Жареные зеленые помидоры в кафе «Полустанок» - Фэнни Флэгг

18 июня 1924 г.

Руфь жила в Полустанке уже около двух месяцев. В ту субботу в окно её спальни кто-то постучал в шесть утра. Руфь открыла глаза. На ветке иранской мелии сидела Иджи и знаками умоляла открыть окно. Руфь, полусонная, поднялась с постели.

— Ты чего так рано?

— Ты же обещала пойти со мной на пикник.

— Я помню, но почему в такую рань? Суббота же.

— Ну пожалуйста. Ты ведь обещала. Если ты сию минуту не выйдешь, я спрыгну и разобьюсь. Что тогда будешь делать?

Руфь засмеялась.

— Ладно, а как же Пэтси Рут, Милдред и Эсси Ру? Они разве не пойдут с нами?

— Нет.

— А тебе не приходило в голову, что их тоже надо пригласить?

— Нет. Ну пожалуйста, я хочу, чтобы только ты и я. Прошу тебя! Я тебе кое-что покажу.

— Иджи, я боюсь, они обидятся.

— Ой, да не обидятся. Они все равно не собирались никуда идти. Я уже спрашивала, и они сказали, что хотят остаться дома, к ним собираются в гости их дурацкие приятели.

— Ты уверена?

— Уверена, уверена, — соврала Иджи.

— А Нинни и Джулиан?

— Сказали, что сегодня будут заняты. Ну давай же, Руфь! Сипси уже приготовила нам с собой еду — на двоих, тебе и мне. Если не пойдешь, я спрыгну, и ты будешь виновата в моей смерти. Я буду лежать в могилке мертвее некуда, а ты пожалеешь, что не пошла на какой-то несчастный пикник.

— Ну хорошо, дай хоть оденусь.

— Можешь все не надевать, только выходи скорее. Я жду в машине.

— А мы разве на машине поедем?

— Конечно. Почему бы и нет?

— Ну ладно.

Иджи не стала говорить, что в пять утра прокралась в комнату Джулиана и стянула у него из кармана штанов ключи от машины. Вот почему надо было поскорее убраться из дома, пока он не проснулся.

Они поехали к местечку, которое Иджи присмотрела давным-давно: неподалеку от озера Дабл‑Спрингс, с водопадом и кристально чистым ручьем, на дне которого лежали коричневые и серые камешки, круглые и гладкие, как перепелиные яйца.

Иджи достала из машины одеяло и корзинку с едой. Вид у неё был загадочный. Немного погодя она сказала:

— Руфь, если я тебе кое-что покажу, клянешься не рассказывать об этом ни одной живой душе?

— Что значит «кое-что»?

— Но ты клянешься, что не расскажешь?

— Клянусь. А что ты мне хочешь показать?

— Кое-что.

Иджи достала из корзинки пустой стеклянный кувшин и сказала:

— Пошли.

Они отправились в глубь леса. Наконец Иджи ткнула пальцем в дерево:

— Вот.

— Что — вот?

— Вон тот большой дуб.

— А-а.

Иджи взяла Руфь за руку, отвела на сто футов от дерева и сказала:

— Теперь стой на месте и, что бы ни случилось, не двигайся.

— А ты что собираешься делать?

— Не важно. Главное, смотри на меня, ладно? И тихо. Чтобы никакого шума, ясно?

Иджи, босая, медленно пошла к дубу, на полдороге она обернулась проверить, смотрит ли на неё Руфь. Не доходя футов десяти до дерева, она снова оглянулась и убедилась, что Руфь смотрит. А потом случилось удивительное. Очень медленно, на цыпочках, она подкралась к дубу, издавая при этом нежное гудение, и сунула руку с кувшином в дупло.

Внезапно Руфь услышала такой звук, будто рядом включили бензопилу. Небо почернело от огромного роя разъяренных пчел, хлынувших из дупла. В одно мгновение Иджи облепили тысячи пчел. Но она стояла как ни в чем не бывало и через минуту медленно вытащила руку с кувшином из дупла и не спеша двинулась обратно, продолжая негромко гудеть. Пока она шла к Руфи, почти все пчелы улетели. Плотный черный слой на глазах распался, и из-под него появилась улыбающаяся Иджи, целая и невредимая, с кувшином, полным дикого меда.

Она протянула кувшин Руфи:

— Вот, мадам, это вам.

Руфь, напуганная до смерти, тихо опустилась на землю и заплакала.

— Я думала, тебе конец! Зачем ты это сделала? Они же могли закусать тебя до смерти.

Иджи поморщилась:

— Ой, только не реви. Ну прости, пожалуйста. Ты что, меда не хочешь? Я же для тебя старалась. Не плачь, ну! Ведь все в порядке, я часто так делаю, и ни разу меня не ужалили. Честно. Ну вставай, дай я помогу тебе, ты вся перепачкалась.

Она достала из заднего кармана брюк некогда голубой платок и протянула Руфи. Руфь никак не могла унять дрожь, но все же поднялась, высморкалась и отряхнула платье.

