Карта императрицы - Елена Басманова

– Проезжал сегодня по Невскому, видел несчастного и подающих ему, – торопливо добавил Клим Кириллович.

– А как красив Васька Пепел! – Мура, пораженная реакцией чиновника на безобидное замечание доктора, поспешила сменить тему. – В такого должны все барышни влюбляться!

– Вор он! – возмущенно откликнулась Брун-гильда. – А показан как истинный герой. Да еще этого Барона, опустившегося аристократа, лаять заставляет! Ужасная мерзость!

Екатерина Борисовна во время беседы сохраняла молчание, была грустна, и доктору показалось, что веки ее чудных глаз слегка воспалены, – неужели она так сопереживает происходящему на сцене? Изредка юная фрейлина с каким-то странным выражением лица глядела то на доктора, то на барышень. Климу Кирилловичу даже показалась, что она сожалеет, что не может поговорить с ним один на один немедленно.

Мура не отпускала доктора ни на шаг, стараясь показать новым знакомым, что Клим Кириллович является собственностью муромцевских барышень, чувствовала: доктор и фрейлина подавали друг другу глазами какие-то сигналы!

И в следующем антракте поговорить с Мурой и с фрейлиной доктору Коровкину не удалось – некстати явился в фойе давнишний знакомец, Илья Михайлович Холомков. Неувядающая красота тридцатилетнего мужчины – золотистая шевелюра, томные синие глаза, чуть длинноватый, но правильной формы нос, чувственные яркие губы, великолепная фигура при хорошем росте, – вновь поразила доктора, но еще большее воздействие имела, кажется, на барышень Муромцевых. Розовый румянец покрыл и прозрачную кожу Катеньки Багреевой. На время девушки забыли о горьковских босяках, поддавшись очарованию непринужденной беседы Ильи Михайловича. Он поведал о том, что недавно вернулся из-за границы, удивлялся, что нигде не встретил там Брунгильды Николаевны, рассказывал забавные истории.

Вернувшись с барышнями Муромцевыми после антракта на свои места, Клим Кириллович посмотрел на ложу, занимаемую внучкой господина Шебеко, – она была пуста. Он и не заметил, как Екатерина Борисовна вместе с господином Формозовым покинули театр.

По дороге домой Клим Кириллович и Мура молча слушали гневные суждения Брунгильды о театральном зрелище. Ее речь прервал пронзительный трубный звук, характерный непрестанный звон колокола, и экипаж, в котором ехали Клим Кириллович и барышни Муромцевы, резко свернув к тротуару, остановился. Мимо промчался на верховой вороной лошади пожарный с поднесенной ко рту трубой, за ним неслась квадрига – четверка горячих могучих лошадей, запряженная в линейку. На продольных скамьях длинной повозки спиной к спине сидели пожарные в сияющих касках, над скамьями, на особом стеллаже, лежали багры и лестницы. Вслед за линейкой с такой же бешеной скоростью следовала пароконная повозка с пожарным инвентарем: катушками, шлангами, а за ней, тоже на пароконной подводе – блестящая даже в темноте паровая машина, предназначенная качать воду. Замыкал длинный обоз медицинский фургон. Несмотря на поздний час, за обозом бежали любопытствующие зеваки.

Пока ярко-красные экипажи следовали мимо, Клим Кириллович привстал в коляске и осмотрелся: на пожарной каланче он увидел три зажженных фонаря – пожар был серьезный. Он вышел из коляски и проследовал вперед. Свернув за угол, он увидел горящее здание. Пожарные уже приступили к работе: выломав двери и разбив в двух окнах стекла, они стали пускать струи воды внутрь помещения. Оттуда повалили удушливые клубы густого черного дыма. Пожарная паровая помпа подавала воду сразу в несколько шлангов. Всем действом руководил богатырского роста брандмейстер в зеленом офицерском сюртуке, фигуру его освещали двое пожарных с факелами в руках.

Клим Кириллович вернулся к коляске. Его встретили две пары встревоженных глаз

– Придется добираться в обход, там не проехать, горит здание, где открылась выставка Первого дамского художественного кружка, – сообщил он своим спутницам

– Боже! – воскликнула Брунгильда, приподнимаясь с сиденья. – Я же должна была завтра здесь выступать! С благотворительным концертом!

– А куда должны были пойти средства, полученные от пожертвований? – спросил доктор Коровкин.

Расстроенная пианистка опустилась на сиденье и закрыла лицо руками.

– На поддержание нужд слепых в приюте Вдовствующей Императрицы.

Глава 10

Карл Иванович Вирхов сидел в своем кабинете в глубоком раздумье. Напрасно он вчера вечером надеялся, что к нему в холостяцкую квартиру заглянет король петербургских сыщиков – Карл Фрейберг, видимо, был занят. Зато Вирхов хорошо выспался и с утра сегодня чувствовал себя бодрым и деятельным.

