Философ - Джесси Келлерман

Она вышла, я взглянул на часы и с изумлением обнаружил, что прошло уже два часа.

– За ваши труды, – сказала она, протянув мне чек на сто долларов. – Надеюсь, этого достаточно.

Строго говоря, я не считал, что вообще заслужил какие-то деньги. Плата за приятно проведенное время показалась мне неправильной. И хотя спорить с Альмой я не мог – во-первых, это было бы дурным тоном, во-вторых, я нуждался в деньгах, – но все же решил, что простенькая имитация нежелания принять их будет нимало не лишней.

– Это слишком много.

– Глупости. Мы сможем увидеться завтра? В то же время?

Я согласился без каких-либо колебаний. Она была такой интересной, такой европейкой, что я с трудом подавил желание поцеловать ей руку.

– Вы позволите задать вам вопрос? – спросил я.

– Прошу вас.

– Я рад знакомству с вами – очень. И тем не менее считаю необходимым спросить, почему вы решили, что я заслуживаю доверия? Я хочу сказать – вы же не часто, надеюсь, поступаете так: раскрываете дверь дома перед незнакомцами.

– Я нахожу вашу заботу обо мне очень трогательной, мистер Гейст. Однако беспокоиться вам не стоит, я хорошо разбираюсь в людях, даже по телефону. – Цвет ее глаз опять изменился. – Ну и естественно, у меня имеется пистолет.

Она подмигнула мне и закрыла дверь.

Глава седьмая

– И снова должна похвалить вас за пунктуальность, мистер Гейст.

На сей раз чай уже ожидал меня, однако хозяйка не выставила на стол сахарницу, но положила на край моего блюдца один кусочек сахара – именно таким я ограничился днем раньше. Мы уселись на прежние наши места, она опустила руки на колени.

– Итак, – произнесла она. – О чем поговорим сегодня?

Вынув из кармана листок бумаги, я сказал:

– Я взял на себя смелость составить список тем, которые могут, по моим представлениям, заинтересовать вас.

Она надела очки для чтения, молча пробежалась глазами по списку.

– Вижу, в вас развита духовная сторона личности. На американском философском отделении это может оказаться серьезной помехой.

– Может.

– Возможно, вы согласитесь поделиться со мной сутью ваших исследований. Вы ведь, надо полагать, пишете диссертацию, да?

– Это верно…

Она взглянула на меня поверх листка:

– Обсуждать ее со мной вы вовсе не обязаны. Я собираюсь предоставить вам полную свободу действий.

Я не любил распространяться о моих неудачах – да и кто это любит? – и если бы подобный вопрос исходил от кого-то другого, просто сменил бы тему. Но думаю, сама новизна наших дружеских отношений разоружила меня.

– В данный период все застопорилось, – сказал я.

– Понимаю.

– Мне потребуется какое-то время, чтобы обдумать все заново. Однако рано или поздно я к ней непременно вернусь.

– Разумеется… Могу я спросить, чему она посвящена?

– Всему, – ответил я. – И, следовательно, ничему.

Она улыбнулась.

– Начиналось все хорошо. Но со временем диссертация несколько разрослась.

– Насколько сильно?

– В нынешнем ее виде она состоит примерно из восьмисот страниц. Я понимаю, – добавил я, – это подлинная беда.

– В написании большой книги нет ничего дурного – при условии, что у ее автора находится что сказать.

– Верно. Но у меня-то как раз и не нашлось. – Я помолчал. – Я оказался в своего рода творческом тупике.

Она легонько кивнула.

– А как же ваши профессора? Разве они не помогают вам советами?

– Мне некого винить. Я сам позволил делу зайти в тупик, – значит, сам и виноват.

– Так соберитесь с духом и выйдите из него. Вы же умный молодой человек.

– Это вы моему научному руководителю скажите. Вернее, как она себя именует, «так называемому научному руководителю».

– По-моему, гордиться ей нечем. Взялась руководить, так руководи.

– Она не была моим руководителем с самого начала. А человек, с которым я тогда работал, относился ко мне очень хорошо.

Альма приподняла одну бровь.

– Его свалил удар, – пояснил я.

– О, – произнесла она. – Какая жалость.

– Да, я тоже так думаю. Так или иначе, с Линдой – это моя нынешняя руководительница – отношения у меня не сложились. Однажды она даже попыталась убедить меня перейти на другое отделение.

– И на какое же?

– По-моему, ей это было не важно – лишь бы я на ее не остался.

– Совершеннейшее безобразие.

