Блистательные неудачники - Леонард Коэн

– Помоги мне, святая Катери!

Ф. очень просил меня не делать в этой связи никаких обобщений. Не знаю только, как после этого дальше жить? У меня все отняли. Только что мне было видение: четверо насильников-импотентов пытают тринадцатилетнюю Эдит. Когда самый молодой из них опустился на колени, чтобы взглянуть, насколько глубоко в нее вошел его острый прут, Эдит обвила его шею руками и притянула голову себе на грудь, а он лежал на ней и рыдал, как тот мужчина на пляже в Олд Орчард. Ф., уже поздно идти на двойной сеанс. Брюхо у меня снова стало крутить. Пора начинать пост.

20

Как ясно я теперь это вижу! В ночь смерти Эдит, в ту долгую ночь бесед с Ф., он не доел и полкурицы и не притронулся к соусу барбекю. Сейчас я понимаю, что он сделал это намеренно. Мне вспоминается выражение Конфуция, которое так ему нравилось. «За трапезой с человеком в трауре Повелитель никогда не съедал свою порцию».

Эх, мужики, мужики! Как же вам кусок комом поперек глотки не становится?

21

В числе странных вещей, доставшихся мне в наследство от Ф., – коробка с фейерверками производства компании «Рич бразерз файерворкс» из Сиу Фоллз, штат Южная Дакота. В ней я нашел шестьдесят четыре бенгальских огня, восемь «римских свечей» на двенадцать и восемь выстрелов, большие шутихи, красные и зеленые «огненные конусы», «фонтаны Везувия», «золотую драгоценность», «серебряный каскад», «восточные» и «сияющие фонтаны», шесть огромных уличных бенгальских огней, «серебряные колеса», «небесные ракеты», «кометы», «ручные фонтаны для лужаек», «змей», «фонари», красные, белые и голубые «раструбы». Распаковывая эти сокровища, я плакал – плакал по американскому детству, которое обошло меня стороной, по родителям, оставшимся за кадром где-то в Новой Англии, по большой зеленой лужайке и железному оленю, по роману, который был у меня в колледже с Зельдой.

22

Мне страшно и одиноко. Зажигаю «змею». На углу желтого стола из маленького конуса ключом забила извивающаяся лента серого дыма в завитках по краям. «Змея» дымила, пока не сгорела целиком – от нее остался противный маленький комочек кожи, серовато-черный, как катышек птичьего дерьма, обмазанный глазурью. Оболочки пустые! Обличил! А мне бы сейчас динамита глотнуть.

23

Господи, Боже Мой, Вот Уж Три Утра Стукнуло. Мутная Сперма За Ненадобностью Становится Прозрачной. Церковь, Должно Быть, От Меня Просто В Бешенстве? Пожалуйста, Дай Мне Работать. Я Зажег Пять «Римских Свечей» по Восемь Выстрелов, Но Четыре Из Них До Восьми Не Дотянули. Шутихи Совсем Не Горят. Зато Недавно Покрашенный Потолок Здорово Обгорел. Голод В Корее Ранит Меня В Самое Сердце. Грех Мне, Наверное, Так Говорить? Боль Хоронится В Звериных Шкурах. Торжественно Клянусь, Что Не Буду Больше Думать О Том, Сколько Раз Эдит С Ф. Были Счастливы В Постели. Неужто Ты Так Жесток, Что Принудишь Меня Начать Пост С Набитым Брюхом?

24

Сильно обжег себе руку, пока горели красный и зеленый «огненные конусы». Тлеющий корпус «небесной ракеты» запалил стопку записей об индейцах. Резкий запах пороха прочистил заложенный нос. К счастью, в холодильнике нашлось масло, потому что в ванную я идти отказываюсь. Мне мои волосы никогда особенно не нравились, но я уж точно не в восторге от волдырей, которыми одарил меня «серебряный каскад». Хлопья пепла плавают в воздухе и припечатываются, как летучие мыши ураганным ветром. В их сломанных крыльях мне видится серовато-черный рисунок, как на ткани в узкую полоску, и очертания хвоста кометы. Все руки у меня в саже сгоревшего картона, к чему ни притронусь – на всем оставляю черные отпечатки пальцев. Смотрю я на этот кухонный бардак, и до меня доходит, что жизнь моя понемногу облекается реальностью. Меня больше волнует покрасневший и набухший волдырь на большом пальце, чем ваш пустой треп обо всех сиротах мира. Меня радует собственная чудовищность. Где хочу, там и писаю прямо на линолеум – и мне приятно, что это ничего не меняет. Каждый сам себе гнида ползучая.

