Тёмный Легендариум - Alterlimbus

Верхние камеры должны неплохо охранять. Там же повеселее, потеплее. Днём кое-где видно солнце – сквозь решётки в потолке над галереями. На верхнем уровне у заключённых есть такое смешное свойство – срок. Метка, что они не до конца прокляты, что есть надежда дотянуть – и тогда скрипучая тюремная кибитка примет их в свои вонючие объятия и довезёт до дома. И там ещё можно будет пожить. У «нижних» гостей такой метки нет. Да, наверху явно веселее. Я зарядил четыре найденных арбалета: два взял в руки, два кое-как закрепил на бёдрах и пнул дверь.

Они ещё не ждали. Они ещё вольготно плелись по проходу – четвёрка недоумков. Каждый получил по стреле точно в глаз. Посмотрим, что там у нас. Вот этот полушлем, пожалуй, сгодится. Я взвёл арбалеты и пошёл дальше. Ещё четверо. Дзынн. Как в долбаном тире. Ворот крутится, пять дюймов – на столько сгибаются плечи арбалета от оси. Пять дюймов отделяют смерть от жизни. И мой палец на спусковом механизме. Ещё четвёрка. Палучите!

Вот, наконец, и помещение для стражи. Я выхватил мечи и вошёл. Здорово иногда поиграть воронёной сталью. Замах. Раскрут. Восемь обветренных, раскрасневшихся, задублённых северными ветрами лиц. Схождение. Две головы отваливаются напрочь. Один из моих учителей – мир его праху – называл такое «двойной крестовик». На самом деле, всего лишь полный «крестовик». Ты заваливаешься в зону поражения с уже разведёнными клинками и сводишь их в ударе. Получаем начальную позицию обычного «крестовика». И снова – в стороны. Ещё две головы – прощай! Я завертелся волчком, отражая удары опомнившихся стражников. Ах, вы думали, я уничтожал банды в сорок-пятьдесят голов, просто помолившись светлым богам? Песнь моих клинков была намного звонче и тоньше, я рубил пространство вкривь и вкось, но конечный итог выходил один – кровь на клинке и предсмертные стоны. Я покончил с этой четвёркой меньше чем за минуту. Что дальше?

Я с отвращением пнул мехи с вином. Какого кмхера?! Крепче пятнадцати градусов ничего нет! Даже если бы я полакал их кровь, мне и то было бы лучше, чем от такой бурды. Уровень тюрьмы чист. Или не совсем? Не важно, даже если какой герой и затаился в дальнем закоулке. Я услышу. Я не собираюсь тут околачиваться. Рашель, если бы ты видела меня сейчас, что прошептали твои губы?

Сквозь верхние прутья плеснуло снегом. Огонь в очаге вздыбился, потом прижался к углям и разгорелся с новой силой. Толковых кольчуг не видать, да и мечи не лучше моих. Но вот наголенники у одного неплохи. Я приладил куски металла, перевязал поудобнее цепи. Я всё ещё был лишён возможности их сбить, но уже как-то приспособился к их весу. Я знавал варваров, носивших на предплечьях защиту толщиной в палец. Некоторые выдумывали зацепы и ловушки. Если даже клинок не расколется от хорошего удара, ему всё равно хана.

Я осторожно высунулся наружу. Темно, лишь ряды факелов в держалках. Долгогорелка не задувается самым сильным ураганом. Только быстрее прогорает. А ветер и впрямь дул знатный. Мой нестянутый поясом плащ улетел за спину и захлопал как парус. Снег сплюнулся в лицо, как давеча я плевался кровью в тюремщика. Получи-ка, Эрвин! О, да! Ты заслужил хорошую порцию снежка! Улыбка скривила мою разрисованную шрамами рожу. Тело напружинилось, преодолевая силу ветра.

У казарм я застыл, прячась в тенях. Затем постучал мечом в плотно закрытую дверь. Выходите, мотыльки. Дверь чуток приотворилась, и любопытная голова наполовину высунулась во тьму. Именно эту половину я и срубил. Остальное упало на пол. Я подтянулся и перекинулся на узкий навес над дверью. Ещё два героя, мощно распахнув дверь, вывалились, пытаясь достать невидимого врага ударами влево и вправо. Чуть свесившись, я методично отсёк обоим шлемы. Естественно с головами. Пора мне зайти на огонёк.

Я спрыгнул и кубарем вкатился внутрь. Обеденный зал размещался правее, и сейчас он пустовал. Я пошёл от комнаты к комнате, методично вырезая заспанных тюремщиков. Они метали копья, прыгали, орали, кидались к лукам. В ответ я резал глотки и вспарывал животы. Первая комната канула в Лету молча. Вторая с унылыми хрипами. Лишь в третьей начался аврал. Выходя в коридор, я понял – сейчас будет тёплая встреча.

И она не заставила себя ждать. Напуганный сержантик собрал за нагромождением столов с десяток оставшихся в живых. Дал половине луки и сказал стрелять. Я рванулся в коридор, в свистящую смерть, рубя её хлёсткими ударами. Я вломился в баррикаду, и дерево разлетелось щепочными брызгами. А дальше… Дальше, я убивал.

