Какого цвета ночь? - Светлана Успенская

— Ну что же вы, девушка? — Машина ждала ее, приветливо урча мотором. — Не бойтесь, мы не кусаемся!

— Мне на Парковую, — робко произнесла Катя, неохотно берясь за ручку задней двери.

— Пожалуйста!

— На Парковую? А меня не подбросите? — Услышав знакомое название, подскочил к дверце какой-то пенсионер с тележкой. — Сынки, второй час автобуса жду…

— Ладно, дед…

Катя быстро юркнула на заднее сиденье, радуясь, что от тягостных раздумий ее спас неожиданно подвернувшийся попутчик.

Дед еле-еле всунул свою тележку между девушкой и собой. Дверца захлопнулась, и машина тронулась.

— А вам, девушка, куда? — спросил парень на переднем пассажирском сиденье, обернувшись к ней. Это был молодой человек с буйными темными кудрями и белозубой улыбкой, которая светилась в темноте салона, как улыбка Чеширского кота.

— Парковая, четыре, — ответила Катя.

— Какое совпадение! — произнес водитель, рассматривая девушку в зеркало заднего вида. — А мы как раз рядом живем, в двух шагах…

— Да? — Катя отвернулась и принялась смотреть в окно.

— Дом под медной крышей знаете?

Девушка молча пожала плечами, демонстрируя пренебрежение ко всем домам под медной крышей, к молодым людям вообще и попыткам завязать с ней разговор в частности. Если эти типы считают, что они ее очень сильно облагодетельствовали тем, что решили подвезти, то они крупно ошибаются!

— Это чей же дом? — неожиданно встрял в разговор дед. — Бывшего замрайисполкома, что ли?

— Тебе, дед, где выходить-то? — с еле заметной гримасой неудовольствия ответил водитель.

— Еще не скоро, — успокоил его старик. — Возле гастронома высадите, и ладно…

— Договорились! — кивнул водитель.

— И меня тоже возле гастронома, пожалуйста, — попросила Катя.

— Нет уж, такую симпатичную девушку мы доставим прямо по назначению! — улыбаясь, возразил пассажир.

Машина сделала крюк — Катя прекрасно это видела! — чтобы сначала избавиться от деда, а потом только свернуть на Парковую. Когда пенсионер с тележкой выгрузился и потопал восвояси, Катя тоже попыталась было выйти, но задняя дверца неожиданно захлопнулась, и автомобиль рванул с места, разбрызгивая колесами ржавую грязь.

У Кати болезненно сжалось сердце… Черт знает что может теперь произойти! Она одна в машине с двумя незнакомыми типами, которые вполне могут оказаться и подонками…

Но ничего особенного не произошло. Машина остановилась возле заиндевевшего куста калины с красными, оттянутыми гроздьями ветвями. Неподалеку светились желтоватые окна многоэтажки.

— Ваша хата? — иронически посмеиваясь, произнес водитель.

— Моя… — Катя открыла дверцу машины и уже занесла ногу, чтобы выйти.

— Девушка, стойте!

— Что такое?

— А плата за проезд?

— Плата… Какая плата! Вы же…

— Ну, тогда ваш телефончик!

— Телефончик… — Катя задумалась. Что бы соврать?.. — Ребята, я бы дала телефон, но… Муж у меня очень ревнивый!

И пассажир, и водитель вздохнули почти одновременно.

— Ну вот, как только встретишь девушку своей мечты, она непременно оказывается замужем, — с сожалением произнес водитель.

— А муж-то хороший? — спросил улыбаясь кудрявый.

— Лучше всех! — Катя вышла из машины и сделала несколько шагов по направлению к дому.

— Девушка, стойте! — послышался сзади тревожный оклик.

Катя остановилась:

— Что такое?

Из окна высунулась рука с белым прямоугольником, зажатым между пальцами.

— Возьмите визитку! Вдруг с мужем поссоритесь или скучно станет… Позвоните!

«Надо все-таки помириться с Саней, — решила Катя, направляясь к дому. — Он у меня такой хороший…»

На душе у нее было легко и радостно — оттого, что она так удачно добралась домой, оттого, что понравилась молодым людям в машине, оттого, что еще в прихожей она уловила запах борща, а внутри у нее вновь ровным и ярким огнем горела нежность к будущему мужу.

Глава 7

Поздно вечером, лежа без сна рядом с горячим телом своей молодой супруги, Чипанов перебирал подробности своего короткого посещения детективного агентства. Правильно ли он сделал, что стал вмешивать абсолютно чужих людей в семейное интимное дело? Верно ли?

