо и сбивчиво, как взбудораженные волны при шторме не знают ни порядка, ни правил.

Карелин следит за зардевшимся лицом чумными глазами, будто током заряжаясь от каждой незначительной реакции: поворот головы, сводящая с ума дрожь на губах, путаница вдохов и выдохов.

— Мне нужно будет… Кира, я хочу увидеть, когда ты кончишь, хорошо? — Он ускоряет ритм, и Кира потерянно впивается в массивные плечи пальцами. — Мне нужно, ты слышишь? Я думал, я ебнусь эту неделю навсегда, ты… Тебе хорошо?

С оборванным стоном и контролируемым кое-как хныканьем она уверяет, что да, хорошо, правда, хорошо.

Пытается увернуться лицом снова, но ненасытные пальцы покоряют каждый нерв ее лона и окончательно лишают выдержки. Один слегка давит на мокрый вход во влагалище, и Кира ловит воздух открытым ртом, не зная как унять дрожь, хлыстом расходящуюся по ногам.

— Сначала кончишь на моих пальцах, а потом через время — на языке. А потом на моем члене. Прямо на мне. Ты слышишь? Шшш, Кира, я… ты… я не буду спешить, Кира.

Карелин продолжает целовать, посасывая язык неаккуратно и грубовато, а затем опять пытается заглянуть в темные глаза с поволокой.

Когда он