Знаменитые эмигранты из России - Марк Рейтман

Оттуда откликнулся профессор Гэй, который предложил ему профессорскую должность при условии, что он займется нужными Гэю позарез статистическими вычислениями. Но вокруг было много желающих загрузить чью-то молодую голову чужой скучной статистикой. В ответ соискатель имел наглость предложить собственную тему для исследования по экономическому планированию. В ответ Гэй написал, что по решению кафедры, предлагаемая тема — барахло, но Леонтьеву все-таки могут выделить крошечный годичный грант на научную должность и право прочесть лекцию. Надо знать нравы и обычаи этого сверхпрестижного университета, чтобы понять: это была пусть небольшая, но победа молодого ученого. В уютный Кембридж, пригород Бостона, где находится Гарвардский университет, Леонтьев отправился с новыми надеждами и новой женой, поэтессой Эстель Маркс.

Лекция прошла успешно, и Василий закрепился в Гарварде на пять лет. А через пять лет он, хотя и не проявил себя как плодовитый писатель, однако подготовил свою первую книгу «Структура американской экономики», которая привлекла многообразием подходов и свежестью суждений, присущей человеку «из иного мира», зато понимающего основы капиталистической экономики. Его судьба была решена: теньюр в Гарварде ни на что не меняют.

Вначале экономисты оперировали лишь словесными фигурами, в виде которых представили экономическую картину мира Адам Смит и Дэвид Рикардо. Но вскоре словесными фигурами стали ограничиваться лишь темные, малограмотные личности типа Маркса или Ленина, а те, кто пограмотнее, переходили на язык математики. (Маркс, правда, пытался изучать математику, но у него это плохо получалось, хотя Энгельс и помогал. Ленин же всю жизнь боялся математики, как огня.)

Основу подхода Леонтьева к планированию заложили еще французские «физиократы» в XVIII веке во главе с Франсуа Кесне. Они, хотя и исходили из неверного тезиса, будто только сельскохозяйственная деятельность имеет экономический смысл, а все остальные производства лишь расходуют ресурсы, зато предложили верный методологический подход к проблеме экономического планирования. Физиократы использовали «технологические таблицы», позволяющие учитывать все, что производит и потребляет всякая экономическая система. Этот подход развил в математической форме в XIX веке французский экономист Леон Вальрас. Чтобы понять смысл этого подхода, возьмем два любых продукта, скажем сталь и галстуки. Какое-то количество галстуков требуется для производства стали, так как инженеры-сталелитейщики должны ходить в них на работу. Но в галстуках должны быть и инженеры предприятий, производящих галстуки. Так что часть галстуков идет на производство самих галстуков. И так для каждого из 10 млн видов продукции, которые производит современное общество — все определяется «технологическими коэффициентами».

Леонтьев внес в этот подход в сущности незначительное добавление, буквально на грани тривиальности, но оно в определенном смысле венчало создание модели «затраты-выпуск». И когда стало ясно, что данное научное направление должно быть украшено «нобелевкой», а Кесне и Вальрас как реципиенты уже не устраивали Нобелевский комитет — Нобелевская премия присуждается только живым ученым, — Леонтьев оказался единственным подходящим кандидатом.

Мир большой экономической науки оказался не менее конфликтным, чем ВКП(б) — только-то и разницы, что побежденных не расстреливали. Леонтьев внес свой вклад в ряд по-настоящему важных научных направлений в экономике, но этот вклад трудно было четко очертить, и давать за него «нобелевку» никто и не думал — за это давали зарплату.

Леонтьев принципиально не был кейнсиацем, т. е. не разделял подхода английского экономиста Джона Кейнса, согласно которому для управления экономической системой достаточно выбрать два-три-четыре главных, укрупненных показателя, с помощью которых вы можете контролировать всю экономическую систему, не управляя каждым из продуктов. (Всеми десятью миллионами продуктов пробовала управлять социалистическая экономика, и мы знаем, что ничего хорошего у нее не получилось.) По-видимому, в эффективной системе рычагов управления должно быть меньше, но все же больше, чем два. Но Леонтьев считал, что подход Кейнса может помочь стабилизировать экономику, предотвратить провалы, которые были в 20—30-е годы в виде мировых кризисов.

В своих практических оценках Леонтьеву удалось правильно оценить ряд тенденций в глобальной экономике США, Японии, ФРГ и других стран, а также в поведении рынков товаров и услуг и рыночное положение отдельных компаний.

В 1969 г. Леонтьев посетил Кубу и дал скептическую оценку планам Фиделя Кастро по подъему экономики страны. Действительность показала, что эта оценка была близка к ней. Ученый побывал также в Китае, и недавний подъем китайской экономики содержит элементы его рекомендаций. Его вклад есть и в японском «экономическом чуде».

Беда современной экономики в том, считал Леонтьев, что «многие из его коллег отдают дань элегантному, но бесполезному теоретизированию». В своем президентском послании Детройтской экономической ассоциации он объявил, что «порок современной экономики — не равнодушие к практическим проблемам, как полагали многие практики, а полная непригодность научных методов, с помощью которых их пытаются решать». И, пожалуй, добавим мы, самый яркий пример этой непригодности — неспособность экономистов предвидеть экономический крах коммунизма, хотя бы за пять лет, хотя бы в 1985 г.

Они предвидели мелочи, но не заметили главного — невозможности существования общественного строя, который казался им вполне боеспособным. Отдельные пророки, за 20–25 лет правильно назначавшие сроки гибели коммунизма (например, советский историк Андрей Амальрик или Давид Сарнов), рассуждали чисто интуитивно и ошибались в симптомах этой гибели (например, Амальрик видел войну между СССР и Китаем). Теперь уже ясно, что экономическая причина лежала в неэффективности производства; все галстуки шли на производство галстуков и не поступали на рынок — купить галстук было невозможно, даже имея деньги.

Сейчас история повторяется, экономисты не могут ответить на главный вопрос: куда вывезет кривая современного общественного развития Россию и ее бывший лагерь? Попадут ли они на берег демократии или они будут вечно дрейфовать в океане разбоя, а то и прибьются к автократическому материку? И у экономистов еще меньше шансов ответить на этот вопрос из-за того, что отвечать на него придется уже без острого ума Василия Леонтьева: он умер в 1982 г.

Давил Сарнов, человек-колокол