Возвращение Одиссея. Будни тайной войны - Александр Надеждин

– Это тот самый Альцгеймер, который болезнь открыл? Ту самую... – оборвав непосредственное окончание уже в принципе завершенной предшествующей фразы, мгновенно последовал вопрос со стороны самого молодого из присутствующих в помещении.

– Какую... ту самую? Вы имеете в виду сенильную деменцию?

– Ну... – замялся Олег.

– Альцхаймер не открывал эту болезнь. Он ее только клинически и анатомически описал. Симптомы же самой болезни известны тысячелетия. Она была распространена еще в Древнем Египте. Например, доподлинно установлено, что ею болел принц Птах-Хотеп, живший аж полтораста веков до нашей эры.

– Полтораста? – задумчиво протянул Ахаян. – Это он, похоже, где-то из восемнадцатой династии. А не сын ли это Тутмоса... – он хотел уже было добавить порядковый номер канувшего в Лету царственного персонажа, но не успел.

– Вот относительно этого доподлинно сказать уже ничего не могу, – поспешил разочаровать его человек в белом халате.

– И старина Ронни тоже от нее скончался, – так же задумчиво, как и его шеф, заметил Аничкин, на этот раз уже не понижая тона, своим обычным голосом, и тут же пояснил: – Рейган. – Получив подтверждающий кивок головы со стороны тезки Альцгеймера, он решил уточнить: – А... что это вообще за симптомы. С головкой что-то не в порядке, нет?

– Дегенерация... деградация, – ответил вместо тезки Василий Иванович Ахаян, но при этом, правда, посчитал необходимым добавить, полувопросительно глядя на тезку: – Если я не ошибаюсь.

– В целом можно сказать и так, – подтвердил тот. – А конкретно – общая атрофация функций мозга, ведущая к потере памяти, нарушению внимания, работоспособности, ориентации во времени и пространстве.

– Тяжкая участь, – вздохнул Василий Иванович. – Слава богу, многим из нас она не грозит. В связи с отсутствием предмета атрофации.

– Это точно, – крякнул сидящий рядом с ним свежеиспеченный глава романского отдела, хотя для него так и осталось полной загадкой, кого персонально имел в виду его вышестоящий начальник. Буквально тут же он, по-видимому считая исчерпанной предыдущую тему, чуть прищурившись, устремил взор вперед, туда, где за широким прозрачным стеклом о чем-то мирно беседовали будущий «пациент» хитроумной машины под названием полиграф весь в серпантине свисающих с него проводов и подготавливающий его к предстоящему сеансу молодой человек, тоже в белом халате, являющийся, по всей видимости, ассистентом главного «оператора».

Уловив направление взгляда Николая Анисимовича, присутствующий тут же непосредственно уже сам главный «оператор» пояснил:

– По поводу вашего предыдущего, оставшегося без ответа вопроса. Да, вот это и есть то, что называется предварительное интервью.

– Понятно, – немного нахмурившись, произнес Николай Анисимович. – А сколько времени занимает именно эта процедура?

– Судя по традиционной методике, минут не менее сорока, – опять вместо адресата заданного вопроса ответил Василий Иванович Ахаян, но, как и в предыдущий раз, тут же у этого адресата снова вежливо уточнил: – Да, Алоиз Алоизович?

Адресат, опустив вниз уголки губ и слегка наморщив лоб, пожал плечами:

– Ну... вообще-то, сейчас мы имеем дело со случаем довольно специфическим. Поэтому придерживаться классической схемы вряд ли имеет смысл. Минут через десять-пятнадцать и начнем.

– ...Помолясь, – добавил окончание фразы Василий Иванович и тут же, снова подчеркнуто вежливо, спросил: – А в чем, собственно говоря, заключается специфика данного случая? Если это, конечно, не секрет.