Иджи хотелось развеселить её.

— Ты только подумай, Руфь, ведь я никогда раньше не делала этого ради кого-то. И никто на свете, кроме тебя, не знает, что я это умею. Я хотела, чтобы у нас была общая тайна.

Руфь молчала.

— Ну пожалуйста, не сердись на меня!

— Не сердись? — Руфь обняла Иджи: — Ох, Иджи, я не сержусь. Я просто не могу представить, как буду жить, если с тобой что-нибудь случится. Правда!

У Иджи сердце застучало так, что чуть не выскочило из груди.

Когда они съели цыпленка, картофельный салат, печенье и почти весь мед, Руфь прислонилась спиной к стволу, а Иджи положила голову ей на колени.

— Знаешь, Руфь, ради тебя я могла бы убить. Любого, кто тебя когда-нибудь обидит, я сразу убью и никогда не пожалею об этом.

— Ой, Иджи, что за ужасы ты говоришь!

— Никакие не ужасы. Мне кажется, лучше убивать из-за любви, чем от ненависти. Ты не согласна?

— Я думаю, что вообще не надо никого убивать, ни по какой причине.

— Ладно, тогда я бы умерла ради тебя. Как ты думаешь, можно умереть ради любви?

— Нет, нельзя.

— А в Библии написано, что Иисус Христос умер ради любви.

— Это другое дело.

— Ничего не другое. Я согласна умереть хоть сейчас. Была бы единственным в мире покойником с улыбкой на лице.

— Не говори глупостей.

— Но я же могла сегодня умереть, разве нет?

Руфь взяла её за руку и улыбнулась.

— Моя Иджи — заклинательница пчел.

— Я — заклинательница пчел?

— Ты — заклинательница. Я слышала, что такие люди бывают, но видеть не доводилось.

— А это плохо?

— Не-ет, это прекрасно! Разве ты не знаешь?

— Вообще-то я думала, что это со мной что-то не то, может, я псих какой-то.

— Нет, это замечательно. — Руфь наклонилась и прошептала ей на ухо: — Заклинательница пчел, вот ты кто, старушка Иджи Тредгуд…

Иджи улыбнулась и посмотрела в чистое синее небо, и глаза у неё тоже стали синими. Она была так счастлива, как теплым летним днем могут быть счастливы только влюбленные.

ПОЛУСТАНОК, ШТАТ АЛАБАМА

29 августа 1924 г.

Забавно получается: многие живут рядом с человеком и не замечают, в какой момент они начали любить его. Про себя Руфь знала это с точностью до минуты. Она полюбила Иджи, когда та улыбнулась ей и протянула кувшин с медом. Чувства, которые Руфь старательно прятала, о которых старалась не думать, внезапно нахлынули на нее, и в этот миг она поняла, что любит. Поэтому и заплакала тогда. Никогда она не испытывала ничего подобного, и скорее всего, больше никогда не испытает.

А теперь, месяц спустя, из-за этого ей приходится уезжать. Иджи совсем девчонка, шестнадцать лет, она вряд ли соображает, что говорит. Она не понимает, о чем просит, умоляя Руфь остаться жить с ними. Но Руфь-то все понимала и сказала себе: уезжай, и чем скорее, тем лучше.

Она не знала, почему ей хотелось быть рядом с Иджи — только с Иджи и ни с кем другим. Хотелось — и все тут. Она молилась об этом, плакала, просила, но, как ни крути, ответ был один: надо ехать домой и выходить замуж за Фрэнка Беннета — молодого человека, с которым она обручена — и попытаться стать хорошей женой и матерью. Руфь была уверена: что бы Иджи ни говорила, она сумеет себя переломить и заживет нормальной жизнью. И Руфь приняла единственно правильное решение.

Когда она сказала Иджи, что завтра утром уезжает, та просто обезумела. Заперлась в своей комнате и стала бить и крушить все, что под руку подвернется. Грохот стоял по всему дому.

Руфь сидела у себя на кровати, сжав до боли руки, когда в комнату вошла мама.

— Руфь, пожалуйста, пойди к ней, поговори. Ни меня, ни отца она не впускает, а дети к ней идти боятся. Ну пожалуйста, милая, а то вдруг она, не дай Бог, что-нибудь с собой сделает.

Они услышали, как что-то упало на пол и разбилось. Мама умоляюще посмотрела на Руфь.

— Ох, Руфь, она там как бешеный зверь. Ну прошу тебя, пойди, может, тебе удастся хоть немного её успокоить.

В дверях появилась Нинни.

— Мама, Эсси Ру говорит, что Иджи разбила лампу. — Она взглянула на Руфь, как бы извиняясь. — Думаю, это она из-за твоего отъезда так огорчилась.

Руфь медленно шла по коридору. Джулиан, Милдред, Пэтси Рут и Эсси Ру прятались за дверями своих спален, — только головы торчали с застывшими от ужаса глазами.

Мама и Нинни остановились в конце коридора. Нинни заткнула уши. Руфь тихонько постучала. Из комнаты донесся вопль Иджи: