Месяц в Артеке - В. Киселев

Как председатель, она со Светланой согласилась. Не было ни малейших оснований ожидать подсказок со стороны, за Наташей вообще не водилось ничего нечестного. Вожатые остались на площадке, и Ольга впервые заметно помрачнела. И совершенно зря!

Да, выявилась еще одна довольно важная деталь: у Наташи «голубые» капитаном выставили Алика.

Итак, слева «желтые», Марк и Лёська. Справа «голубые», Алик и Наташа. Такой была расстановка сил к началу боя.

Три нитки разноцветных огоньков тянулись веером от амфитеатра к пилонам, замыкающим площадку, напоминая про кадрильный вечер. За радужным свечением гирлянд огромное захребетье Медведь-горы слегка растушевалось. Но окружающие красоты запечатлелись мельком, накал страстей на поле боя вскоре поглотил все судейское внимание. «Желтые» повели в счете, и Ольга немного успокоилась.

Объявили шуточный вопрос: какой хлебный злак не сеют, не жнут, не едят и у себя не терпят?

Вовка-ботаник, «голубой», выскочил вперед и завопил: «Ячмень!» Он схватился за глаз, и все повально грохнулись оземь, потому что накануне у ботаника веко побагровело, а с утра стало действительно зернистым.

Наташины «голубые» за Вовкин ячмень получили законных два очка, заметно подтянулись, и Ольга снова посуровела. Затем задали вопрос и посерьезнее.

Прозвучал музыкальный отрывок, — требовалось назвать произведение и автора. Музыка еще не смолкла, а Лёська уже назвала Рахманинова, второй концерт, часть и номер сочинения. Амфитеатр и «желтые» ударили в ладоши. После турнира Лёська объяснила, что ей помогла гимнастика: упражнения с лентой она готовила однажды под отрывок из концерта. Надо же, второе совпадение! Как бы там ни было, зачетные очки получила и команда Марка. Ольга просияла и с Лёськой, видимо, заочно примирилась. Борьба шла очко в очко, и все должна была решить последняя задачка. Костровая замерла: что-то будет задано?

У пилонов лежал укрытый щит, Марк Антонович поднял его и повернул: открылся текст, «отрывок из романа». Наташа заранее предложила объяснить его главную особенность.

Пошел отсчет времени, на разгадку давалась нещадная минута. Минута. На щите читали, хлопая глазами:

РОМАН А. КУКА «НА МОР»

«…ГОЛО, ДЕНЬ НЕДОЛОГ; МОРОЗ — УЗОРОМ УРАГАН И СЕНА НАНЕС, И НАГАРУ. УЖАС: ТЕСЕН ШАЛАШ, НЕСЕТ САЖУ. ТЕЛО КОТА НОЖ ДЖОНА-ТО КОЛЕТ! ЛИР УТРОМ АНЮ НА МОР ТУРИЛ. ХИНУ НИНЕ БРАЛ АРБЕНИН У НИХ…»

Дичайшая абракадабра!! Если бы на Костровой сидела правильная тетенька, она бы ужаснулась: как можно предлагать ребятам подобные загадки?! Наташа между тем посмеивалась в ожидании.

Секунды тянулись, как перед запуском ракеты. Метроном свое отстукивал бесстрастно. «Голубой» Гога вскинул руки и завопил: «Знаю» — одновременно с последним ударом метронома.

— Время истекло! — не удержалась Ольга, но вокруг уже шумела буря, и гром гремел, весь амфитеатр ощетинился, все встали с мест и горланили:

— Пусть объяснит! — Дайте человеку слово! — А может, он ошибся? — и все такое прочее. На щит уже и не смотрели, хотели слышать Гогу. И Гогина догадка оказалась верной, ларчик открывался просто. Ясно же, что на щите читалась шиворот-навыворот любая фраза. Даже заголовок! Пошла общая проверка, все жаждали найти ошибку, Ольга и «желтые» — особенно. Кто-то сгоряча орал обрадованно:

— Ага, здесь неправильно! — и срывался; стоял сплошной рев.