На максимально близком расстоянии важны не столько изощрённые приёмы, сколько работа кистей и правильное положение рук. Ты изворачиваешься, как уж, как курица, которой воткнули шило в зад. Ты делаешь раз-два-три в вертикальных плоскостях атаки. И стена из трупов распадается вокруг как цветок. И ты выходишь на оперативный простор. И просто рубишь.

Я быстро добил тех, кто ещё стонал. Прислушался. Чисто. Тихо. Ветрено. Я вышел на двор. Ветер принялся слизывать с меня дымящуюся кровь. Упругими скачками я перенёсся через двор к северной стене. Дверь закрыта. Тут вряд ли откроют. Господа офицеры, как же! Я вбил кинжал в щель меж камней. Потом второй. Потом первый, но выше. Подтянулся. Ветер взвыл, шлифуя мною каменную кладку. Палучи-ка, Эрвин! А я упрямо лез выше. Вот уже и окошко. Ставни есть, решёток нет – какая, кмхер меня задери, удача. Я выбил ставни с нескольких ударов и забросил себя внутрь.

Арбалеты тенькнули, как вистолга по весне – красиво! Это моя музыка, моя. Неужели вы подумали, что, выбивая ставни, я пропущу вас, придурков, затаившихся в тенях? Тень глядит из моих глаз – так неужто я не увижу вас? Конечно, я видел. Мечи врубились в летящие арбалетные болты с сухим треском. Так клюв стервятника-накангана хрумает костями падали. Глупцы.

Я убил их прежде, чем их руки дотянулись до мечей – погрузил свои мечи в них. До самых гард. Прошил одним ударом, до стенок, обшитых деревом. И так и бросил, пришпиленных, как жуков. Взамен забрал их мечи, неплохие, чего уж там. Ударом ноги распахнул дверь и вышел в хорошо освещённый коридор. Здесь было довольно тепло. Обычный человек ощутил бы покалывание в оттаивающей коже. Но меня такое не трогало. Однако, мой слух не улавливал дыхания – командир, похоже, «сделал ноги». Я убедился в этом, осмотрев его покои, парадный зал и библиотеку. Больше тут прятаться было негде.

Однако, засранец. Мне было бы приятно насадить его на кол во дворе. Хоть он и был единственным, кто спустился ко мне в камеру, чтобы поприветствовать, как человека. Для всех прочих одно слово лорда-канцлера превратило героя королевства, отдавшего за них больше, чем жизнь, в бандита, висельника и предателя. Одно слово лишило их жалости и человечности. А была ли она? Впрочем, замена командиру найдётся. Я спустился к дверям, открыл их и окунулся в буран. Напротив, через освещённый прямоугольник распахнутой двери изливался факельный свет. Череда факелов опоясывала по периметру двор, да на четырёх вышках горело по несколько связок. Вот мне туда. Любые стрелы были тут бесполезны, и я двинулся по двору, словно великан-недомерок, облепленный с ног до головы мокрым снегом, застывающим на мне розоватой коркой.

Лестница. Зачем утруждать себя и ползать по балкам и перекрытиям вышки, когда есть такой приятный путь? Я быстро взбежал наверх, прижался к мёрзлой бревнине и прислушался. Я даже ощутил тепло тел. Двое. Справа и слева от меня. Забились в углы и ждут. Я прицелился и всадил клинок между венцов на уровне головы сидящего человека. Вытащил, потрогал. Чуть тепловатый, липкий. С остальными оказалось не сложнее.

Я спустился с четвёртой вышки. В небе набросали столетний запас снега, а ветер пытался разгрести его, ссыпая на мою голову. Пора в дорогу. По перевалу, вниз, всё вниз и вниз. Мимо чёрных источенных скал. Мимо заброшенных стойбищ. Через пустынные земли. Мимо маленьких горных деревушек. В предгорья, туда, где меня не ждут. Надо собрать запас хлеба. Вода тут повсюду. Пары банок долгогорелки хватит. Сгодится и лук. И кое-что из тёплого офицерского шмотья. Сбить цепи в кузне и бросить на кучу отрубленных голов посреди двора – добрый знак.

Я распахнул тяжёлые ворота в ночь. Сразу за ними начинался крутой спуск, и ветер, сколь он не выл, не смог накидать снега вровень с нижним краем ворот. На площадке под навесом, где обычно передерживали тюремные кибитки, в свете множества факелов меня кто-то ждал. А, пожелания доброго пути – куда ж без этого?!

– А я думал, ты удрал, капитан, – каркнул я. Горло саднило – кмхеры бы побрали этих жмотов, ни одной бутыли стоящего спиртного!

– И куда ты пойдёшь, несчастный?! – закричал этот храбрец. Ах, вот оно что – речь о смысле жизни. Ну, послушаем.

– Пойду навещу папочку и братишку, – я скинул мешок с припасами в стойло под навес, чтоб не сильно намокли. Туда же полетел плащ.

– Тебе не убежать от самого себя! Остановись! Ведь ты же был нашим героем!