Елизавета. Любовь Королевы-девственницы - Наталья Павлищева

Нет, не нужно укорять королеву, возможно, ей не доложили… Тем более глупо! Немедленно следует требовать встречи с сестрой, пусть ей передадут слова Уайта! Или по-другому: она погибнет, но последней просьбой (ведь у осужденных выполняют последнюю просьбу?) будет передать слова Уайта королеве. Узнав о том, что казнила сестру напрасно, Мария зальется слезами на ее могиле и будет долго горевать, сознавая, как жестоко поступила, не пожелав даже поговорить с оболганной Елизаветой. Мелькнула подлая мыслишка, что свадебные торжества королевы будут омрачены таким вот сознанием!

До самого рассвета Елизавета мысленно шарахалась от желания кричать во весь голос, требуя встречи с королевой, кричать о своей невиновности и проклинать всех и вся, до скорбного смирения с оттенком злорадства о будущих душевных муках королевы Марии… Утро застало ее без сна, с мешками под глазами и гудящей от невозможных мыслей головой.

Одевалась Елизавета с особой тщательностью. Когда одна из прислуживающих женщин, покачав головой, посоветовала сменить светлое, почти белое платье на более темное, принцесса вскинула голову:

– Мне решать, в чем выходить из Тауэра!

Женщины только пожали плечами и, сделав свое дело, вышли вон. Крошечное зеркало не могло показать ее не то что во весь рост, но даже все лицо, но Елизавета решила, что и так хороша. Волосы темной меди она нарочно распустила по плечам, с грустью подумав, что они обязательно испачкаются в крови. Да и светлое платье тоже, но тут никаких уступок, пусть все видят, что на казнь идет невиновная!

В дверь постучали. Понятно, что это комендант Тауэра, раз эшафот готов, простаивать ему ни к чему… Неужели все?!

Она не сразу ответила на стук, несколько раз глубоко вздохнула и мысленно быстро повторила придуманные фразы о прегрешении королевы Марии. Кажется, ее голос чуть дрогнул, когда разрешила войти (надо же, как вежливо обращаются с ней в последний день, всегда бы так!). Чтобы достойно встретить сообщение о своей казни, Елизавета встала у окна, отвернувшись, пусть в первый миг никто не увидит ее лица.

Вошел действительно Джон Бриджес, низко поклонился:

– Леди Елизавета, Вас приказано препроводить в Вудсток. Все готово.

– К-куда?! – она все же плюхнулась на ложе, на котором спала.

– В Вудсток, миледи. Вы будете там жить.

Он сказал «жить»?! Она будет жить?! А… как же эшафот?!

– А…

Джон Бриджес понял, о чем она думает. Губы чуть тронула улыбка:

– Это не для Вас, миледи. С самого начала не для Вас.

Хотелось наброситься с кулаками, закричать: «Что ж вы сразу не сказали?!» – но она лишь кивнула. Вот почему прислуживающие женщины посоветовали сменить платье на более темное, в дороге светлое действительно ни к чему. Они все знали еще вчера, но заставили ее всю ночь терзаться страхом!

И все-таки Елизавета впала в какое-то полусонное состояние, села в поданные носилки с тщательно задернутыми шторками, куда-то ехала, не вполне понимая, что делает, потом плыла на барже, потом снова и снова ехала.

Путешествие отнюдь не было ни увлекательным, ни даже простым. Мария явно в насмешку выделила младшей сестре потрепанную повозку и целую сотню до зубов вооруженных охранников. Елизавета с куда большим удовольствием проехала бы верхом, но этому воспротивился сэр Генри Бедингфилд – ее новый тюремщик.

– Чего вы боитесь, что я сбегу? Куда? Вокруг лес и болота!

Бедингфилд только развел руками:

– Это приказ королевы, леди Елизавета.

Но самой принцессе показалось, что ее мучения доставляют удовольствие и сэру Генри тоже. Каждый его взгляд кричал: так бывает со всеми, кто не желает отказываться от своих заблуждений! Елизавета и рада бы отказаться, только каких? На трон впереди Марии она не претендовала, а вера – ее личное дело! Сэр Генри снова и снова морщился: ничего, посмотрим, как протестантка, дочь шлюхи Анны Болейн, запоет, посидев под замком в Вудстоке…

По дороге ее встречали по-прежнему как королевскую особу, что очень не нравилось сопровождающим. Самой Елизавете было все равно, она никак не могла прийти в себя от потрясения, испытанного в Тауэре, а вот ее тюремщик Генри Бедингфилд бесился, когда увидел, что в Итоне мальчики из колледжа выстроились вдоль дороги, чтобы поклониться дочери короля. В здешней глуши крайне редко появлялись особы королевской крови, потому со всей округи сбегались сельчане посмотреть на госпожу Елизавету. Повозка всегда была полна даров – пирогов, меда, цветов, свежего хлеба… Это страшно злило Бедингфилда, но тот ничего не мог поделать.

