Белый пиджак - Игорь Гриньков

Общий фон настроения был иногда настолько паршивым, что волей-неволей вспоминались времена с более высоким жизненным тонусом, когда даже опасные «пируэты» воспринимались с юмором. В связи с этим на ум приходила история двухгодичной давности, которая могла иметь трагический финал.

Повышенное женолюбие в сочетании с увлечением алкоголем создавали рискованные ситуации, граничащие с возможностью стать калекой; об этом должен неукоснительно помнить каждый пьющий, любитель поволочиться за любой юбкой.

Трудовой семестр после сестринской практики по окончании третьего курса проходил у нас, студентов-медиков, в связи с форс-мажорной ситуацией по холере Эль-Тор в обсерваторах и баклабораториях. Там платили хорошие деньги, особенно, когда высевался холерный вибрион; тогда шла двойная оплата. Даже нам, выполняющим далеко не самую квалифицированную работу, причитался приличный куш. В предвкушении неплохой получки, я высмотрел в Центральном Универмаге импортные дорогие туфли из коричневой замши. Конечно, это были далеко не «Синие замшевые ботинки», о которых пел в одноименном, популярном рок-шлягере Элвис Пресли, но все-таки!

Получив зарплату в 300 с лишним рублей, я посетил Универмаг и вышел из него, прижимая к груди коробку с замшевой «мечтой». В кармане оставалось не менее половины первоначальной суммы, а по тем временам это были порядочные деньги. По вековой традиции, покупку необходимо было обязательно обмыть, иначе обувь или натрет ноги, или порвется на следующий день. Я поднялся от Универмага на Брод и дошел до кафе-забегаловки под названием «Дружба». Был еще день, народу на Броде слонялось мало, и, как назло, не попадались знакомые, с кем можно совместно разделить радость и совершить обряд обмывания. Пришлось зайти в кафе одному.

Когда я пропустил пару порций, то обнаружил, что за соседним стулом у буфетной стойки восседает чертовски привлекательная, как раз в моем вкусе, девушка: темноволосая, со смешливыми глазами и припухшими губами женщины-подростка (бэби-вумен). Что хороша, то хороша! И фигура ладная, и ноги без изъянов и дефектов, безупречной линии, я бы сказал. Незнакомка первой заговорила со мной, всем своим видом показывая, что заинтересована моей персоной. Что еще нужно нам, глупым и наивным мужчинам, чтобы закружилась голова, к тому же, уже подогретая спиртным! Меня даже не насторожили татуировки на ее руках и некоторая вульгарность речи.

Напоминаю современной молодежи: в годы моей молодости татуировки наносили себе на тело только уголовники и папуасы с острова Новая Гвинея.

После нескольких «медляков» — медленных танцев тело в тело я совсем разгорячился, тем паче, что моя новая знакомая многообещающе прошептала на ухо, что проживает у родной тетки, которая нынче в отъезде. Следовательно, у нас есть возможность провести ночь вместе. Мне хотелось побыстрее слинять из кафе и направиться в гости, но моя подруга все медлила, будто что-то выжидая, предлагая выпить еще, то по одному, то по другому поводу. Наконец я расплатился, прикупил бутылку дорогого марочного вина для смачивания глотки в перерывах между утехами, и мы вышли на свежий воздух. Была уже ночь или поздний вечер.

К новой подруге мы пошли пешком. Шли довольно долго, моя спутница, тесно прижавшись к плечу, о чем-то болтала; в попадавшихся подворотнях мы подолгу и страстно целовались, но другие мои шаловливые попытки пресекались нежным: «Потом! У нас будет много времени!»

Постепенно уличные фонари стали попадаться все реже и реже. Мы забрели в частный сектор в районе Селенских Исад, где царила почти полная тьма, которую немного рассеивал тусклый свет луны, прятавшейся большей частью за ночными тучами, и лишь на мгновенья украдкой выглядывавшей из-за их краев. Внезапно, когда мы, казалось, уже добрались до места, у палисадника какого-то частного дома, будто из воздуха материализовалось несколько темных крупных мужских фигур, тут же взявших меня в плотное кольцо. Спутница моя словно растворилась. Уверенные руки бесцеремонно отобрали у меня коробку с обувью и бутылку, а механический голос спокойно произнес: «Бабки доставай, фраер!»

Я совершенно правильно оценил ситуацию, понимая, что если начну залупаться, то мне или проломят чердак и пересчитают ребра, или, что того хуже, просто сунут перо в бок. Поэтому я безропотно отдал оставшиеся холерные деньги, никак не меньше сотни. Мне попались благородные разбойники, оценившие правильность и разумность моего поведения. Они не стали меня бить, ограничившись напутствием: «А теперь — вали отсюда».

