Дорога во все ненастья. Брак (сборник) - Николай Удальцов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Может, поэтому я и спросил девушку:
– Что вы здесь делаете? – хотя для начала, мне стоило поздороваться.
Наверное, в моих словах было столько раздражения и недовольства, что она ответила мне просто взглядом. И в ее взгляде было больше красноречия, чем в моих словах.
Оттого, на развалинах Васиной пьяной жизни возникло молчание.– …Во всяком случае, не то, о чем вы подумали, – молчание прервала она потому, что я не знал, что сказать.
После ее слов мне не то, чтобы стало стыдно, а как-то неловко – дело в том, что я действительно подумал о том, что Вася снял на улице проститутку, но не донес до дома ни себя, ни ее. И теперь, она ожидала его пробуждения и решения финансовых проблем.
Больше того, я даже хотел узнать, сколько Василий ей должен, расплатиться и выгнать ее из квартиры – слава Богу, что многое мы просто не успеваем сделать.
Если бы мы успевали сделать все, что хотим, глупостей на земле стало бы на много больше…И она об этом догадалась, потому, что сказала:
– Даже если бы я была проституткой – это не повод для вас, разговаривать со мной грубо.
Можно унижать человека призрением за его профессию, но нельзя унижать себя грубостью к женщине, кем бы она ни была.
– Извините, – я вновь почувствовал неловкость.
– Не извиняйтесь – вы ведь не сказали того, что подумали.
– Я извиняюсь именно за то, что подумал…– Знаете, что самое мерзкое в проституции? – спросила она.
– Что?
– Проституция……Потом я не раз думал о том, что могло связать эту девушку с пьющим художником.
Может быть, Вася был первым в ее жизни человеком, о котором писали настоящие газеты.
И она решила, что он – настоящий.
А может, он был просто первым, кто разбудил в ней любовь.
Которая, как известно, не выбирает…А она пока не поняла, что первая любовь потому и называется первой, что за ней идут следующие. И прежняя любовь – это всего лишь доказательство того, что сердце не безгранично.
А может, целомудрию нужен искус. Иначе, это не целомудрие, а просто одиночество…
– Я, наверное, очень глупая женщина, если продолжаю в него верить, – сказала Олеся мне тогда, а я не смог удержаться от менторства:
– Благоразумной должна быть даже глупая женщина, – хотя мог бы сказать совсем другие слова. Слова, которые стали бы ей поддержкой:
– Каждому нужно в кого-то верить…– Разум и любовь не совпадают, – проговорила Олеся, уже выходя из квартиры Никитина, и я опять сказал то, что было в этот момент неуместно: – Значит, у разума есть еще одно достоинство…
Что поделаешь: быть умным к месту – это целое искусство. Которым я, кажется, так и не овладел.
– Наверное, я кажусь вам легкомысленной?
– Нет.
А потом, легкомыслие – не такая уж отрицательная черта. Мне она тоже свойственна, – ответил я. И, помолчав, добавил:
– Легкомыслие – это отношение к жизни на свой страх и риск…На улице, я, не знаю зачем, сунул Олесе свою визитную карточку.
Может потому, что у нас с ней вышел такой не простой разговор, а может просто потому, что она ее не затеряла, но я оказался первым из друзей Василия, который услышал ее тусклый, безразличный, отрешенный от всего голос, в котором не было истерии, а только покорность судьбе.
Олеся позвонила мне после того, как узнала результаты анализов своей крови:
– У меня СПИД…Вначале, я не знал, как мне реагировать на эти слова.
Потом, понял, что что-то я делать все равно буду, хотя и не знаю, пока, что именно.
И то, что так же посчитали и Григорий, и Андрей, меня совсем не удивило…Художник Андрей Каверин
Я проснулся довольно рано, и зачем-то сразу же включил телевизор.
На экране появился рекламный блок.
– Сколько же на свете вещей, которые мне абсолютно не нужны, – подумал я. Если человек делает такой вывод, значит можно считать, что его пробуждение завешено.
Впрочем, вставать мне не хотелось – тело всегда ленивее души.
Зазвонивший телефон, поставил точку в сомнениях, и я закурил еще до того, как взял трубку.
Закурил, разумеется, натощак.Вообще-то, я за здоровый образ жизни. Только времени на него не хватает…
Звонил один мой старый заказчик – капитан дальнего плаванья по морям и волнам.
Когда-то, он заказал мне большую серию картин с облаками на первом плане, и у нас произошел такой разговор:
– Вам не будет слишком тяжело? – спросил капитан.
– Нет.
Это мой крест.
– А как вы его себе представляете?
– Что? – переспросил я.
– Крест.
– Совмещение вертикали с горизонталью.
