Гарри Поттер и двойной капкан - Rulez

— Не смейте называть ее грязнокровкой! Если бы она тогда не вступилась за вас, Джеймс бы завершил задуманное до конца!

Снэйп пошатнулся от воспоминаний, но решил не останавливаться.

— С чего ты взял, что он остановился, Поттер? — прошипел Снэйп, и Гарри ужаснулся.

— Неужели…

— Теперь тебе очень весело, Поттер? — сказал Снэйп, отпуская Гарри.

Гарри подумал, что Мастер Зелий сейчас вылетит их кухни, напоследок одарив его каким-нибудь проклятием. Но Снэйп сел за стол, опустил голову и обхватил ее руками.

Гарри почувствовал тоже самое, когда он увидел худшее воспоминание Снэйпа в Омуте Памяти. Гарри было стыдно за своего отца. После разговора с Сириусом и Люпиным, когда те попытались объяснить поведение Джеймса, Гарри было стыдно, потому что эти мотивы не показались ему достаточно вескими. А теперь, когда Гарри узнал, чем все это закончилось, ему стало совсем не по себе. Его стало даже подташнивать, когда он представил себе картину унижения. Может, Снэйп и был занудой, зубрилой с немытыми волосами, — подумал Гарри, — но даже он не заслужил такого унижения.

— Профессор Снэйп, — робко начал Гарри, глядя на погрузившуюся в воспоминания застывшую фигуру Мастера Зелий, — я… мне… я прошу у вас прощения за поступок моего отца. Он не имел права так с вами поступать, — закончил Гарри.

Его щеки пылали от стыда, когда он говорил эти слова. Он никогда не думал, что будет извиняться перед Снэйпом, тем более извиняться за своего отца, которого уже нет в живых. Снэйп ничего не сказал, но Гарри был уверен, что профессор слышал его слова. Гарри встал и вышел из кухни, оставив Мастера Зелий сидеть за столом.

Глава 7. Борьба с самим собой

Следующие две недели были, наверное, одними из самых длинных и сложных для тех, кто жил в доме на площади Гриммо, двенадцать.

После выяснения отношений со Снэйпом, Гарри боялся, что тот никогда больше не захочет его видеть. Еще больше замкнувшись в себе, Гарри почти не выходил из своей комнаты. Миссис Уизли не пыталась убедить Гарри спускаться на кухню, чтобы поесть вместе со всеми — все знали, что Гарри переживает из-за смерти Сириуса и Дурслей. Поэтому она просто приносила еду к нему в комнату, оставляя поднос под дверью. Рон и Гермиона так же не пытались вступить с Гарри в контакт, предоставив ему самому определить время для возобновления дружеских отношений.

Гарри решил, что не готов пока к встрече с друзьями; он знал, что они будут смотреть на него с жалостью. Гермиона будет спрашивать, как он себя чувствует, а Рон опять начнет с ней спорить по какому-нибудь поводу. Ему не хватало друзей, да, но после смерти Сириуса, а потом Дурслей, Гарри понял, что стал взрослее. Особенно после разговора со Снэйпом. После той весьма недружелюбной беседы, Гарри по-прежнему не хотел допустить мысли, что Снэйп прав, но Гарри подозревал, что Дамблдор вновь попросил Мастера Зелий учить Гарри чему-то. А то в свою очередь (опять же, возможно, по совету Дамблдора) решил попытаться свести неприязнь в их отношениях к минимуму. Гарри не был уверен, что у Снэйпа получилось.

Чтобы не сталкиваться ни с кем, Гарри ходил по дому ночью, заглядывая в те комнаты, в которых он не был в прошлом году. Дом оказался очень большим. Из-за того, что прошлый год был первым после десяти лет пустования, когда в доме появились люди — в доме было много грязи и многие комнаты были недоступны. Теперь же Гарри мог зайти в любую дверь и обнаружить чистую комнату, со старинной мебелью. Видимо, род Блэков был достаточно богат. Насколько Гарри знал, Сириус никогда не работал, а жил на наследство, оставленное ему дядей. Теперь это все принадлежало Гарри.

Через несколько дней после полного отчуждения от других обитателей дома номер 12, Гарри немного успокоился, хотя тоска и боль неустанно о себе напоминали. Но он постепенно стал смиряться с неизбежностью своего душевного состояния. Теперь он остался совсем один; потерю Сириуса он, наверно, никогда не сможет пережить до конца. Гарри много раз возвращался к моменту гибели крестного — что было бы, если б Гарри шагнул за эту черную завесу?

На девятый день отрешения от Гарри, Гермиона не выдержала и попыталась с ним поговорить из-за двери. Гарри сделал вид, что спит, и не ответил ей. Гермиона не оставляла попытки в течение двух часов, пока за ней не пришли Рон и Джинни и попросили оставить Гарри в покое. Но вечером Гарри подумал, что она снова принялась за свое, потому что в дверь постучали. Он снова не ответил, но из-за двери послышался голос Люпина.