– Уверен, с ее точки зрения, такое предложение было полностью оправданным. Другое дело, что в выражениях она не стеснялась. Она вообще женщина не из приятных.

– Судя по вашему рассказу, женщина она просто ужасная.

– Спорить не стану.

– Я бы с большим удовольствием сломала ей ногу.

– Ну, это, пожалуй, лишнее, у нее и так паралич нижних конечностей.

– А, – сказала Альма. – В таком случае я, пожалуй, ограничилась бы рукой.

Я улыбнулся.

– Но все же тема у вас была – когда-то.

Я кивнул:

– Свобода воли.

Она восторженно вскрикнула, захлопала в ладоши:

– Мистер Гейст. Мне придется попросить вас подождать немного.

Альма выскользнула из комнаты в темный, уходивший в глубь дома коридор и скоро возвратилась с тонкой, переплетенной в кожу книжкой.

– Результат моих скромных усилий, – сказала она, протянув книжку мне.

Я не без затруднений, но перевел с немецкого название, стоявшее на титульном листе: «Прагматическое обоснование понятия онтологической свободы воли». Под именем Альмы имелась приписка о том, что данный документ частично удовлетворяет требованиям, предъявляемым к докторской диссертации отделением философии Фрайбургского университета; 23 марта 1955.

– Увы, к защите ее так и не допустили. Но, если не считать нескольких библиографических заметок, она полностью завершена.

Даже если бы мне хватило знания языка, чтобы начать читать диссертацию, не сходя с места, я этого делать не стал бы, сочтя нарушением правил приличий. И потому всего лишь бегло просмотрел введение.

– Выглядит все очень интересно.

– Ну вот еще! Вы просто льстите старушке.

– Я был бы рад как-нибудь прочитать ее.

– Ну, возможно, настанет день, когда ваше желание исполнится.

Она улыбнулась, протянула руку. Я вернул книжку, и Альма положила ее на софу рядом с собой.

– Могу я спросить, почему ее не допустили к защите?

– Спросить вы можете. Однако я могу и не ответить.

– Мои извинения.

– В них нет необходимости, мистер Гейст. Пока что достаточно будет сказать, что вы – не первый аспирант, у которого возникли трудности с научным руководителем. Ну что же. Давайте поговорим о свободе воли.

На следующий день никто на мой стук в дверь дома не отозвался. Я попытался заглянуть в окна фронтона, однако шторы на них остались опущенными. Я забеспокоился. Не обидел ли я ее моим назойливым любопытством? О природе своего «состояния» она мне так ничего и не сказала, и мое воображение остановилось на худшем из возможных сценариев: у нее случился инфаркт, она лежит на полу гостиной, руки раскинуты, ноги скребут по голым доскам пола. От этой картины у меня и у самого защемило сердце. Я начал колотить в дверь, выкрикивать ее имя, а когда и это не дало результатов, торопливо пошел по огибавшей дом подъездной дорожке. Сквозь маленькое оконце в боковой двери мне удалось различить темный интерьер прихожей для слуг. Все остальные окна, какие мне попадались, были занавешены. Я постучал еще, потом прошел к гаражу, а от него на задний двор. Снег сгладил все острые грани, облек плотью голый скелет айвы. Я поднялся на заднюю веранду, где стояла пара плетеных кресел, постучал еще в одну дверь.

Ничего.

Не позвонить ли по 911? Но тут я вспомнил, что телефона у меня больше нет. Я вернулся на улицу, прошел квартал, нажимая на кнопки дверных звонков. Дома оказались пустыми. Ну конечно, среда, три часа дня, люди работают. Стоя на тротуаре, переминаясь, чтобы согреться, с ноги на ногу, я урезонивал себя. Дом широк, глубок и высок, если она лежит наверху, дремлет, накрывшись одеялом, то могла меня и не услышать. Бегать вокруг него, беспокоя соседей, – вызывать «скорую» – выламывать парадную дверь – и только ради того, чтобы увидеть Альму сходящей в ночной рубашке по лестнице… Конечно, это перебор. Да и кто я такой, кстати сказать? Мы с ней и знакомы-то всего два дня.

Я прошел милю до Научного центра с его телефонами-автоматами, набрал ее номер. Голос, ответивший мне, был таким слабым, что я подумал – не ошибся ли я номером?

– Извините меня, – сказала она. – Мне сегодня не по себе.

– Врач вам не нужен?

– Нет-нет, что вы. Все хорошо.

Судя по ее голосу, это было далеко не так. Но – опять-таки – я почти не знал Альму, и давить на нее мне не хотелось. И я спросил, могу ли я что-нибудь для нее сделать.