Третья сила - Михаил Костин

— Винни ушел. Не сразу. Со временем все разъяснилось, люди примирились со своими мертвыми соседями. Стали расселяться. Многим здесь хотелось жить под солнцем, а не в тени великого города. Кто-то из деревень перебрался сюда. Совет, который управлял городом и знал правду, когда эта правда открылась, лишился всякой власти. Их следовало бы судить, но суда не получилось. Горожане просто растерзали несчастных. Маги бежали. Кроме двоих. Те двое, что основали город, остались.

Мессер вернулся к столу, остановился, прислонился к краю столешницы и посмотрел на Пантора пустыми глазницами.

— Древние. Расчетливые. Они пришли ко мне. Увидели во мне новую власть и заявились с предложением. Мол, есть город, есть люди и нелюди. Люди глупы, нелюди и того глупее. Старого, конечно, уже не вернешь, но можно построить нечто новое…

Лорд отвернулся, стараясь не встречаться с учеником взглядом.

— Я пришел сюда лишь с одним желанием, — голос мага прозвучал глухо, — я хотел вернуть себе жизнь. Нормальную человеческую жизнь. Себе, другим… Этому несчастному мальчику, Винни… Мы не желали ничего плохого, а получилась резня. Мне больно, больно за каждого, кто погиб в те дни, когда город раскрылся. И вот ко мне приходят эти бездушные хитрые… приходят и предлагают построить новый мир на костях. Выгодный для них и для меня. Кругом кровь, смерть, а они ищут выгоды. Знаешь, в тот момент во мне что-то сломалось, мой мальчик.

Мессер поднял голову. На Пантора пристально глядели темные провалы глазниц. От этого взгляда внутри неприятно похолодело.

— Что вы им ответили? — осторожно поинтересовался Пантор.

Лорд удивительно легко пожал плечами и хмыкнул, снимая напряжение.

— Ничего. Я ничего им не ответил. Просто повесил обоих на городской площади.

Пантор смотрел на бывшего учителя, не в силах сказать хоть что-то. Лорд Мессер был человеком решительным, иногда твердым, иногда строгим, но всегда удивительно добрым, добрым настолько, что последние его слова не укладывались в голове.

Мессер вернулся к столу, присел в кресло.

— Деррек поддержал мое решение. Нана не согласилась. Винни ушел. Знаешь, он славный мальчишка, просто… Не смог понять.

— Понять что?

— Иногда, чтобы остановить жестокость, надо проявить жестокость.

Пантор помялся.

— Мой учитель так никогда не говорил.

— Мы все меняемся, мой мальчик, — тихо ответил Мессер. — Иди. Вам с твоим другом подготовили комнаты. Отдохнешь, потом поговорим еще.

15

Деррек вошел неслышно. Это он умел. Тихо замер у дверей, выжидая приглашения подойти. Мессер сидел в задумчивости, оттого внимание на помощника обратил не сразу, а увидев, едва заметно вздрогнул.

Кивнул.

Вампир беззвучно прошел кабинет насквозь, остановился перед столом мага.

— Садись, — попросил Мессер таким тоном, что, будь ему доступна мимика, можно было бы увидеть, как он морщится.

Деррек придвинул кресло, сел к столу против лорда.

— Я разместил их в восточном крыле.

— Что скажешь?

— Парень растерян, мертвяк невозмутим.

— Мертвякам в большинстве своем все до фонаря.

— Не этому, — покачал головой Деррек. — Он, кажется, серьезно привязан к парню.

— Пантор его создатель?

— Вряд ли.

— Значит, еще один чувствительный покойник. Тем лучше. Что-то еще?

— Нана говорит, что нашла этих двоих в лесу, когда на них напала кучка мертвых. Парня хотели продать, а мертвого приглашали в свою шайку. Нана пришла вовремя, ее вся местная шантрапа знает и боится, так что эти любители торговать человечиной быстро дали деру. Но факт остается фактом. Надо ловить и…

Деррек оборвал фразу. Мессер поднял голову.

— И? — повторил с настойчивой мягкостью. — Я не могу их судить, ловить и наказывать бесконечно. Я не власть.

— А кто тогда власть? — удивился вампир. — Панику в городе остановил ты. Совет на растерзание народу отдал ты. Магов на площади вздернул тоже ты. Ты следишь за тем, чтобы люди и мертвяки не убивали друг друга. Ты ловишь бандитов. Тебе подчиняется городская стража. К тебе горожане идут за советом и помощью.

— Это только потому, — сердито буркнул Мессер, — что я отнял у них прежний жизненный уклад. Раньше они шли за советом в Совет. И если бы не я, ходили бы туда и дальше.

— Не важно.

Мессер вскинул голову и в упор уставился на вампира.