В особенно дурацком положении они оказались в Вобурне под Букингемпширом, поскольку никто не знал, как оттуда добраться до Вудстока! Елизавета фыркнула: хорошо королевство, до одного из королевских замков не просто не проехать, но, похоже, дороги нет вовсе! Дорог не было не только в Вудсток, их не было вообще. Кое-где наезжены колеи, которые при малейшем дожде раскисали и превращались в болота. Интересно, подозревает ли об этом Мария? Конечно, нет. А отец знал? Наверняка тоже нет.

Наконец, нашелся человек, который отправился с ними дальше. Фермеру очень понравилась эта общительная щедрая дама, совсем не такая, как ее неблагодарная сестра. Елизавета порадовалась, что занятый чем-то другим Бедингфилд не слышит слов их спасителя, она приложила палец к губам и глазами показала разговорчивому фермеру на своего тюремщика. Тот кивнул, мол, понял, но по дороге еще не раз заводил разговор о том, насколько леди Елизавета лучше своей сестры. Бедингфилд делал вид, что не слышит, потому как принимать меры против фермера нельзя, можно остаться посреди болот вообще без помощи.

Наконец, они услышали долгожданное:

– Вудсток, леди Елизавета.

Вудсток… Где-то здесь лабиринт Розамунды… Но думать о любовных страстях своих предков не хотелось совсем, не до них. Мне бы их проблемы, – мысленно вздохнула Елизавета. Хотя если задуматься, то проблемы были схожими: король Генрих III спрятал свою любовницу от гнева супруги, но та нашла Розамунду и в лабиринте Вудстока. Те же страсть и ревность, и снова гибель женщины из-за любви. Неужели и правда страсть приносит Евиным дочерям только погибель?! Тогда она лично ни за что больше не позволит ни одному мужчине взять над ней власть!

Совершенно не к месту снова мелькнуло воспоминание о детском друге брата Эдуарда Роберте Дадли, которого видела в Тауэре. Вся семья Дадли сидела в тюрьме в ожидании приговора, потому что младший брат Роберта Гилберт на свое несчастье женился на бедолаге Джейн. А красавчик Роберт мог бы привести женщину к гибели? Хотя, что рассуждать, ее саму из Тауэра выпустили, а Дадли оставили…

Кстати, Роберт уже давно был женат, его супруга Эми Робсарт даже появлялась в Тауэре в утешение бедолаге, об этом болтали между собой старые, дурно пахнущие крысы, охранявшие Елизавету в тюремной камере… Они еще болтали, что сам Роберт не слишком радовался визитам юной супруги, видно, не любил… Зачем тогда женился? – мысленно удивлялась Елизавета.

Бедингфилд не позволил долго предаваться размышлениям, потребовав, чтобы опальная леди не маячила на виду у окрестных жителей и ушла в свои покои. Покоями это назвать можно было только в насмешку, но за неимением иных пришлось приводить в порядок эти. Елизавете надолго стало не до Дадли и его взаимоотношений с женщинами.

Английский двор теперь больше похож на испанский. Чопорные, надменные испанцы, прибывшие в Лондон вместе с Филиппом II, сначала были встречены английской знатью неприязненно, а их наряды казались нелепыми. Но совсем скоро с той стороны Ла-Манша начали приходить сведения, что именно такой костюм, как у приближенных нового короля, моден в Европе! Пришлось приглядеться внимательней с целью найти и для себя что-то привлекательное, смириться и одеться так же. Не отставать же от остального мира.

Женщины подобно королеве закрыли свои декольте гофрированными тканями, спрятали подбородки в высокие воротники-рафы, водрузили на тщательно убранные наверх волосы небольшие чепцы… На виду оставались только лицо и кисти рук.

Но куда более разительно изменился вид мужчин. Объемные, широкие мантии времен короля Генриха, придававшие им основательность, исчезли, зато многочисленные разрезы покрыли не только рукава, но и все остальное. Теперь рубахи торчали и на животах, а из штанов вовсю топорщилась подбивка. Первое время такие фасоны вызывали откровенные насмешки, но если двор так носит, куда деваться остальным? Мужчины принялись щеголять в дублетах, изрезанных столь щедро, что уследить за всеми разрезами стало проблемой, слуги не всегда вовремя замечали нарушения в одежде, но, главное, кавалеры обрели пышные, также сплошь дырявые штаны, отчего стали похожи на ходячие тыквы на тонких, кривых ножках…

Если в Уайт-холле Филиппа и его соотечественников всячески обхаживали, а королева просто не спускала со своего супруга влюбленных глаз, то на улицах Лондона им далеко не всегда были рады. «Убирайтесь туда, откуда приехали!» – кричали вслед мальчишки. Разговаривать по-испански не желал ни один человек. Да и при дворе улыбались, рассыпались в комплиментах и… давали понять, что корону Филипп попросту не получит.