На обратном пути я шел сильно раздосадованный, не знаю, чем больше: или тем, что по пьяной беспечности не разглядел в «бэби-вумен» обычную «наводчицу», в результате чего лишился покупки и заработанных за месяц денег, как последний лох; или, что обломалась ночь любви, на которую я так себя настроил. Я, несомненно, получил материальный и моральный ущерб, но не потерял веру в человечество и не пострадал физически, что, вполне, могло произойти.

Поэтому никогда не следует забывать рекомендации Виктора Цоя, предупреждавшего нас с вами: «…Следи за собой! Будь осторожен!..»…

К зиме на шестом курсе я сошелся с Володей Суриковым, рядовым пожарной части, страстным поклонником Мика Джеггера и обладателем однокомнатной квартиры в военном городке, которую он постоянно пытался перестраивать, переделывать, всячески стремясь улучшить дизайн, вероятно, надеясь в душе преобразовать однокомнатную хрущобку в пентхауз. Но вся перестройка пока ограничивалась натаскиванием в квартиру ворованных кирпичей с соседней стройки, надорванных мешков с цементом, каких-то рулонов и упаковок, так что спать приходилось на узеньком пространстве среди строительного материала, музыкальной аппаратуры, магнитофонных пленок и виниловых грампластинок в затасканных конвертах.

Володя был крайне молчалив, и расположил меня к себе, потому что не докучал своими рассуждениями об эти чертовых музыкальных, изрядно поднадоевших «проблемах», хотя, должен признаться, эрудирован он был в рок-музыке изрядно. С ним было хорошо, потому что мне тоже импонировали «роллинги», а также его немногословность. Выпив в полном молчании, нам достаточно было просто переброситься словами: «А теперь поставим «Beggars Banguet» — «Пир нищих», там во вступлении к «Sympathy For The Devil» — «Симпатия к дьяволу» Чарли клево стучит».

И не нужно было словоблудить о том, что голос Мика в этом рок-стандарте звучит почти по-мефистофельски, потому что обрыдли уже до чертиков все эти многословные обсуждения и словопрения, практически однообразные, не добавлявшие ничего нового.

По части употребления слов Суриков мог запросто посоревноваться с известным Чингачгуком. Нам с ним вполне хватало: «послушаем музон», «клево», «лажа», «кайфово», «в лом», «ништяк», «батл вайн» — бутылка вина, «задринчить вайну»- выпить вина, «кумар», «отходняк» — похмелье, «попса» — примитивная музыка, эстрада, «жаба» — любимая девушка, «надо позвонить чувихам», «мочалки вчера выжрали вайну за нас обоих», «возьмем еще бормотухи». Идеальный и изысканный запас слов для двух молодых людей, один из которых через полгода собирался стать врачом, а другой не имел никаких определенных планов, — он просто жил.

Во многом благодаря этому долговязому, прыщавому, молчаливому любителю «роллингов», спящему среди строительного мусора и евшему с бумаги, мы едва не попали в передрягу, которая закономерно могла закончиться тесным знакомством с пенитенциарной системой.

Однажды в нем проснулся гурман. Поздней, зимней, ненастно-мерзкой ночью, когда общественный транспорт давно уже находился в утепленных депо и автопарках, а на улицах даже бродячих собак с огнем не сыскать, мы возвращались с какой-то гулянки к нему домой в военный городок. Топать пешком предстояло еще прилично. Наш путь пролегал мимо известного «Лебединого озера». Все, кто бывал в старой Астрахани, помнят этот уютный уголок, особенно привлекательный в теплое время года.

Небольшой прямоугольный пруд в самом центре, к которому полого спускались зеленые травяные газоны; лишь у самой воды была укреплена невысокая сетка-рабица от граждан, желающих искупаться в жару или слишком любящих пообщаться с плавающей фауной. На зеленоватой глади пруда на небольшом плотике покачивался аляповатый деревянный, расписанный в псевдорусском стиле домик, в котором круглогодично жили белые лебеди и один черный. Плот с домиком свободно плавали в любом направлении, но в основном держались центральной части; видимо, удерживались тросом, укрепленным ко дну. Лебедям регулярно подрезали крылья, поэтому летать они не могли; так что пресловутая сетка больше была предназначена от посягательств лихих людей, чем препятствием для птиц, которые не могли упорхнуть из гнезда и лишить достопримечательности город. Лебеди привыкли к людям и доверчиво подплывали к берегу, чтобы взять пищу из рук.