Призраки не умеют лгать - Анна Сокол

— Вы знали, что родились двойняшки?

— Нет. И вот, что я тебе скажу, Демон, — старуха выпрямилась и улыбнулась, — Сначала докажи, что это было именно так. Мой сын, выросший в семье псионника, никогда бы не назвал ребёнка мёртвым именем, — она подняла палец с толстыми шишковатыми суставами, видя, что он уже раскрыл рот для возражений, — Никогда. Радость и хлопоты, вот что принесло нашей семье рождение Алленарии. Ни намёка на скорбь или похороны, это я могу тебе гарантировать.

— А я могу вам гарантировать, что кто-то записал эту девочку как вашу внучку. Назвал её, подписал документы именем вашего сына, и снял деньги с его счета, что бы оплатить расходы, — Дмитрий наклонился к старухе, стараясь говорить чётко, не привнося в доводы отголосок собственных эмоций.

— Тогда найди этого кого-то! Докажи, что ты не зря покинул тёпленькое местечко под боком у мамочки.

Это был удар под дых! Он это знал. Она это знала. Алленария чувствовала, потому что переводила обеспокоенный взгляд с бабушки на псионника.

— Козел, — сквозь зубы выругался псионник, — Ну куда ты прёшь!

Дмитрий вывернул руль и нажал на тормоз. Всю дорогу он чувствовал, как медленно закипает, и пока изливал злость на других водителей. Где эти дебилы права получали?

Маленькая ладошка успокаивающе легла на его руку, заставляя помедлить и не газануть с места. Он вздрогнул, пальцы девушки были ледяными, тут же захотелось взять их в свои и согреть.

— Дмитрий Борисович, не огорчайтесь. Бабушка иногда бывает, — она замолчала, подбирая слово, и ему стало интересно, как охарактеризует каргу любимая внучка, — Строгой.

Прекрасно! Он что, нашкодивший школьник?

— Лен, давай на "ты". Когда ты так меня зовёшь, чувствую себя дедом. Я Дима, Димон, Демон, как угодно, но только не Дмитрий Борисович. Договорились?

Девушка кивнула и уголки губ приподнялись в подобии улыбки. Он сразу почувствовал себя лучше.

Видит бог, он предлагал Лене остаться с бабушкой и родителями, но женщины, руководствуясь одними им понятными причинами, решили, что ей лучше вернуться с ним. Опасности больше не существовало — час назад Гош доложил об удачном завершении операции. По результатам экспертизы энергетические выплески совпадали на сто процентов, а также были аналогичны общему фону над захоронением. Конечно, он собирался ещё раз все проверить. Но личность блуждающего они установили правильно.

Теперь призрак прочно заперт в четырёхугольнике своей могилы, а если все же его упорства хватит на преодоление поставленной завесы, то он будет настолько слаб, что ни о каких атаках или материализации и речи быть не может.

Дмитрий отправил уставшего помощника отдыхать, дня на три, не меньше. Насколько стало бы проще жить, имей они возможность привязывать всех умерших сразу же! Лет семьдесят назад подобный эксперимент уже проводился, но закончился он плохо. Псионники стали умирать от физического и энергетического опустошения. Слишком много сил тратится на процедуру. Чтобы усмирить одного призрака без ущерба для собственного здоровья требуется от трёх до пяти сотрудников среднего уровня, или два высокого, а потом уже им нужно время для восстановления.

Он помнил свою самую первую привязку, ещё в академии на практике. После этого он еле мог двигаться, не говоря уже о том, что бы соображать и разговаривать. Второй раз вышло легче, и третий, и четвёртый, и пятый. Втянулся, привык и уже не рассыпался на части, после каждой процедуры.

Из всех умерших блуждающими становятся процентов восемьдесят, а остальные двадцать — нет. Пять из них до сих пор по неизвестным причинам, а остальные пятнадцать — это псионники, умирающие, как обычные люди, но никогда не возвращающиеся.

Лично он очень рад, что не доставит после смерти никакого беспокойства ни друзьям, ни коллегам.

Глава 4 Друзья и враги

Этот человек был непредсказуем. Я краем глаза посматривала на Дмитрия, вцепившегося в руль. Бесполезно просить его сбросить скорость. Нет, возможно, он и послушается, но через пять минут забудет об этом, и снова утопит педаль газа в пол. Как будто убегает от кого-то. Какие демоны, поселившиеся в его голове, не дают ему спокойно жить?

А я ещё называла маму стихийным бедствием. Нет, не надо. Не надо воспоминаний, от которых в груди разрастётся бездонная дыра боли и страха. Дай волю, и волна ужаса и паники накроет с головой. Захочется выть, кричать и кататься по земле. Невозможность что-нибудь предпринять, что-нибудь сделать для них, спасти, доводила меня до отчаяния. Чтобы не сойти с ума, надо отодвинуть, заслонить чувства повседневными мыслями и делами. Чётко решить для себя, что родители поправятся и все будет хорошо.

— Почему она называла меня убийцей? — спросила я, мужчина повернул голову, но ничего не ответил, — Вы же… Ты же видел медицинские документы. Она умерла из-за меня?

Он даже не обернулся, но на скулах задвигались желваки. Что на этот раз его разозлило?

Лучше б он отдал моё дело, той девушке — псионнику, Эми, кажется. Презрение и чувство превосходства можно перетерпеть, а вот его — нет. Я поняла это сразу, как увидела. Он улыбался, что-то говорил, старался быть дружелюбным, но все это не затрагивало его холодных серых глаз. Словно оттуда, из глубины, за мной наблюдал кто-то другой, враждебный, колючий. Чужак, запертый в человеческом теле. Тот, который вытащил меня из постели той страшной ночью. Высокий, взъерошенный, беспощадный, злой. И одновременно холодный, отстранённый, словно учёный, наблюдающий за брошенной в огонь зверушкой. Пламя едва не сожрало меня. Стало вдруг все равно, что будет дальше. Груз вины казался неподъёмным. Что значат слова и слезы, когда самые дорогие и любимые лежат при смерти?

На следующий день Дмитрий просил прощения. За то, что защищал моих родителей от меня. За себя. Непонятный человек. Не Димон, а Демон.

— Ты ни в чем не виновата, — псионник смотрел прямо перед собой, на улице уже стемнело, мы ехали по узкой неровной дороге, — Разве ребёнок может отвечать за это? Новорождённый младенец. Ни черта подобного!

— Закон выживания, — тихо сказала я, — У меня не было выбора, просто не могло быть. Логичнее было бы винить врачей.

— Логичнее, — эхом повторил мужчина.

Он остановился перед зданием службы контроля. Тусклый свет факелов освещал парковку, машин почти не было. Неудивительно, пока мы возвращались в Вороховку, время перевалило за полночь. Кабинет псионника, поначалу вселивший в меня чувство необъяснимой тревоги, в мягком свете настольной лампы показался даже уютным. Алый кожаный диван, приобрёл тёплый кирпичный оттенок, стены потеряли режущую глаза белизну, а мебель, состоящая из одних металлических трубок, сгладилась рассеянным полумраком. Не пыточная, просто комната человека со своеобразным вкусом.