На стол шефа малоизвестной детективной конторы на окраине Москвы легла фотография жены и денежный задаток в конверте.

— С кем встречается, где бывает, что делает, кто к ней приходит… Поминутно! — приказал Виталий Васильевич.

Молодой человек понимающе кивнул — задание ясно, и тут же задал осторожный вопрос:

— Особенно обращать внимание на знакомых мужского пола?

Поморщившись, собеседник неохотно раздвинул резиновые губы и произнес:

— Да.

— С адресами?

— Желательно.

— Ясненько… — Молодой человек кивнул и спрятал фотографию и задаток в несгораемый сейф. — По результатам работы вам будет предоставлен отчет в письменной форме.

На этом они расстались.

С шефом детективной конторы все было ясно — судя по выправке, бывший милиционер или кагэбэшник, с внешностью типа «я вышибу тебе мозги», а вот его секретарша — совсем другое… Немного старше Маши, кажется, неглупая, вполне самостоятельная, не замужем, как и его дочь. Причем, в отличие от его дочери, имеет достаточно сил, чтобы без всякой опоры самостоятельно двигаться по жизни. По внешнему виду — не алкоголичка, не наркоманка, не проститутка. Впрочем, кто их сейчас разберет по внешнему виду… Но сам характер работы в детективном агентстве, казалось, требует от нее абсолютной адекватности ситуации. Хорошая подруга была бы для Маши…

Появилась у него на этот счет одна идейка. Одна очень оригинальная идейка…

Все палаты отделения, кроме второй и четвертой, имели общий коридор, по которому в часы, свободные ото сна, процедур и приема пищи, свободно разгуливали больные. Общий коридор — это все же не четыре стены замкнутого кубика палаты. Общий коридор — это и холл с выцветшей картиной «Утро в сосновом бору», и какое-никакое движение, так сказать, коловращение жизни. Это и общение с соседями из других палат, и черно-белый телевизор.

Но вторая и четвертая палаты были лишены места на этом празднике жизни. Вторая и четвертая ни с кем не контактировали. Обитая железом дверь с квадратным окошком, белая, как и все в этой больнице, отгораживала их от внешнего мира и внешний мир от них. Через окошко медперсонал наблюдал за жизнью в палате. Процедуры пациентам из второй и четвертой делали не в процедурной, куда регулярно, минимум два раза в день, захаживали прочие обитатели отделения, ценя возможность поболтать с медсестрой, перекинуться фразой-другой с соседями, а в самой палате. Открывалась дверь, сестра вкатывала тележку, на которой лежали прикрытые кипяченой марлей шприцы, — и понеслась душа в рай!

А вечером, после беседы с главным, Иван подслушал разговор своего лечащего врача, Трахирова, с завотделением. Медики за дверью в четвертую громко обсуждали результаты обхода, нимало не заботясь о том, что кто-то из больных может их слышать.

— Мне показалось, есть прогресс, — произнес Трахиров, сунув тяжелые волосатые руки в карманы.

— Слишком быстрый прогресс, — ответил завотделением. — Слишком. На беседах пытается врать, выворачивается. Хитрая штучка!

— Затаился. Время тянет, выжидает… Я разрешил ему свидания, хочу понаблюдать его во время общения с родственниками. Не знаешь, есть у него кто-нибудь, кроме матери?

— Кажется, никого.

— Ну тогда оповести мать, что может приехать. Ему ничего не говори — пусть будет элемент неожиданности… Главное, он тщательно скрывает свое отношение к бывшим правонарушениям. Может, задумывает новое что-нибудь? Поставим мы ему визу, мол, «социально не опасен», а он выйдет на волю и опять примется за старое… И отговорка у него железобетонная — мол, психический! И понимаешь, каков жук… Я ему: что ты чувствуешь, а он мне: желание спрятаться. Спрятаться от нее. И все! Похоже на умышленную проговорку, а?

— Похоже…

— Ничего, выведем его на чистую воду, будь уверен… Скополамин, что ли, попробовать?

— «Сыворотку правды»? Да от нее, говорят, больше сочиняют, чем правду говорят…

— Да уж как-нибудь разберемся, где врет, а где всерьез… Знаешь, сколько у меня умных под маской дураков было? И сколько потом наизнанку выворачивалось… С точки зрения психиатрии этот тип, несомненно, любопытный экземпляр. Чрезвычайно живучий, способный к быстрой регенерации, психологический феномен. После такой лекарственной атаки, как в Сычовке, немногие могут удержать в себе стержень. Распускаются, превращаются в бесформенное амебообразное существо. Становятся эдакими инфузориями-туфельками, рыдают от страха и желания уколоться, умоляют прописать лишний укол. А этот…