Казачий адмирал (СИ) - Чернобровкин Александр Васильевич

— Нет, на перепродажу, — ответил армянский купец. — Меня и моё полностью устраивает.

— На большем и прибыль была бы больше, — предположил я.

— Как сказать! — хитро улыбнувшись, произнес Егия Навапян.

Казаки, получив свою часть выкупа, отправились в паланку. Кстати, свой лагерь они называют еще и кошем, но именно, как местонахождения войска. Где расположилось войско, там и кош. К тому времени спасенные из рабства женщины и дети ушли в северную часть острова, где на другом холме, пониже, было небольшое поселение — несколько постоялых дворов, торговых лавок, кузниц и разных мастерских, где готовы были изготовить все, что угодно заказчику. Там же делали и порох. Селитру для него добывали где-то неподалеку. На тартане, кроме Оксаны, остались два мальчика, один лет двенадцати, а другой девяти, и девочка лет восьми. Старшего звали Иона, младшего — Мирча, а девочку — Марика. Говорили на вульгарной латыни. Выросли вдали от моря, в деревне, принадлежащей господарю Валахии. Сейчас им был турецкий ставленник Раду Михне. Захватили их в плен и продали в рабство свои, воины Раду Щербана, который недавно был изгнан из господарей турками, но никак не хотел смириться с этим. Я решил оставить детей у себя. Будут прислугой. Это лучше для них, чем рабство у турок. Я, по крайней мере, не оскоплю мальчиков, а девочку, когда подрастет, выдам замуж.

По пути казаки мне рассказали, что делятся они на низовых, то есть истинных запорожцев, и реестровых (около двух тысяч человек) или городовых, которые состоят на службе у польского короля Сигизмунда Третьего, владеют городом Трахтемиров и казаками считаются постольку-поскольку. Запорожцы относились к ним примерно так же, как к бедным шляхтичам. В свою очередь, низовые делятся на собственно лыцарство или товарищество (неженатых, проживающих в Сечи постоянно) и зимовых — женатых и присоединяющихся к первым на время походов, чаще всего летом, а на зиму разъезжающихся по своим домам в города и деревни. Зимовые частично поражены в правах, имеют голос только в походах, но, в отличие от остального населения, проживающего на землях Войска Запорожского, налоги не платят. Поскольку у меня уже есть жена, дорога в лыцарство закрыта. Да и не имел желания вступать в него, потому что надо было бы преодолеть испытательный срок, иногда лет семь, а дедовщина у казаков на уровне советской армии периода застоя. Налоги тоже платить я не желал, поэтому оставался путь только в зимовые. Для этого надо было получить разрешение кошевого атамана. Я попросил Петро Подкову похлопотать за меня.

Пришел мой бывший рулевой часа через два. Уже поддатый и веселый. Даже усы топорщились от радости. Видимо, только пройдя ворота паланки, поверил, что высвободился из рабства.

— Кошевой атаман Петро Сагайдачный хочет поговорить с тобой, — сообщил Петро Подкова.

Настоящая фамилия атамана Конашевич. Происходил он из мелких шляхтичей. Отсюда, видимо, и тяга к громким титулам — писал себя в грамотах «Гетман обеих сторон Днепра и всего Войска Запорожского». Казаки, видимо, из вредности называть его гетманом отказывались.

У ворот, расположенных в разрыве вала, несли службу с десяток казаков. Еще пятеро стояли на верхней площадке высокой прямоугольной надвратной башни с островерхой крышей и двумя бойницами на каждом из двух ярусов, из которых торчали дула трехфунтовых фальконетов, заткнутые деревянными пробками. Поскольку я шел вместе с Петром Подковой, никто ничего у меня не спросил. Внимание уделили только моей одежде и особенно черным башмакам с округлыми носами и золотыми пряжками в виде бригантин. Здесь такую обувь никто не носит. Ходят или в остроносых сафьяновых сапогах разного цвета, но чаще красного или червчатого, или босиком.

