Право на месть (Страх - 2) - Владимир Константинов

Вчера утром Сосновский позвонил ему по телефону засекреченной связи и сказал, чтобы он срочно уехал из Москвы.

- Но я так не могу. У меня назначены встречи, - попробовал он возразить.

- А это не мои того... заботы, ага... Что б завтра... Из Москвы завтра, - не терпящим возражений тоном проговорил олигарх.

Президент едва сдержался, чтобы не взорваться, не накричать. Как же он ненавидел этого черта лысого, карикатуру на человека, который и говорить-то как следует не научился, а обрел такую власть.

- И куда же мне ехать? - холодно спросил он.

- А это сам того... У тебя много этих... Как их? Резиденций этих... Ты ж у нас первый... Где хочешь, ага.

- Что же случилось?

- Потом, ага... Узнаешь потом... Скоро.

Сосновский рассмеялся. Смех его походил скорее на козлинное блеяние. У президента даже скулы свело от омерзения к этому сатиру.

- Хорошо, - сказал он и положил трубку.

Через полчаса, когда он немного отошел от этого разговора и успокоился, сообщил главе администрации, что отбывает на краткосрочный отдых в Сочи вместе с супругой и попросил подготовить самолет к одиннадцати часам следующего дня.

И вот сегодня он летит в незапланированный отпуск. Какой же он после этого президент, когда даже собственным временем распорядиться не может? Впрочем, в таком же незавидном положении находятся все главы государств. Они лишь проводят в жизнь замыслы своих истинных хозяев - руководителей могущественных промышленных и финансовых корпораций, тайных политических пирамид и обществ. Именно они правят балом. Все правильно - кто платит, тот и заказывает музыку. Все верно. Мир уже давно живет по их сценарию. Сами же они предпочитают оставаться в тени. Президенты, парламенты, правительства, игра в демократию, свобода личности и прочее, и прочее нужны им для того, чтобы скрыть истинные цели. "Все по плану идет, все по плану, по какому-то страшному плану", - вспомнились президенту строчки из стихотворения поэта Кузнецова. И этим планом России уготована очень незавидная роль. Ему ли это не знать, когда сам участвует в дальнейшем разграблении страны. Можно ли изменить ситуацию и вырваться из капкана олигарха? Он давно об этом думал. С того самого момента, когда приступил к осуществлению замысла Сосновского, отрезав тем самым все пути к отступлению. О физическом устранении этого подонка не может быть и речи. Если бы это было возможно, то он бы давно и с удовольствием это сделал. Но в том-то и дело, что это невозможно. Как-то в разговоре тот предупредил, что его смерть независимо от причины станет началом конца и самого президента, так как будет предана огласке и сама видеокассета и все прочее. Поэтому он более чем кто бы то ни был, может быть больше самого Сосновского заинтересован, чтобы с тем ничего не случилось. Нет, действовать нужно совсем иначе. Необходимо раздобыть на олигарха такой материал, публикация которого сделает того политическим трупом. Но делать это нужно крайне осторожно, чтобы Сосновский, не дай Бог, ничего не заподозрил. Ситуация осложнялась тем, что у того везде были свои люди: и в правительстве, начиная с самого премьера, и в ФСБ, и в других структурах. Первые шаги в этом направлении уже сделаны. В окружении олигарха директором ФСБ внедрены свои люди. Через них получена информация, что вся система безопасности Сосновского ищет видеокассету с записью беседы их хозяина с олигархом Лебедевым. Сам Сосновский очень обеспокоен этим обстоятельством. По всему огласка содержания того разговора крайне тому нежелательна. Президент дал задание директору ФСБ во чтобы то ни стало раздобыть эту кассету. Вполне возможно, обладай он сейчас ею, то смог бы позволить себе спать спокойно.

Президент посмотрел на часы. Семь. Надо попытаться уснуть, а то он совсем расклеится. Он встал и медленно побрел в спальню.

Ровно в одиннадцать президент вместе с супругой вылетел в Сочи. И уже в самолете узнал, что в столице на станции метро взорвана бомба, пострадало много людей. Он сразу понял чьих рук это дело. Олигарх придумал очередную гнусность. Управы на него нет. Но зная повадки Сосновского, президент понял, что это лишь первый акт страшного сценария и стал готовиться к худшему.

Глава вторая: Беркутов. Проверка.

Ну, блин, воще! Не жизнь, а сплошной атас! Похоже на то, что отгулял свое в жизни весельчак и балагур, немного пижон, много баламут, но по большому счету совсем даже неплохой мужик Дима Беркутов. "И родные не узнают где могила моя", Светочка, любовь моя, святая женщина, прости за то, что не оправдал твоих надежд, что доставил тебе столько огорчений и тревог. Таким уж, видно, "горбатым" уродился. Я, как в том анекдоте, всегда во что-нибудь вляпаюсь - то в партию, то в дерьмо. А сейчас угодил в такую навозную кучу, что самостоятельно выбраться из неё нет никакой возможности. Определенно. Я ж не навозный жук, чтобы дерьмом питаться. Это сосновские и варданяны чувствуют себя в нем, как рыба - в воде. Прости меня, моя любимая! Прости и прощай! Жаль, что все так быстро кончилось. Но здесь кому как повезет. Мне не повезло. Бывает. И вообще, невезучесть - моя визитная карточка. Тартаю я её на себе по жизни, будто родимое пятно, и нет никакой возможности от неё избавиться. Козел отпущения, одним словом. Такая, видно, у меня судьба. Но ничего, моя родная, если верить Андрюше Говорову (а я ему верю), то мы обязательно там встретимся. Я лягу у их ворот будто строжевой пес и буду тебя ждать. Так что, если разобраться, не все так кисло складывается. Ведь впереди у нас с тобой вечнось.

