По большому счету - Евгения Письменная

формальные ответы. Дескать, трудностей много, сейчас в России проводятся реформы, и, похоже, система наконец начинает налаживаться. Ответ Матюхина всем очень понравился, центробанкиры заворковали, одобрительно закачали головами. Матюхин неожиданно нарушил степенный ход беседы, сменив дипломатический тон и резко отрубив:

– Мы рассчитываем на вашу помощь в одном трудном вопросе.

Де Ларозьер удивленно обернулся на друга. Матюхин уже стал ему другом, он научился понимать его повадки. Французский центробанкир увидел, что сейчас Матюхин со всей русской прямолинейностью начнет какой-то трудный разговор, который может испортить его репутацию в финансовом клубе. Де Ларозьер не знал, что задумал Матюхин, попытался предотвратить неожиданность и, улыбаясь, ответил:

– Мы всегда готовы помогать России. Любые советы…

Но Матюхин не дал ему закончить фразу.

– За советы спасибо. Но сейчас вопрос иного толка. В прошлом году на морском пароходе из России было вывезено триста тонн золота. Это золото принадлежало Советскому Союзу. Его развезли по разным портам Европы в том числе. Я полагаю, что золото теперь хранится в разных банках, и вы наверняка можете помочь узнать, где оно лежит и на каких основаниях.

Центробанкиры с большим интересом слушали Матюхина, но ничего не отвечали. Матюхин обратил внимание на вытянутое от удивления лицо де Ларозьера, решил не церемониться и продолжил:

– Помогите вытащить наше золото.

Повисла пауза. Один из центробанкиров заметил:

– Мы не можем влиять на деятельность коммерческих банков.

После этих слов послышался одобрительный гул.

Матюхин был обескуражен таким откровенным лицемерием.

– Постойте, не десять ли минут назад мы обсуждали способы и методы контроля коммерческих банков? Как же вы не можете вмешиваться? Если в банках появились тонны золота непонятно откуда и от кого, вы не можете вмешиваться?

Как ни странно, этот вопрос Матюхина тоже вызвал одобрительный гул. Один из банкиров откликнулся:

– Пожалуй, мы можем исследовать этот вопрос.

– Исследовать и передать вам информацию, – отозвался другой центробанкир.

Матюхин улыбнулся и дипломатично вернул разговор в прежнее русло.

– Это помогло бы нам на пути становления финансовой стабильности.

Де Ларозьер облегченно вздохнул.

Все дружно отправились на обед. Сегодня в Банке международных расчетов подавали азиатские блюда.

Матюхин никогда не узнает, была ли история, рассказанная Банновым о золотом круизе, правдой или вымыслом. Никто после него не пробовал это выяснить. Зарубежные госбанкиры в том числе.

Надоел

Конечно, Матюхин кривил душой, когда говорил, что реформы помогают преодолевать трудности. Ему так не казалось вовсе. Он знал, что в России нет не только денег, но даже хлеба[34]. Из всех регионов в центр сыпались срочные телеграммы о нехватке продуктов, руководители разных уровней угрожали началом голода, если не будет помощи. Государство оказалось нищим, не было валюты, чтобы рассчитаться по растущим, как на дрожжах, долгам. Страну в любой момент могли признать неплатеже-способной[35].

На Съезде народных депутатов РСФСР 28 октября 1991 года провозгласили введение программы ускоренных реформ[36]. Главным ее элементом стала либерализация цен. Они стали рыночными впервые со времен революции 1917 года. Со 2 января 1992 года страна перешла на свободные цены, зависящие не от указаний власти, а от спроса и предложения[37]. Матюхина либерализация не радовала. Он еще до ее введения предупреждал Ельцина о плохих последствиях. Он писал, что разовая и тотальная либерализация цен превратит рубль в дефицит, как произошло с товарами[38]. Банкиры знали, что Гознак не справится с печатанием денег, а потребности в наличных рублях удовлетворяются только на 50 %; они были в курсе, что либерализация приведет к взрывному увеличению денежного товарооборота, что грозит социальными волнениями[39]. Матюхин не раз говорил Гайдару, тогда заместителю председателя правительства России, что резкие реформы – ошибка. Он требовал дисциплины, и это властям тоже не нравилось. В 1991 году объем кредитования Центральным банком дефицита бюджета составил почти всю величину дефицита. Матюхин считал, что нужно незамедлительно легализовать внутренний долг. Он хотел, чтобы тот был оформлен на условиях возвратности, срочности и платности, превратился в ценные бумаги. А еще Матюхин настаивал, чтобы был установлен предельный размер возможного кредитования расходов бюджета[40]. На 1 мая 1992 года общая задолженность Минфина России Центральному банку составляла 217,3 миллиарда рублей[41]. Проще говоря, Матюхин не желал бесконечно печатать рубли для погашения пухшего на глазах дефицита. А правительству реформаторов, менявших страну, не хотелось в пожарном порядке реформировать самого себя.

Деньги печатались оглушительно быстрыми темпами; новые купюры не обеспечивались товарными ресурсами. Общая денежная масса увеличилась за год почти втрое, а количество наличных денег – почти вчетверо.

Матюхин постоянно ходил с докладами об остроте ситуации, необходимости установления контроля за эмиссией и ее приостановления[42].

Гайдар не знал Матюхина, и постоянная критика банкира разделила их. Гайдару казалось, что Матюхин – вечно спорящий доктор наук – мешает ему. Надоел. Парадокс того времени: Гайдар – монетарист по убеждениям – не понимал Матюхина, который хотел шаг за шагом реализовывать монетаристскую политику в стране. Против него были все: отраслевые министры, директора крупных предприятий засыпали президента, правительство, главу Верховного Совета информацией о нехватке денег и просьбами о кредитах на льготных условиях. И многое власти одобряли. Этот замкнутый круг безудержной эмиссии никто не мог остановить.

В мае 1992 года Центральный банк пошел на повышение учетной ставки по кредиту с 50 до 80 %, чтобы естественным путем ограничить эмиссию и сдержать развитие инфляционной спирали. Все, и так озлобленные на ЦБ, взвыли еще сильнее. «Центральный банк испытывает постоянное давление со стороны правительства на выдачу новых и новых кредитов за счет денежной эмиссии», – писал Матюхин Хасбулатову[43]. Но Хасбулатов был недоволен, он звонил Матюхину и требовал снизить ставку[44]. Ужесточение общего правила не помогло, исключений стало еще больше. Экономика напоминала старое одеяло: как только его начинали латать новыми крепкими нитками, старое прогнившее полотно разлезалось еще сильнее.

Матюхин был слишком независим, он не стал членом реформаторской команды Гайдара. Глава Центробанка мог уйти с заседаний правительства, сказав, что ему некогда. Мало кому такое понравится. И когда Гайдар стал предлагать Ельцину заменить главного центробанкира страны, тот с радостью согласился. Он давно недолюбливал строптивого Матюхина. Ельцин публично заявлял, что у него много претензий к нему и что Центральный банк должен подчиняться правительству. В те времена Ельцин доверял Гайдару, прислушивался к его мнению.

Сначала Гайдар хотел предложить члена своей команды в Центробанке Сергея Игнатьева, но депутат Павел Медведев, проведя консультации в Верховном Совете, дал однозначный ответ: Игнатьев не пройдет. Медведев, член комиссии по бюджету и налогам и руководитель банковской подкомиссии, тоже вел консультации среди банкиров, искал нового претендента на должность главы Центрального банка.

Все ветви власти хотели сменить Матюхина. Загвоздка была только в том, кого назначить следующим председателем Центрального банка России. Гайдару первому пришла в голову идея вернуть Геращенко. И она нашла отклик в Верховном Совете, где трудилось много бывших партийных функционеров, которые считали Геращенко не только профессионалом, но и, что немаловажно, своим.

Гайдар симпатизировал Геращенко