25

Кожа треснула на пальце, ой-ёй-ёй, ненавижу боль. Просто дико ненавижу боль, так сильно, как тебе и не снилось, и тело мое важнее мне во сто крат, я, как Москва, в боли, а ты – как затерянная в глуши метеостанция. Теперь я буду исследовать только сперму и порох, видишь, я какой хороший: пулей в сердце не стреляю, спермой судьбу не осеменяю -~ только блеск петард, и больше ничего: веселые цилиндрики корячатся в огне, отрыгивают искорки палящих звезд и радуг, вязкая капелька семени в ладони истончается и становится совсем прозрачной, как в конце Творения, когда все в воду превращается. Порох, пот, желтый стол – все похоже на меня, aгa, кухня тоже похожа на меня, когда я из себя в утварь кухонную выскальзываю; запах нутра внешним становится, плохо быть таким большим, всю духовку собой заполнил, или нет места попрохладнее, где б я мог накрыть глаз свежей простыней и помечтать о новых телах; ох, надо бы в кино сходить и глаза вынуть, чтобы пописать, кино меня в облик мой вернет, потому что я уже по всей кухне растекся изо всех своих щелей, кино мне все поры забьет белыми заклепками и покончит с моим вторжением в мир; фильмы, что я не посмотрел, сегодня ночью меня убьют; я напуган шутихами Ф., как же раны мои обгорелые болят, что ты знаешь об ожогах? Ничего ты не знаешь, даже если сжег себя живьем. Берегись, старый книжник! Я выключу свет и во тьме напишу план главы об индейцах на завтра, чтобы завтра же сесть за работу. Надо взять себя в руки. Щелк! «Triompher du mal par le bien» [27]. Апостол Павел. Так начнется новая глава. Мне уже лучше. Иностранные языки хорошо в норму приводят. Убери с себя руку. Эдит Эдит Эдит длинный сосок Эдит Эдит цветок между ног Эдит девочка маленькая Эдит Эдит Эдит Эдит Эдит где твой маленький тугой осьминог Эдит смуглый цветок Эдит лепестки цветка в трусиках свили гнездо Эдит Эдит Эдит Эдит все извивы твои наизусть в радость в горе в веселье и грусть Ээээдиииит чмок-чмок хлюпнул трюфель глухо луковица бутон пуговица плевком трется о капюшон шишка резиновая девочка кончила головка бо-бо раз цветок завиток свинья горошину чмок два язык концом с кровати сник в губу потерянную влип подними девочка головку маленького кончика шишка всплеск хлюп-хлюп в помощь нос средь губ кончик твердым стал щель свою узнал в тайну розы влип нос сменил язык потерял лизнул сердца мерный гул как болит синяк весь запал иссяк тайна девочки шишка короткая стрижка нормальная кожа прыщик любви вверх позови подними натяни чтоб звучал как металл твердым снова чтоб стал расстегни отгони отними раскрепи где болит? где зудит? где свербит у Эдит? я теряюсь в тебе растворяюсь в любви позови приголубь распахни замани где твой девочкин член где блаженство твое дай мне слиться с тобой утонуть улететь и парить в высоте и купаться в грязи и стоять грандиозно как музыки медь только ты подними натяни отсоси и спаси утопи в океане как снится во сне проведи лабиринтом цветков лепестков удивительной тайны чудесных сосков тайны устрицы полой девичьей души покажи расскажи распахни расстегни амазонки доспехи секрет бытия разглядеть помоги обними вознеси раствори сохрани отопри разрисуй хоть убей но люби хочешь бей но жалей хочешь мертвой явись хочешь вневременной все равно я пойду побегу за тобой буду пить и сосать буду жадно лакать раздвигать разжимать разрывая ласкать тайну жизни терзать чтоб тебе угодить буду сок твой я пить чтоб помочь завести оторвать воспарить и кричать и стонать плакать и проклинать ненавидеть и выть от любви позови в небеса за собой вознеси а потом урони погуби утопи в океане любви раствори разорви на куски в щель свою их зарой погреби замуруй своим соком живым схорони мои мощи в начале времен пусть покоятся здесь у истока пути у ворот бытия у начала начал между двух ягодиц что язык мой ласкал только мой? только я? я один? а чужой? друг мой Ф.? или просто чужой человек? он сосал? он лакал? он кусал? раздвигал? кто бы ни был он этим себя он спасал осеняя себя благодатью твоей или я тебе мал? или плохо ласкал? или кончить не дал? или нужен другой попроворней чем мой понежнее чем мой погрязнее чем мой или просто другой незнакомый такой чтоб искристой струей возбудил твою кровь разбудил твою страсть размочил раскрутил распахнул расковал и увел за собой в тот далекий поход что меня ты звала за собой за собой за собой за собой вверх и вниз вверх и вниз вверх и вниз в высоту в глубину где дышать тяжело где коленки дрожат где холодный огонь пожирает тебя и уносит куда-то за грань бытия раздвигая границы пределы времен где реальность похожа на сказочный сон где добро это зла перемешанный ком где библейские ангелы кружат в аду что придумать нельзя даже в страшном бреду что ни прозой нельзя описать ни стихом разве только чужим клинописным письмом завязать узелками слова на шнурке и нестись по холодной суровой реке утопать воскресать сок живой твой сосать твои губы и волосы страстно ласкать отдавая забрать и отдать получив когда ухо ласкает тот странный мотив что колдует в мозгу что влечет за собой говорит мне что жив я пока я живой я иду за тобой я с тобой я с тобой я с тобой я с тобой только где ты не знаю кричу как немой я ищу как слепой я спешу как хромой как безногий бегу заблудившись во тьме сумасшедший ищу я брильянты в дерьме разве я не сирень? подожди же Эдит уходить в эту тень оставайся со мной я прошу я молю потому что тебя только в мире люблю Эдит Эдит Эдит все зря Эдит все напрасно Эдит Эдит нет тебя Эдит и ты никогда не придешь Эдит никогда твой муж одинокий муж не отправится в путешествие не поднимется и не спустится не окажется не покажется не отвяжется не аукнется не откликнется Эдит Эдит Эдит вернись Эдит муж одинокий твой Эдит только образ твой Эдит недоласканный недолюбленный недоцелованный Эдит твой одинокий муж Эдит где мне силы взять Эдит твой одинокий муж муж одинокий твой твой одинокий муж