Конан и Слуга Золота - Андрей Мансуров

Выбрав подходяще расположенный стол, он спокойно пообедал тем, что заказал всё тому же Эреку, не особенно налегая на вино, что уже, в принципе, говорило само за себя для тех, кто знал нрав варвара. Затем выждал, когда народу стало совсем мало, и здоровяк сдал вахту у плиты своей прыткой и такой же крупной жене. Сдерживаемая ярость клокотала в душе киммерийца, но он умело прикидывался скучающим и равнодушно ожидавшим неизвестно чего — не то, когда вернётся его женщина, не то, когда наступит ужин.

Он хорошо понимал, что от того, насколько умелой будет его игра, и решительными — действия, может зависеть и жизнь его подруги, и его собственная. Зря он сказал старому Шеймосу, что актёр он аховый — он явно поскромничал. При необходимости он оставил бы далеко позади любого лицедея или придворного. Корил он себя лишь за одно — что не сказал Каринэ о подозрительных незнакомцах. Он даже и в мыслях не имел, что охотиться могут не за ним!

Выждав, и ещё раз убедившись, что внутри обеденного зала не осталось незнакомых подозрительных личностей, он решил действовать.

Где у Эрека винный погреб, он хорошо знал, и когда здоровяк, решив в очередной раз пополнить запасы, нырнул туда с двумя огромными, литров по пятнадцать, кувшинами, Конан, не привлекая ничьего внимания и двигаясь плавно и бесшумно, последовал за ним. Тяжёлую крышку люка он за собой аккуратно прикрыл.

Заставленный и завешанный ёмкостями и продуктами сумрачный и длинный подвал был освещён лишь через узкие, забранные частыми решётками, щели, что выходили только во внутренний дворик постоялого двора. Конана, впрочем, такие мелочи, как отсутствие света, не смущали — зрением, слухом и силой природа его не обделила. Так же, как и трезвым, практичным умом.

Совершенно бесшумно проскользнув в дальний угол подвала, он оказался прямо за спиной чёртова толстяка. Схватив наклонившегося, чтобы зачерпнуть вина из огромной вкопанной прямо в землю лохани, за загривок, и зажав другой рукой лживый рот, Конан легко перегнул крупное, но беспомощное в его мускулистых руках жирное тело так, чтобы лицо Эрека оказалось в кислой жидкости, которую хозяин гордо именовал вином.

Затем руку со рта он предусмотрительно убрал, блокируя теперь ею обе клешни противника, и одновременно прислушиваясь, всё ли спокойно наверху. Побарахтавшись в тисках неумолимых рук с минуту, и убедившись, что невозможно как следует пнуть невидимого противника, или освободиться, Эрек издал странный звук, пустил много пузырей, и, наконец, затих. Тишину в подвале теперь не нарушала даже их возня.

Рывком вынув напуганную, и чуть было не утонувшую жертву из чана, Конан сунул под нос судорожно вздохнувшему, и трясущемуся толстяку огромный кулак, другой рукой так сжав горло негодяя, что глаза того вылезли на лоб. Чтобы было понятней, как обстоят дела, он свирепо прорычал, грозно сверкая очами:

— Только вякни — и ты — покойник! Утоплю, как котёнка, в твоём же поганом вине! Понял, скотина?!

Эрек, убедившийся в своей полной беспомощности против огромных мускулистых лапищ дикого нравом северного варвара, только покорно закивал, всё ещё моргая и задыхаясь. Он не смел даже утереть обильно льющуюся с волос в глаза пахучую и едкую жидкость.

— И не думай, что сможешь сдать меня властям, или своим подельникам! — в голосе киммерийца были презрение и злость, — Меня не взять никому! А вот тебе деваться некуда — найду из-под земли! На лёгкую смерть не рассчитывай — у нас, на севере, предатели легко и быстро не умирают!

Приблизив свои горящие безумным огнём глаза к выпученным в животном ужасе заплывшим жиром глазкам, Конан ещё с полминуты буравил противника страшным гипнотическим взором.

На пол опять закапало. И запах страха — пота и мочи — дал киммерийцу понять, что противник всё понял, и запуган до нужной степени.

— По…по… пощадите! — взмолился хриплым шопотом обделавшийся хозяин. Он, видать, и вправду поверил во все эти сказки, которые полупьяный Конан, не желая отставать от милой любительницы фольклора и экзотики, любил порассказать случайным собутыльникам, или партнёрам по азартным играм здесь, за ужином: о диких и жестоких забавах и обычаях свободных, гордых, и изобретательных северных наёмников.

Надо же! Похоже, он удачно сочинил некоторые, наиболее кровожадные истории о своих и чужих подвигах! Впрочем, почему — сочинил?! В гневе он и вправду страшен! Нужно будет — и сказку превратит в самую настоящую страшную быль!