– Видите ли... – товарищ со шкиперской бородкой сложил перед собой, на колени, свои сухопарые ручки и непроизвольно подался чуть вперед, – обычно в ходе предварительного интервью человека посвящают в детали предстоящей... процедуры. Вместе с тем мы стараемся одновременно создать максимально благоприятный для работы климат и атмосферу и выявить общее как психологическое, так и физиологическое состояние проверяемого лица. Это, в определенном смысле, чем-то сродни обычному инструктажу, предваряющему любой психологический эксперимент. В ходе интервью мы обсуждаем с нашими, как мы их называем, «пациентами» те темы, которые имеют непосредственное отношение к предстоящему тесту. И не только темы в общем, так сказать, плане. Как правило, мы заранее обсуждаем с проверяемым лицом также и все подготовленные нами вопросы. Такой подход позволяет убедиться, что эти вопросы трактуются нами одинаково и... не вызывают различных интерпретаций и... каких-либо ненужных ассоциаций. Кроме того, это усиливает у испытуемого определенное чувство ответственности за результат эксперимента и... страха за дачу ложных показаний. Иными словами, формирует и цементирует его внутреннюю готовность к предстоящему испытанию. А готовность эта непосредственно и напрямую влияет на успех всей проверки. В вашем же случае у проверяемого нет необходимости ни пробуждать, ни развивать этой готовности. Он сам, как говорится, рвется в бой. И ему, насколько я понял, есть много что нам сообщить и безо всякого его к тому внешнего побуждения. Поэтому, я думаю, мы не будем так уж строго придерживаться нашей обычной классической методики ведения диалога с различными вариантами чередования нейтральных, то есть не имеющих отношения к делу, вопросов с вопросами критическими, коими являются, с одной стороны, так называемые значимые вопросы, или целевые, которые мы и хотим в конечном итоге прояснить, и, с другой стороны, вопросы контрольные.

– А в чем, я прошу прощения, разница между вопросами целевыми и контрольными? – бросил стоящий в задней массовке Иванов, с интересом впитывающий в себя каждое слово сухопарого мэтра.

– «Передавали ли вы когда-либо какие-нибудь сведения секретного характера представителям зарубежных спецслужб?» – это вопрос контрольный. Здесь нам важен, прежде всего, характер реакции пациента. «Какие именно сведения и когда вы передали представителям этих спецслужб?» – вопрос целевой. В этом случае, помимо реакции, важна еще и сама содержательная часть ответа, – пояснил мэтр.

– Понятно, – кивнул головой Иванов.

– Скажите, Алоиз Алоизович, – подал голос Соколовский и посмотрел на стоящего рядом с ним в той же массовке, только на самом ее левом фланге, как и прежде, хмурого Минаева. – Тут у нас, до прихода сюда, спор один маленький возник. На предмет эффективности проверки на детекторе...

– Никогда... – мгновенно прервал его человек в белом халате, – никогда не употребляйте этот термин. Я вас очень прошу. Во всяком случае, в моем присутствии. Оставьте его журналистам и... прочей дилетантской братии. Полиграф – это не детектор.

– А что?

– Ну... в строго научном смысле слова это многоканальный осциллограф, предназначенный для одновременной записи разнообразных функций человеческого организма в ходе его комплексного исследования. Детекторами же, смею напомнить, в физике обычно называют устройства, служащие для разного рода преобразований электрических колебаний. Что, как совершенно очевидно, относится к определенному, весьма специфическому спектру...

– Прошу прощения, был неправ, вспылил, – не дав прозвучать окончанию фразы, мгновенно отреагировал на разъяснение Соколовский.

– Не судите нас слишком строго, Алоиз Алоизович, мы же все, как бы это помягче сказать, поприличней... гуманитарии. То есть в отношении физики и всех иных точных наук и есть самые натуральные дилетанты, – подал голос сидящий перед массовкой Ахаян и, слегка обернувшись, бросил взгляд на Иванова. – Правда, есть и среди нас уникумы... гиганты, можно сказать, научной мысли, которые с помощью уравнения... кого там, бишь, его?..

– Шредингера, – чуть закусив нижнюю губу, опустил голову Иванов.

– ...Шредингера... – продолжил Василий Иванович, – могут определить траекторию движения рулеточного шарика и... еще бог знает чего, но это уже счастливые исключения. Так... как все-таки, интересно, насчет эффективности?

– Среднестатистическая – от семидесяти до девяноста процентов.

– То есть минимум в семидесяти, а максимум в девяноста случаях из ста вы можете абсолютно точно сказать, соврал ли человек, отвечая на тот или иной ваш вопрос, или нет.

– Почему максимум в девяноста случаях? Повторяю, это же средняя статистика. Опытный и квалифицированный оператор... самое главное, толковый... умный... грамотно проведя подготовительную работу с пациентом, уверенно выходит на стопроцентный результат.

– А опытный и... главное, умный пациент, в свою очередь, способен уверенно... – подал голос хранивший до этого упорное молчание Минаев, но фразу не закончил.

– Естественно, – прервал его недоозвученную, но и без того всем понятную мысль лысовато-седовласый оператор. – Он может ввести в заблуждение машину. Обмануть датчики. Но есть же еще человеческий фактор. Вы же сидите напротив него. Наблюдаете за ним. За его лицом. Руками. Ногами. Жестами. Осанкой. Слушаете его. Ваш-то личный полиграф... – он энергично постучал указательным пальцем по своему покатому лбу, – тоже должен работать. И получше казенного.