– А знаете, Андрей, у вас, художников, и у нас, моряков, один и тот же крест…С тех пор, нам было легко понять друг друга.
Платил он хорошо, видимо, потому, что понимал, что сейчас искусством занимается только тот, кто зарабатывает им себе на хлеб…
После почти никчемных: «Я вас не разбудил? – Нет – Доброе утро – Доброе утро,» – выяснилось, что ему нужен портрет:
– Вы, Андрей, пишете портреты?
– Да.
– Если вам потребуется – вы можете взять помощника. Я все оплачу.
Я не стал рассказывать о том, что когда-то я так набил руку на портретах Ленина и его последственников во власти, что теперь при написании портретов, вполне могу обходиться не только без помощников, но и без самого себя.– Можно все сделать по фотографии? – спросил капитан.
– Лучше – по нескольким, – уточнил я.
– Что еще вам потребуется?
– Понять – что вы хотите увидеть в этом портрете? Красавицу? Героиню труда?
– Мою старенькую маму, – он произнес эти слова так просто, что я подумал о своей матери и ответил:
– Тогда я знаю, как нужно писать ее портрет; и кроме фотографий, больше ничего не надо…Тут бы мне и заняться делом, да не мешало бы позавтракать.
Но зазвонил телефон, и пока он звонил, я не знал, что завтракать я буду с Гришей Керчиным и Петей Габбеличевым.
Я узнал об этом только тогда, когда взял трубку:
– Жди гостей, – звонил Петр, и не то, чтобы я сразу почувствовал, что что-то опять неладно. Но так выходило, что последнее время, мы все постоянно сталкиваемся с неприятностями.
И это постоянство стало вызывать во мне чувство неопределенной тревоги
А может, просто, все мы давно не были в отпусках.
Впрочем, и отпускать нас некому.
Кроме нас самих.Да и не об искусстве же Петр захотел поговорить с утра.
Ни по утрам, ни по вечерам об искусстве мы не говорим.
Мне, вообще не понятно, как можно говорить об искусстве с коллегами.
Картины можно обсуждать со зрителями, заказчиками, искусствоведами – не приведи, конечно, господь – или галерейщиками, да еще черте с кем – все эти люди стоят на никаких позициях, и их можно сделать своими сторонниками и, даже, соучастниками.
Но, художник, даже твой ближайший друг – это человек, изначально стоящий на иных, чем ты позициях.
Иначе, картину, которую написал ты, мог бы написать он.Говоря откровенно, ничего конкретного я не предвидел. Предвидеть – это вообще-то – вмешиваться не в свое дело…
Наверное, поэтому, я просто спросил:
– Что-то в твоих словах не слышно оптимизма?
Петр помолчал не много, а потом ответил, кажется вздохнув:
– Оптимизм – это, всего лишь, пародия на счастье……Так выходило, что если на шашлыки или на рыбалку, то мы собирались у Петра, если – выпивать просто так или по поводу чьего-либо дня рождения или выставки, то у Гриши Керчина, а вот, поговорить, так это, непременно, у меня. У Никитина, мы давно уже не собирались, да и сам, Вася, встречался с нами все реже и реже.
Это не значит, что у нас был какой-то заведенный порядок, а просто все выходило так, само собой, хаотически.
Ну, как в строительстве Млечного пути, что ли…Поэтому, я не очень удивился, тому, что Петр назначил встречу у меня – кроме всего прочего, мой дом стоял где-то посредине дороги от Петра к Грише.
И тому и другому, одинаково неудобно до меня добираться.
Я понимаю, Кутузовский проспект строился не по этой причине, но получилось удачно.
Особенно, в глазах тех, кто в удачу верит.Однажды, у меня случился разговор по поводу веры в удачу с Григорием, и сейчас, я, конечно, не помню его дословно, но общий смысл был следующим:
– Глупые верят в удачу, – говорил один из нас. Теперь уже не имеет значения, кто именно, – Умные – в законы вселенной.
– А остальные?
– В приметы…В том, что что-то произошло с Васей Никитиным, я не сомневался, а об Олесе я, почему-то совсем не подумал.
В первый момент.
Я подумал о ней, только после того, как позвонил Грише Керчину.
После этого, я думал о ней постоянно, и когда, мы все трое, собрались у меня, получилось так, что Керчин сказал всего несколько слов.
И дальше, все стало ясно.
Ясно, что ее судьба не безразлична ни одному из нас.
Именно поэтому, Григорию прошлось сказать всего несколько слов…Художник Григорий Керчин
Петр Габбеличев позвонил мне и сказал о том, что у Олеси СПИД.
Мы договорились встретиться у Андрюши Каверина, хотя нам обоим, в то время, было не понятно, чем мы можем помочь – СПИД – это ведь такая вещь, что переливанием крови не обойдешься.