— Гарри, если ты не спишь, разреши мне войти. Я хотел бы с тобой поговорить.

Гарри не хотел разговаривать с Люпиным тоже, но вспомнил, что он — единственный живой друг родителей и Сириуса, поэтому встал с кровати и открыл дверь.

— Проходите, профессор Люпин, — тихо сказал Гарри.

Люпин зашел внутрь и не стал проходить дальше в комнату, пока Гарри не закрыл дверь и не предложил ему присесть за стол.

Они сели за старинный стол из светло-красного дерева по разные стороны.

— Гарри, я понимаю, что ты не нуждаешься в чьих-либо сочувствиях, но поверь, что все очень переживают за тебя, — начал Люпин.

Гарри не знал, что ответить, поэтому только пожал плечами.

— Поверь, что ты — не единственный, кто так сильно переживает смерть Сириуса, — Люпин осекся, ожидая, что Гарри вспыхнет при упоминании крестного.

Но Гарри промолчал, лишь снова кольнуло в левой части груди.

— Мне тоже больно, что он погиб, Гарри, — продолжил Римус, — после Джеймса и Лили, Сириус был моим самым близким другом. Я не знаю, кого из них я любил больше.

— Ты тоже был влюблен в мою мать? — неожиданно обратившись к Люпину на “ты”, спросил Гарри и посмотрел на заметно поседевшего друга своих родителей.

Люпин был в некотором замешательстве от заданного вопроса, в его открытых добрых глазах Гарри прочел ответ на свой вопрос.

— Я никогда не стоял и не хотел стоять у Джеймса на пути, — тихо сказал Люпин. — Твоя мать была особенной; она была справедлива и добра ко всем, даже к тем, кого другие отвергали. И, Гарри, почему ты сказал “тоже”?

— Потому, что у меня сложилось впечатление, что в нее был влюблен не только мой отец и ты, — ответил Гарри.

— Снэйп? — спросил Римус.

— Да, мне так показалось, — сказал Гарри, поднимаясь со стула и пересаживаясь в старинное красивое кресло у горящего камина.

— Гарри, я думаю, что ты ошибаешься, — разуверил юношу Люпин и так же подошел к камину, но садиться не стал. — Снэйп не любил ее, он, скорее всего, видел все ее достоинства и еще больше ненавидел Джеймса за то, что он рядом с ней.

Эти слова напомнили Гарри слова самого Снэйпа, когда тот говорил об отце. Неужели, Люпин тоже был согласен со Снэйпом, что отец был ничтожеством?

— Почти то же самое сказал Снэйп. Так ты тоже думаешь, что мой отец не был достоин мамы? — спросил Гарри.

— Нет, я такого не говорил, Гарри, — отрицал Римус, — твои родители были созданы друг для друга. Они очень любили. А Северус… он очень наблюдательный и проницательный человек — качество, присущее всем слизеринцам. Он все же слегка завидовал твоему отцу и Сириусу за их дружбу; Джеймсу и Лили за их любовь. Снэйп всегда был одинок в школе. Он слишком много времени уделял учебе, и слишком мало — себе. А Джеймс…

— Без повода нападал на него, — перебил его Гарри. — Помнишь, тогда в камине, я расспрашивал у тебя и Сириуса про один случай?

— Да.

— Почему ни ты, ни Сириус не сказали мне, что отец все-таки снял со Снэйпа трусы? — вопрос был полной неожиданностью для Люпина.

— Как ты узнал, Гарри? — только и смог сказать тот.

— Снэйп мне сам сказал,… почему вы не сказали мне? — настаивал Гарри.

— Потому, что ты и так переживал из-за увиденного, — ответил Люпин, — зачем тебе нужно было знать еще и это?

— Но этим вы доказали, что Снэйп всегда был прав, говоря, что мой отец был ничтожеством!

— Нет, Гарри. Все в юности совершают ошибки. Он изменился потом, — поправил его Люпин.

— Ничего он не изменился! — вспылил Гарри. — За что он издевался над Снэйпом? Вы так и не смогли сообщить мне вескую причину для такого поведения! Даже после того, как Лили попросила оставить Снэйпа в покое — Джеймс так поступил!

— Гарри, я повторюсь — не стоит тебе судить о своем отце по этому случаю, — сказал Люпин.

— Знаешь, мне стало очень стыдно, что я — сын Джеймса Поттера, — уже более спокойно сказал Гарри, глядя в глаза Римусу, — мне, действительно, было очень стыдно за то, что я — его сын. Когда Снэйп сказал мне, что отец закончил издевательство тем, что раздел его перед толпой зрителей…

— Гарри, Джеймс был не прав тогда, но… — начал Люпин.

— Нет, Римус, — остановил его Гарри, — почему я такого не допускал даже в мыслях? Рядом со мной тоже есть человек, которого я ненавижу — Малфой — но мне и в голову не придет так унизить его при всех!