Поселок кентавров - Анатолий Ким

Потеряв надежду отыскать место захоронения своей хозяйки Оливьи, гнедая кобыла остановилась на вершине бугра и, сумрачно оглядевшись окрест, вдруг увидела внизу, на берегу, возле самой воды, несуразную темную фигуру громадного кентавра. Находясь в позе сидящей собаки и погрузив передние ноги в реку, он пытался напиться, макая длинно висевший язык в воду. Это был воитель Пуду без нижней челюсти, потерянной в поединке с вороным жеребцом.

Напиться кентавру никак не удавалось, вода стекала с длинного языка, а прихватить струю было невозможно без нижней губы — Великий Кентавр сидел в реке и умирал от жажды. Шумно хрипя и булькая кровью, пузырями кипевшей в глубине раны, Пуду с беспомощным видом смотрел на гнедую кобылу, когда она приблизилась к нему. Встать на ноги он уже не мог, великая мощь его истекала последними струйками слабых усилий, от которых лишь надувались жилы на волосатом человеческом торсе да вздрагивали мышцы конского тела. Плачущими глазами, но без слез смотрел великий Полководец на меркнущий день мира, в котором совсем еще недавно был он самым сильным существом и убивал вокруг себя столько, сколько ему хотелось.

Кентавронам в шеренгах и в сарайных казармах, куда он их нещадно загонял, было неудобно и тягостно, но все же были созданы его волей и маршировали по холмам боевые кентаврионы! Это было, было! Гром согласно топающих, нога в ногу, кентаврских копыт прозвучал под этим небом!

Спокойно он встретил первую атаку гнедой кобылы, которая с разбега ловко, словно кошка, извернулась всем телом и, вскинув задние ноги, обеими копытами ударила снизу вверх по голове кентавра. Он только мотнул этой головою да жарко отфыркнулся кровью. Гнедая видела, что кентавр и так погибнет, без ее стараний, но вспоминая свою растерзанную подругу и хозяйку, кобыла изнывала лютой жаждой мести и лупила копытами по кровавой ране на голове кентавра.

Наскакивая второй раз, она уже спокойно понимала, что будет убивать этого чудовищного полуконя, не только мстя за Оливью, но еще и потому, что он являл собою подлинное соединение человека и лошади; но, являясь таковым, был настолько нелеп и уродлив, что одним своим существованием унижал то горячее устремление к человеку, которое носила она в своем сердце. Кентавры явно намекали софою, что невозможно и не нужно это — любить лошадям людей. От этой любви родятся страшилища, никем не любимые и для всех смешные —. даже для страусов-мереке, которых кентавры приручили и держали у себя ради красивых хвостов. Вспомнила гнедая кобыла, как две эти птицы заливались хохотом в той маленькой рощице, где юные кентавронцы насиловали ее, но они смеялись не над нею, которую кентаврята, прикрутив головою к дереву, мусолили сзади, а над самими юнцами, чьи губы выворачивались и обвисали, как ягоды веруськи, глаза закатывались под лоб, а малмарайчики при этом часто попадали вовсе не туда, куда следует, а мотались в воздухе, и тем не менее все заканчивалось скоропалительным выстрелом, сопровождаемым тоненьким горловым писком сопливого кентавреныша, — последнее-то и вызывало веселый смех одомашненных страусов, пасущихся в лесу… Кобылица, вновь хотела ударить острыми копытами по кровавой ране, подсечь этот висящий, словно дразнящий окровавленный язык кентаврона, Но он вдруг вялым движением руки случайно поймал ее за бабку задней ноги.

Столь же вяло он махнул этой мощной рукою и отбросил лошадь далеко в воду, но сам не удержался и, покачнувшись, упал лицом в реку, да так и остался лежать распластанным на ее поверхности. Кобыла же, сначала с головою исчезнувшая в воде, потом вынырнула и отфыркивалась, чихала с брызгами, наглотавшись водицы, ошеломленно таращила глаза и совалась то в одну сторону, то в другую, не зная, куда ей плыть. Тем временем громадное тело кентавра, ставшее в воде невесомым, всплыло и, подхваченное течением, тихо двинулось вдоль берега. Оказавшись головою в воде, раненый кентавр хлебнул наконец и стал жадно пить через кровоточащую рану рта без нижней челюсти. Так и пил он, не отрываясь, ничком покачиваясь на воде, уплывая вниз по течению, пока не захлебнулся и не умер. А возле него кружилась злая кобыла, уже пришедшая в себя после падения в воду, и, ощерившись, кусала его человеческое тело, погруженное в реку лицом, широко раскинувшее руки.

Таким образом проводив до излучины реки убийцу своего мужа, гнедая кобыла отцепилась наконец от тела врага и поплыла к степному берегу. Выйдя из реки, она с удовлетворением встряхнулась, разбрызгивая вокруг себя воду, и бодрой рысью двинулась вслед за ушедшей армией.