Внутри находилось около трех десятков куреней — домов длиной метров около тридцати и шириной четыре-пять, с камышовыми крышами и стенами, сплетенными из лозы и утепленными саманом. Вход был с одной из узких сторон. Проходя мимо, я заглянул вовнутрь. Там вдоль длинных стен располагались двухъярусные сплошные нары, выстеленные сеном, кое-где накрытом кожухами. Ни подушек, ни постельного белья не было. Для приема пищи посередине куреня собирали стол, кладя столешницы на козлы. Сидели во время еды на нижних нарах. У дальней короткой стены печка-каменка для отопления. В каждом таком доме жили члены одного куреня. Зимой это было несколько десятков человек, а летом, перед походом, — от нескольких сотен до двух-трех тысяч. Каждый курень имел свое название. Обычно по местности, откуда происходила большая часть его бойцов (Каневский, Корсунский), или фамилии первого атамана, или прилепившегося прозвища, не всегда красивого (Лягушкинский). Рядом с каждым куренем по примитивному очагу для приготовления пищи. Повар у каждого куреня свой. Сейчас, подкидывая в топку пучки сухого камыша, варили в котлах, судя по запаху, пшённую кашу. Стояли куреня без порядка, но входная дверь всегда смотрела в сторону центральной площади, на которой располагалась сложенные из бревен церковь, пушкарня для хранения запасного оружия и боеприпасов и жилье кошевого атамана. Кстати, атаман — слово тюркское. Казаки не только в одежде и прическе подражают своим заклятым врагам, но и используют много тюркских слов, в том числе половецких. Казак по-половецки — дозорный, выдвинутый вперед. На площади рядом с домом атамана под навесом из камыша стояли литавры — медный полукруг с натянутой сверху кожей, в которую лупили колотушками, сзывая товарищество на раду или оповещая о нападении. Напротив церкви был вкопан столб, к которому утром привязывали преступника, и стол, на котором ставили выпивку. Пожелавший выпить, должен был сперва огреть палкой преступника. Поскольку казаки были не дураки выпить, редкий преступник доживал до захода солнца, когда наказание заканчивалось.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Дом кошевого атамана, обязанности которого ныне исполнял Петр Сагайдачный, был на фундаменте из дикого камня, с низкой подклетью и резным крыльцом с навесом. Двускатная крыша из гонта и с низкой трубой на дальней стороне. С нашей стороны была видна только верхушка трубы, сложенная из плохо обработанного песчаника. По два окна с шестью грязными стеклами в каждом располагались по обе стороны двери, причем справа были дальше от нее и ближе друг к другу. Возле дома несли службу пятеро казаков, вооруженных только саблями. Все босые. Они тоже не поинтересовались, кто я и зачем пришел.

Внутри две перегородки делили помещение на три части. Справа проем был завешан белым рядном с красными полосами внизу, а слева, видимо, вход в атаманскую спальню, — красной шерстяной тканью. У стены напротив входа располагалась каменная печь для обогрева, точно такая же, как в куренях. В средней части, ближе к левой, стоял длинный и узкий стол, во главе которого на стуле с высокой резной спинкой сидел кошевой атаман Петр Сагайдачный, он же Конашевич. Это был полноватый мужчина лет сорока с длинными светло-русыми волнистыми волосами, зачесанными назад, короткими усами и длинной, широкой и лохматой бородой, что совершенно не соответствовало казачьей моде на выбритые головы и подбородки и длинные усы. Наверное, таким образом подчеркивал, что не простой казак, а шляхтич, пусть и мелкопоместный. На нем был розовато-красный жупан — короткий приталенный кафтан, верхняя часть которого до пояса застегивалась на большое количество пуговок, расположенных почти впритык друг к другу, а ниже пояса расклешался. Обычно жупаны шьют из сукна, но этот был из атласа. Пуговки золотые. Верхние пять расстегнуты. Под жупаном белая рубаха с красной каймой по овальному вороту. Широкий пояс был из коричневой шелковой материи. Без оружия, но на столе слева от атамана лежала булава с бронзовой грушевидной головкой, на которой было шесть вертикальных рядов округлых шипов, из-за чего напоминала шестопер. Рукоятка обтянута сафьяном, а темляк из сплетенных, разноцветных, шелковых прядей. На среднем пальце левой руки Сагайдачного массивный золотой перстень-печатка. Одесную располагался на лавке, которая была во всю длину стола, толстяк с выбритой наголо, даже без намека на хохол, головой, широким круглым красным морщинистым лицом, на котором жидковатые седые усы терялись в складках, и короткой шеей, одетый в темно-зеленый шерстяной жупан с широким поясом из красной шерстяной материи. На подходе к дому Петро Подкова проинформировал меня, что на этом месте будет сидеть судья Онуфрий Секира. А ошуюю располагается есаул Игнат Вырвиглаз — крепкий и высокий мужчина с лошадиной головой, с выбритой макушки которой свисал длинный темно-русый с проседью оселедец, заправленный за левое ухо. Длинные усы внизу были обгрызены. Темно-синий жупан на нем был с деревянными пуговицами, расстегнутыми почти до пояса из черной шерстяной материи. За пояс небрежно заткнут кинжал с рукояткой из желтовато-белой кости, скорее всего, слоновой, и перекрестьем из металла желтого цвета. Когда есаул шевелился, казалось, что кинжал вот-вот выпадет из-за пояса. Под жупаном грязная и мятая рубаха из полотна желтоватого цвета. В низу стола сидели писарь и подписарь. Кто из них кто, я так и не понял, потому что обоим немного за двадцать, скорее всего, ровесники. Оба узкоголовые, с черными хохлами и усами, с тонкопалыми белыми руками, не приспособленными ни для плуга, ни для оружия, и оба одеты в одинаковые ярко-красные шерстяные жупаны с коричневыми костяными пуговками и черными поясами, отчего казались братьями-близнецами. Может быть, и братья, но сразу не догадаешься, потому что, как я понял по умолчанию своего бывшего рулевого, их имена мне знать ни к чему. И не только мне. Между сидевшими в верхней части стола находился глиняный кувшин литров на пять, наполненный, судя по запаху, вином. Глиняные кружки довольно грубой работы и емкостью грамм на триста стояли перед всеми, сидевшими за столом.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})