Карл Иванович заново просмотрел бумаги, связанные с происшествиями в пасхальную ночь. Баранья кость, ставшая орудием убийства, указывала на то, что преступник – Роман Закряжный. Но художник яростно отрицал свою вину. Поступили и результаты дактилоскопической экспертизы. К разочарованию Карла Ивановича, на отполированной поверхности орудия убийства отпечатков пальцев Закряжного не обнаружилось. Да и вообще никаких отпечатков найдено не было – очевидно, злоумышленник орудовал в перчатках, а до того тщательно протер орудие убийства. Уничтожить следы мог, конечно, и сам художник.

Погорячился Карл Иванович Вирхов и когда оказывал на подозреваемого психологическое давление, обвиняя Закряжного в организации поджога в Воспитательном доме. Версия с сообщниками выглядела малоубедительной, хотя и красивой – Закряжный в кутузке, а сообщники, сговорившиеся заранее, поджигают здание, чтобы обеспечить главарю алиби.

Предыдущая ночь тоже не обошлась без пожара. Горело помещение, в котором расположилась выставка Дамского художественного кружка. Был там и портрет императора Петра кисти Романа Закряжного. Художник пока не знает, что еще один его «шедевр» уничтожен. Пожары в Петербурге, конечно, не редкость, но в этих двух есть какая-то странность. Каменная Адмиралтейская часть, по сравнению с другими, горит редко, оба пострадавших здания содержались в порядке, требования пожарных соблюдались. Хуже всего, что оба пожара косвенно задевают Вдовствующую Императрицу. Вирхов в совпадения не верил. Он не сомневался, что имели место поджоги. Но в кого метили?

Вирхов перебрал все донесения, поступившие на этот час в его кабинет из сыскной полиции. Страховой агент Багулин после пасхальной ночи отправился к себе домой – видимо, отсыпаться. Во второй половине дня вышел из дому и сделал несколько визитов – ездил поздравлять вышестоящих чиновников страхового товарищества «Саламандра». По пути заскочил в лавровые оранжереи Таврического дворца, где выставлена для приема заказов гнутая садовая мебель фирмы Шлоссберга, клиента «Саламандры». После выставки образцы планировали передать в собственность мастерских приюта св. Ольги, находившегося, между прочим, под покровительством Марии Федоровны. Ближе к вечеру, посетил Багулин Екатерингофский дворец, после этого отправился ужинать в «Фортуну». Оттуда загулявшего клиента, находившегося в полубессознательном состоянии, доставил домой извозчик, в пролетку Багулина усаживал швейцар ресторана.

Дмитрий Андреевич Формозов, доставив вместе с двумя полицейскими из квартиры художника портрет Петра в Аничков дворец, вернулся ближе к утру на свою казенную квартиру. Отоспавшись, явился вновь во дворец, приглядеть за установкой портрета, затем подался в Исаакиевский собор, где около часа беседовал с настоятелем, затем поехал на Мойку, к дому, где проживали господа Шебеко.

Полдня валялся в постели и долговязый англичанин Стрейсноу. Заказал завтрак себе в номер, говорил по телефону, затем пошел в одиночестве побродить по городу и где-то у Поцелуева моста свернул в грязную подворотню. Агент не сразу понял, что та ведет в три проходных двора, и не смог определить, куда свернул англичанин. С час протоптался агент на набережной Мойки, не выпуская из виду злосчастную подворотню, и уже собирался мчаться вновь к гостинице, чтобы там поджидать объект наблюдения, но англичанин появился – шел медленно и, оказавшись на тротуаре, начал озираться. На его счастье, мимо проезжал извозчик и именно на нем мистер Стрейсноу возвратился опять в гостиницу. Более из своего номера не выходил. Ни с кем не встречался.

Гораздо лучше обстояли дела с господином по фамилии Крачковский. В Петербурге удалось найти четырех Крачковских. Под описания Лукерьи, тетки убитой мещанки Фоминой, и домовладелицы Бендерецкой подходил один. Высокого роста, лысоватый, внушительное брюшко его колыхалось над длинными кривоватыми ногами. Он не отрицал, что обращался к вышивальщице, и даже предъявил вышитый Аглаей халат, разумеется, не холщовый, а бархатный, и разукрашенный шелковыми драконами. Опять же – ничего о Дмитрии Донском на халате не было написано. Да и халат этот, по утверждению господина Крачковского, забрал он у Аглаи за три дня до Пасхи. Было у него и твердое алиби – хозяин ресторана «Семирамида», метрдотель и все опрошенные служащие подтвердили, что в предполагаемое время убийства вышивальщицы господин Крачковский. вместе с господином Холомковым разговлялись в отдельном кабинете ресторана.