По мере того как удалялась гнедая кобыла от кентаврийских берегов, сердце ее обретало лошадиное спокойствие и наполнялось кобыльим весельем. Она поняла, «Что больше ничто не будет призывать ее сюда, в этот край. И гнедая стремительной рысью убегала от своей былой любви и тоски по амазонке Оливье.

Проскакав час-другой по пустынной степи, она увидела вдалеке, на фоне ковыльной равнины, еще одну несуразную темную фигуру кентавра. Приблизившись, кобыла поняла, что это молодая кентаврица, бредущая вслед за ушедшей армией степных лошадей. То была одна из тонконогих кентавричек, выдержавших жеребячью тяжесть, кому очень понравились дикари из холостых банд, скачущие по степным просторам, мотая выпущенными елдораями… Кентаврица плелась, Понурившись и спотыкаясь на ровном месте, проливая горючие слезы на смуглую грудь, которую нещадно же теребила на ходу руками. Увидев гнедую кобылицу, подлетавшую к ней с приподнятым хвостом и прижатыми к черепу ушами, с оскаленной мордой, кентавричка вскрикнула «уо, келиме» и попыталась убежать, но провалилась передней ногою в сусличью нору и со всего маху грохнулась на землю. С земли она так. и не смогла больше подняться:,с разбега гнедая вскочила ей на грудь передней ногою, прижала к земле, а копытом другой ноги принялась колотить кентавричку по запрокинутому лицу…

Мигом лошадь забила юную полукобылу-полуженщину до смерти. После этого, ощутив полное удовлетворение, кобыла поскакала ликующим галопом вослед запаху дикого пота, в котором уже ничего человеческого не было и не могло быть.

А у только что убитой кентаврицы, оказывается, тоже был под мышками запах ырдымор пелеярва. И на самом же деле весьма нгифо, то есть отвратительно и непримиримо для всякой кобылы, которая любит своего супруга и не хочет, чтобы он унюхал это не у нее самой, а в каком-то ином случае, далеком от супружеской любви.

Извилистым и длинным ущельем продолжалось то замкнутое пространство между отвесными скалами, которое раньше было наполнено живым лесом, а теперь из-за неосторожности кентаврской молодежи с огнем выгорело дотла. Пепел и обугленные кочерыги стволов наполняли Большую предгорную равнину, и лес горел здесь сплошняком, как в печке дрова. Для кентавров не осталось ни единого съедобного корешка или побега, и нация решила, не сговариваясь, устремиться через звериное ущелье в нагорную страну, где раньше жили древние кентавры и где, по рассказам стариков; было очень много леса и еды. Там росла даже дикая лачача, которую никто не сеял, и ее можно было есть сколько угодно, не вступая с самками в разные хитрые и трудные игры!

Пробежавшие первыми кентавры оставили за собою в сером пепле отчетливые черные цепочки следов, по которым двинулись остальные беженцы, испуская голодные стоны и мучительно перхая, кашляя и чихая от гаревого удушья. Первые, самые сильные и проворные, пробежали выгора поодиночке, а следом идущие брели скопом, поднимая тучи черной угольной пыли, едва видимые в ней, как черти, идущие в тумане ада на свою работу.

А те первые, что раньше других вбежали на каменистые донные уступы ущелья, увидели на крутых склонах не тронутые огнем пожара кусты, отливающие синеватым налетом, — заросли веруськи со вполне зрелыми ягодами. И полезли, с грохотом оскальзываясь на камнях, оголодавшие кентавры по малодоступной крутизне. Кое-кто из них без особого труда добрался до еды и повис в скалах, утвердившись на камнях лошадиными ногами, одной рукой держась за куст, а другою обчищая с его веток синие ягоды. Но для многих подъем был неудачным — они съезжали вниз, испуганно припадая на брюхо, вместе с гремящей каменной осыпью. Некоторым же совсем не повезло: добравшись до куста и кое-как утвердившись на скале, сгорбясь в старании удержать равновесие и судорожно хлеща в воздухе хвостом, кентавр только начинал собирать с куста ягоду горстями, как вдруг ветка, за которую он держался, внезапно обламывалась, и несчастный запрокидывался через голову назад, взмахнув в воздухе всеми четырьмя копытами, и стремительно улетал вниз, разбиваясь на каменных уступах.

И все же с кентаврион голодных воинов благополучно пристроились к ягодным кустам, наконец-то заимев возможность наполнить хоть чем-то свое беспредельно оголодавшее брюхо. Но тут стали набегать последующие, обсыпанные пеплом, с черными лицами, на которых сияли непонятным блеском глаза с яркими белками. Эти угольно-черные тоже пополни наверх к тем, которые уже пристроились к еде и которые, узрев подбирающихся к ним снизу, стали махать задними ногами, отлягиваясь, но при этом не отвлекались от начавшегося процесса насыщения. И на крутосклонах завязывались драки, в результате дерущиеся вместе скатывались вниз, колотясь о каменные уступы, оставляя на них кровавые кляксы. А на освободившееся место к ягодному кусту подбирались другие черные кентавры, щелкая зубами от голода, — по несколько воинов на кустик веруськи.