— К чему ты клонишь, Деррек?

— К тому, что безвластие — это не плохо, но если людям нужна власть и если они видят эту власть в тебе, тебе придется ею стать. Ты уже ею стал, хоть и отрицаешь. Найди наконец силы признаться в этом самому себе.

— Если я соглашусь с этим, то чем стану отличаться от тех, которых повесил? — мрачно произнес лорд.

— Они искали выгоды, ты помогаешь людям — разве это недостаточное отличие?

— Они со своей выгодой тоже им помогали. А я со своими благими намерениями устроил все это ради своей выгоды. Разве нет?

— Нет.

Мессер посмотрел на вампира внимательно. Тот ответил спокойным взглядом.

— Деррек, мы пришли сюда вместе. Ты был все время рядом. Не обманывай.

— Нет.

— Тогда не обманывайся.

— Сколько еще раз мне надо повторить «нет»? — Вампир смотрел на лорда открыто и говорил вполне искренне. — Мы пришли сюда вместе. Я все видел. Я поддерживал тебя. И не потому, что ты мой товарищ. Потому что ты — благо для города и его жителей. А если ты сможешь сделать то, ради чего мы сюда шли, то станешь благом и для пригорода.

— Не сделаю, — покачал головой Мессер. — Все было напрасно, Деррек. Все было напрасно. Хотя… Знаешь, Пантор принес надежду.

— Этот парень?

Вампир задумчиво повел плечом, посмотрел на лорда.

— Могу я спросить?

Мессер кивнул.

— Кто он?

— Мой ученик. Вернее, был моим учеником. Там, на Большой Земле.

16

Апартаменты были шикарными. Огромные комнаты, невероятных размеров ванна. Вино, сыр и фрукты на столике. Гигантская мягкая кровать.

Когда за прислугой, которая здесь, как оказалось, все же была, закрылась дверь, Пантор откупорил бутылку, плеснул в бокал вина и пошел изучать временное прибежище. Обход закончился в ванной. Здесь Пантор скинул с себя грязную одежду и с невероятным удовольствием погрузился в теплую воду.

Лежа в ванне и потягивая вино, он размышлял, что такой роскоши в его жизни не было очень давно. По-честному — никогда. А если учесть, что последнюю неделю он провел в лесу и на болотах, а последние месяцы — в грязном замызганном бараке…

В комнату он вернулся в прекрасном настроении, растираясь мохнатым полотенцем и напевая. Повернулся к столику, чтобы налить еще вина, и вздрогнул от неожиданности.

Рядом со столиком на пуфе сидел Орландо.

— Извини, — потупился мертвяк. — Не хотел тебя пугать.

Пантор обмотал полотенцем бедра, плеснул вина в бокал. Пригубил.

— Ничего. А что ты не у себя? Тебе же выделили комнаты.

Орландо поежился, будто мог испытывать озноб. На молодого мага посмотрел жалобно, как не смотрел никогда.

— Я не могу, — пробормотал, пряча взгляд. — С тех пор как я умер, не могу долго оставаться один. Страшно.

— Тебя пугает одиночество?

Мертвяк покачал головой.

— Не одиночество. Одиночество ни при чем. Это другое. Ты никогда не интересовался, что происходит с человеком после смерти?

— Никто ж не знает. Говорят, что дух отделяется от тела и начинает свой путь. А там…

— Мы знаем, — отрезал Орландо. — Никакой дух никуда не отделяется. Просто гаснет свет, гаснет мир, гаснут ощущения. И все. Никакого путешествия, никаких чувств, никаких мыслей. Холодная темнота и все. И так длится вечность. А потом тебя выдергивают из этой вечности за ноги, как новорожденного. Возвращают в мир. Возвращается свет. Только чувства не возвращаются — один холод, который напоминает о темноте. И все время кажется, что она вернется и, кроме нее, не будет уже ничего.

— Это страх смерти. У живых так же.

Мертвяк поежился и энергично мотнул головой.

— Не так же. Страх смерти у живых — это то чувство, которое они испытывают, глядя на нас. Потому нас не любят и боятся. Мы ожившее напоминание о смерти. Не забывай, я был живым, был мертвым. А теперь и вовсе ни то ни се. Я помню, каково это, и могу сравнивать.

Орландо говорил пугающе серьезно. Даже привычное «чо» куда-то потерялось.

— Ты боишься этого?

— Это страшно.

— Жить без чувств?

— Существовать, — тяжело вздохнул Орландо. — Практически без чувств и в вечном страхе.

Пантор присел рядом с другом. Задумчиво тянул вино крохотными глотками.

— Но ты же чувствуешь. Чувствуешь какие-то вещи, которые доступны не всем людям.

— Это вопрос воспитания, а не чувствительности.