В таком гвалте и предстояло решить, что же следует зачесть: правильный ответ или спорную просрочку времени? Марк Антонович приблизился к жюри в одиночестве: Наташу качали «голубые». Ну, не совсем качали, только готовились, но весьма серьезно; шумели: «Качнем!» — и обступили основательно. С ума сошли! Наташа отбивалась, еле урезонила своих чудиков. Вместо нее качнули Гогу, и здорово качнули, под самые подвески, Наташа только охнула. А на жюри набежали «желтые» во главе с раскаленной Лёськой. Гунны и аланы… Побежденные окружили судейский стол, хором поддакивали Ольге: подруга стояла за просрочку времени. Все хотели слышать председателя. И она заявила убежденно: следует зачесть ответ! Пусть Гога вскинул руки в момент остановки метронома, — что из этого? Догадался он все-таки вовремя. Да и невозможно установить, когда он вскинул руки, а когда крикнул, нет же фотофиниша! И вообще, хорошо ли придираться к мелочам, когда нужно поощрять сообразительность и наблюдательность?!

Марк Антонович первый поступил по-рыцарски, высказался в пользу «голубых» и Гоши. Ольга прикусила губы, «желтые» заныли, и тремя голосами «за» при одной мрачно воздержавшейся жюри присудило победу «голубым». Что тут было!

Марк Антонович вовремя сообщил сенсацию и тем остудил огненные страсти: не кто иной, как Наташа сочинила все фразы-перевертыши! Она же и щит разрисовала, все в глубокой тайне. «Желтые» прикусили языки, — вот это да! — их ошеломило творчество Наташи.

Последующие события развивались главным образом под знаком перевертышей, все искали оправдания собственной отсталости.

— Я считал, что разгадка там, где Лир гонит Аню на мор, и стал соображать: может, это наша Кнопочка? — объяснял один.

— Вот, — мучился другой, — Лир, Нина и Арбенин: я подумал, что загадка театральная. Потом спутался, — при чем тут кот?

Умора!

Ритка честно призналась, что все время смотрела на щит, как на новые ворота.

— А как он-то догадался? — спрашивали про Гогу. — У него по русскому тройка с минусом. Даже с двумя хвостами, сам говорил, что не тройка, а комета Челибадзе…

Одиночные намеки на подсказку звучали некрасиво, большинство «желтых» их решительно отвергло. Хотя Гога и объявил: почему заорал, сам не понимает. Посмотрел на заголовок с конца, получилось «Ром-ан», он и завопил: «Знаю!», хотя дальше не проверил.

— Про Лира и кота я и не подумал, — прихвастнул Гога.

Уж лучше бы молчал.

Лёська в сердцах заметила, что у Гогена мозги набекрень, вот он и догадался.

Возникло стихийное движение, все кинулись придумывать оборотки. И получалось курам на смех, вроде: «Ишак у каши». Неудачники вспоминали ту знаменитую «А розу», которая упала на лапу не совсем понятного Азора. Если кто и отличился, так это Анкета. Кнопочка придумала оборотку просто бесподобную: «Дорог миру Рим-город». Но более других турнир осчастливил Вовку. По дороге с Костровой он объявил, что сочинил отличный перевертыш. «Какой, ну, какой, скажи», — приставали отовсюду, и Вовка торжественно изрек:

— Я — дядя! — все так и полегли. И к фотографу немедленно прилипло новое: — Ха-ха, Вовка-дядя! Так «Вовка-дядя» и осталось до самого разъезда.

У нее самой обнаружилась крайняя бездарность, на ум ничего не приходило, один «кадак», дешевенький шарф из шелка — по-тувински. Ничего не лезло в голову еще и потому, что с Ольгою тем вечером ей было не до шуток.