Одна грешная ночь - Сари Робинс

– Это требует мужества, дорогая. Думай о лунном свете в траве и мощном молодом олене.

– Ага, ты вынуждаешь меня думать об охоте. Это вовсе не та метафора, в которой я сейчас нуждаюсь.

– А что тебе подошло бы больше?

– Пожалуй, жертвенный агнец подходит больше.

– Как скажешь, дорогая. – Лицо Фанни вдруг просияло: – Вот оно!

– Ты о чем?

– Когда все остальное подводит, пора обратиться к Священному Писанию. Я подумала об Аврааме, приносящем в жертву Исаака.

– Не понимаю тебя, Фанни.

Фанни поднялась и заходила по комнате.

– Ладно, Лилиан. Я сама обо всем позабочусь.

– Обо всем? – с надеждой спросила Лилиан.

– Кроме самой важной вещи, мисс Заноза. И дело не в том, что я не хочу и это взять на себя. Такой, как Редфорд, способен соблазнить любую женщину.

Лилиан оправила юбки, смущенная столь откровенным оборотом разговора. Она привыкла к тому, что Фанни легко говорит о подобных вещах, но не к тому, чтобы в такой связи говорили о ней.

– Так каков план?

– Ты должна написать Редфорду записку. Я не умею писать письма, как надо. Потом отправляйся домой и прими ванну с благовониями. Когда стемнеет, приедешь сюда. И захвати с собой несколько хорошеньких ночных сорочек, которые мы купили в прошлом месяце. Но не те, что ты сама выбирала. Сегодня ночью ты не должна походить на монахиню.

Глава 5

Ник направился в таверну Типтона. Нервы его были на пределе. Он казался себе колючим, словно куст шиповника. С того момента, как не стало Данна, Ника окутала пелена печали. С ней он просыпался, с ней ходил по городу, с ней возвращался ночью в свою одинокую постель.

Данн пришел в Андерсен-Холл и изменил его, превратил из обители отчаяния для найденышей в место, где сироты обретали надежду. И не только надежду, но и достоинство, которого были лишены с рождения. Потребовалось время, чтобы завоевать доверие детей, живших в Андерсен-Холле, но никому он не уделял столько внимания, сколько Нику Редфорду. И эта хрупкая нить позволила соткать полотно заботы, уверенности, безопасности, островок благополучия в холодном и жестоком мире. Ник знал, что всегда будет благодарен за помощь и поддержку. Это давало ему уверенность в том, что он чего-то достигнет в жизни. Данн верил, что его дети достойны успеха и добьются его.

Ник любил Данна больше, чем мог бы полюбить отца, которого не знал. Он горевал о заботливом воспитателе, печалился о нем всем сердцем. Смерть Данна тяжким бременем легла ему на плечи.

Но в один прекрасный день, когда сквозь облака пробился луч солнца, пелена печали исчезла. И Ник почувствовал укол совести, будто предал память Данна. И все же Ник знал, что будь Данн жив, он пожурил бы его за подобные чувства.

Найти пропавшую безделушку, как и убедительные доказательства вины вора, ограбившего делового человека, доказать справедливость претензии по поводу оспариваемого завещания – все это были легко разрешимые задачи. Распутывание собственных чувств было сложнее. Они казались ему лабиринтом без выхода. И потому Ник решил на время отложить это, хотя сознавал, что такое время никогда не наступит.

– Добрый день, Джо, – кивнул он бармену. – Ты не получал для меня никакого послания?

Джо, лысый, сморщенный человечек, вдобавок хромой, но с пронзительными глазами, покачал головой:

– Сегодня для тебя нет ничего, Ник. Слышал, что в городе Маркус, сын Данна. Это так?

Облако печали снова окутало Ника.

– Да, но я с ним не разговаривал.

– Я слышал, что он стал офицером и героем.

– Я тоже это слышал.

Пожав плечами, Ник сел на табуретку, облокотившись о выщербленную деревянную стойку бара.

– Мне пива.

– Ник. – Доктор Уиннер похлопал его по руке.

Нику не хотелось беседовать, но он любил славного доктора, старинного приятеля Данна.

– Здравствуйте, сэр. Прошу меня извинить. Я вас не видел.

Уиннер опустился на соседнюю табуретку.

– Это не важно.

– Джин для моего друга, Джо, – обратился Ник к бармену.

Бармен плюнул в стакан, протер его тряпочкой и налил в него джин.

– Ты стал совсем взрослым мужчиной, да, Ник? – спросил доктор, вскинув бровь.

Ник пожал плечами, продолжая цедить свое пиво. Никто не должен знать о банковском счете в его кармане. К тому же деньги еще долго не будут принадлежать ему. Между ним и деньгами было множество выплат – жалованье Мэйбл, счета, горой громоздящиеся на его письменном столе, и десятина, предназначенная для приюта. Скоро эта история утратит новизну.

После минутной паузы доктор Уиннер откашлялся:

– Я слышал, ты отказался от дела Бомона.

– Черт бы побрал Мэйбл с ее длинным языком!

– Она знает, что я не проболтаюсь.

– И все же…

– Для тебя совесть оказалась важнее банковского счета, – заметил Уиннер. – Данн бы тобой гордился.

Печаль вонзилась в него, как нож. Должно быть, это были те самые слова, о которых он мечтал всю жизнь. Благородство Данна не знало границ. Директор приюта был добр ко всем своим питомцам, но с Ником их связывала дружба. Данн был для него сначала учителем, потом примером для подражания и, наконец, стал поверенным всех его мыслей, и это доверие было взаимным. Сколько Ник себя помнил, он был сиротой, но, если Данн оказывался рядом, он забывал об этом и не чувствовал своего сиротства.

По-видимому, чувства Ника отразились у него на лице, потому что Уиннер крепко сжал его плечо.

– Знаю, как ты убиваешься по Данну. Нам тоже его недостает. Хотел бы исцелить тебя от этой боли. Но нет лучшего лекарства, чем время.

Ника тронуло его сочувствие.

– Вы правы, это потеря для всех нас.

– Но вы с ним были особенно близки, Ник. Он считал тебя сыном. Особенно после того, как их отношения с Маркусом зашли в тупик.

– Никчемный прохвост.

У Маркуса было то, о чем мечтает каждый ребенок в приюте Андерсен-Холл. У него был живой отец из плоти и крови. Но он оттолкнул его, разбив ему сердце. И никто не знал, почему он это сделал.

– Вы с ним никогда не ладили, – вздохнул Уиннер. – Хотя, похоже, он кое-чего добился в жизни. Слышал, он служил вместе с сэром Артуром Уэлсли. Помогал дать Наполеону заслуженного пинка. – Уиннер отпил из стакана. – Надеюсь, он поможет мне в совете директоров.

Ник презрительно фыркнул:

– Маркус готов помогать самому себе и знает, как это делать.

– Но ведь прошло семь лет с тех пор, как он уехал. Он мог измениться.

– Поверю этому, когда увижу собственными глазами. Но я бы не ставил приют под удар, полагаясь на такого, как Маркус Данн.

– Но возможно, именно к этому идет дело.

– Вы не можете говорить это серьезно. – Ник содрогнулся.