— Расскажи мне то, что я хочу узнать, и останешься жив! — Конан подкрепил угрозу, чуть сжав руку с захваченными в горсть наиболее ценными причиндалами дрожащего Эрека. Тот было слабо вскрикнул.

Конан вновь по-волчьи оскалился, зарычав, и показав, что сейчас укусит прямо за щёку! Вскрик утих мгновенно.

— Говори! — приказал киммериец, — Кто такая эта Лавина, и кто те люди, что приходили с ней сегодня ночью?

— Ла… ла… вина… она, да, она… она — проститутка! — прорвало, наконец, плотину, поставленную далёкими сейчас, хотя и, несомненно, грозными врагами, страхом перед сиюминутной опасностью, исходившей от этого сумасшедшего варвара, — Она заходила сюда! И раньше заходила, и сегодня опять заходила!

— Я знаю, идиот! А то разве пачкался бы я о твою вонючую мошонку! Говори, кто эти люди, которые были с ней?

— Я… я… их не знаю! Клянусь! Мне… велели не замечать их, и… и держать язык за зубами! Я старался… Я не смотрел на них!

— Куда они забрали Каринэ?

— Никуда! Клянусь Миртой Пресветлым, сегодня их здесь не было!

— Где же тогда моя женщина, ты, помёт Неграла?!

— Так ведь… Она… она сама ушла — сама! Вместе с Лавиной! Они спустились вдвоём, и спокойно ушли! Их было только двое! Они ещё смеялись… я… Я подумал, что хоть в этот раз, всё, вроде, обошлось!

— Что — обошлось?! — проревел варвар, хотя, в принципе, и сам догадывался.

— А… э-э… Ничего! Клянусь, Конан, я ничего не знаю! Что там — потом… происходит — не знает никто! А я… Я… у меня четверо детей! — вдруг это ничтожество упало на колени, закрыв лицо руками, и разразившись бурными рыданиями. В луже собственной мочи он смотрелся омерзительно.

— Что, боишься оставить их сиротами, если скажешь, что здесь творится? — Конан и так узнал больше, чем рассчитывал, можно было заканчивать.

— Конан! Сжалься! Я… не могу! Ведь тогда и их тоже… Я не имею права — ведь это мои дети! Пощади — не спрашивай!..

Сплюнув и поморщившись от запаха, Конан взглянул ещё раз на червяка, жалко пресмыкавшегося теперь у его ног. Интересно, он и вправду сломлен, или прикидывается, чтобы выиграть время, и рассказать о киммерийце своим сообщникам? Или…

Или он просто жалкая, боящаяся даже своей тени, пешка в чьей-то крупной игре, не посвящённая ни в какие детали, и опасающаяся лишний раз даже взглянуть на запрещённые ему вещи и дела? Впрочем, какая ему-то разница?

— Ладно, ты, трусливая мразь! Слушай внимательно! Если хочешь жить, и спасти своих щенков, помалкивай о нашем разговоре! А я-то уж точно никому о нём не скажу. — варвар вновь брезгливо сплюнул, — Но если ты, упаси Мирта твою трусливую душонку, выйдя отсюда, передумаешь…

Ничтожество на полу слабо всхлипнуло, и выдохнуло:

— Нет, Конан. Ради детей я… у меня нет выбора. Я буду молчать.

— Хорошо. Теперь нам надо сделать так, чтобы никто о нашем разговоре не догадался. Слушай. Сейчас ты… — инструкции и угрозы Конан изрекал лишь пару минут — больше времени терять было нельзя, а то слишком долгого отсутствия Эрека могли хватиться и клиенты и помощницы-помощники во главе с женой.

Одновременно с указаниями варвар быстро прокручивал в голове ситуацию.

На первый взгляд всё было, вроде, неплохо: мало ли куда взбредёт в голову отправиться двум коллегам по древнейшей профессии, чтобы посплетничать о своих делах, или… хм. Друзьях или подругах. Или подкупить чего. Да и осведомителем он обзавёлся. Может, пока успокоиться и подождать?

Но что-то всё же смущало и беспокоило киммерийца. В рассказе и Каринэ и Эрека. Нет, не то, что было сказано, а, скорее, то, что можно было додумать.

Крошечный червячок предчувствия не желал слушать доводов рассудка, и всё пищал и пищал: «Опасность!» Внутренний голос безошибочных инстинктов говорил Конану, что он всё равно опоздал, и зло уже свершилось. Что охотились точно не за ним. Что его воспринимали лишь как досадную помеху — свидетеля. И ещё говорил ему внутренний голос, что его прекрасную и такую бойкую подругу надо спасать! И спасать быстро!

Наигранно-весёлое щебетание Лавины уже начинало не на шутку раздражать.

Вздохнув, Каринэ поправила головной платок, и в очередной раз закатила глаза, ругаясь про себя. Мысль прогуляться по городу и прикупить подешевке ароматических притираний у знакомого шемита уже не казалась ей такой удачной, как полчаса назад. Достала же её эта шлюха!