Короче, как вы уже наверное поняли, я окончательно довыступался. Соглашаясь на "сотрудничество" я хотел убить сразу двух зайцев - и самому уцелеть, и постороить ба-альшую фигуру из трех пальцев гребанному олигарху и всей его кодле. Дурачина я, простофиля! Здесь такие тертые жучки работают, что их на мякине не проведешь. Они все заранее расчитывают. Однако все по порядку.

После того как подписал тот договор о сотрудничестве я был вновь доставлен на базу отдыха боевиков. Мастодонт Саша продолжал находиться при мне, как овчарка Мухтар при Юрии Никулине. Из этого сделал вывод, что в моей искренности здесь очень и очень сомневаются, а дядя Алик - в первую очередь. Кроме того, я прекрасно помнил двусмысленную ухмылку отставного генерала при нашем расставании, и понял что старый хрен уже давно вынашивает в своей сообразиловке очередную подлянку для меня. Я долго размышлял, что это может быть, пока не отбросил это неблагородное занятие. Что будет, то будет. Зачем гадать на кофейной гуще да ещё тратить на это умственную энергию, тем более, что в последнее время я и так ощущал в ней явный дефицит.

Три дня я откровенно бездельничал, отсыпался, ел на халяву за двоих, пил пиво да пытался вывести из себя мастодонта Сашу. Дохлый номер. Все мои приколы отскакивали от него словно семечки. Пока смысл сказанного доходил по длинной шее до его сознания, слова теряли всякую актуальность. Наконец, я оставил и это глупое занятие.

На третий день я лежал на кровати и предавался сладким мечтам. Они уносили меня меня в мою далекую родную Сибирь, где рядом была самая замечательная в мире женщина - моя жена, и дочурки. На "Мутанте" (Как он там без меня бедолага? Совсем, наверное, затосковал.) мы поехали в Горную Шорию, куда я столько раз обещал свозить Светлану, но так и не собрался. Там стояла такая тишина, какой не было со времени сотворения мира, нарушаемая лишь мерным журчанием горной речки по каменистому дну да веселым потрескиванием костра. Нас со всех сторон обступали величественные горы. А небо было голубым и праздничным, как мамина крепдешиновая кофта из моего детства, которую она надевала лишь по исключительным торжественным случаям. Мы ели наваристую уху из хариуса, пили со Светланой горькую водочку и пели: "Хазбулат молодой, бедна сакля твоя..." Хорошо!

И в это самое время в комнату ввалился плохиш Саша, заполнив собой все свободное пространство.

- Там это... Там приехали. Ну. За тобой. Ну. От шефа, - очень "красноречиво" объяснил он причину своего появления.

Вид у него был настолько ошарашенным и глубоко несчастным, что я удивился. Неужто он настолько ко мне привык, что сама мысль о предстоящей разлуке повергла его в такое уныние. Спросил:

- А ты-то почему так расстроился?

- Они это... Сказали что б я возвращался. Ну, - ответил Саша, чуть не плача.

- Куда возвращался? - ничего не понял я из его "затянувшегося" монолога.

- На работу. В ФСБ. Ну. А какой я там... Мне б лучше здесь.

- То, что ты никакой - это ты правильно. Ну. Единственное, чему ты хорошо обучился, так это бить по мордам почтенную публику и совершать членовредительство. Здесь, можешь поверить мне на слово, тебе равных нет. Тебе бы вышибалой в кабак. Там ты бы был на своем месте.

- Да я бы... Только кто ж меня. Ну. Везде лапа нужна, - проговорил Саша совсем обреченно.

Во дворе меня поджидали двое прежних дэнди безупречных как шестисотый "мерседесс", безликих, как новостройки шестидесятых годов и слащавых, как Филя Киркоров. Прежде этих строжевых псов мафии можно было отличить по стриженным затылкам и кожанным курткам. Сейчас "перелицевавшись" и сменив манеры, они влились в огромную армию белых воротничков и, порой, трудно было понять кто есть кто, то ли это босс, то ли его "волкодав". Лишь цепкие и наглые взгляды этих ребят свидетельствовали, что нутро у них осталось прежним - угрюмым и алчным и чтобы его насытить они выполнят любой приказ. И так мне захотелось хоть по разу врезать по их смазливым рожам, так захотелось, что у меня даже зачесались кулаки. Чтобы не травить гусей и побороть искушение, я вынужден был спрятать их в карманы.