Невероятное путешествие - Шейла Барнфорд

Наконец, раздувшийся и довольный, старый пес растянулся на коврике у теплой плиты, а Нэлл принялась готовить новый завтрак.

– Какой он породы? – спросила она немного погодя. – Я никогда не видала такого уродца… Он выглядит так, будто его зачем-то втиснули в чужую шкуру.

– Это английский бультерьер, – ответил ее муж. – Отличный экземпляр, между прочим – настоящий старый боец! Я их очень люблю. Видно, совсем недавно был в переделке, а ему должно быть добрых десять-одиннадцать лет.

Почувствовав в голосе мужчины восхищение и уважение, столь редко выпадающие на ее долю, собака от счастья заколотила хвостом о пол, потом вскочила и ткнулась костлявой головой в колени хозяина.

Одобрительно посмеиваясь, Маккензи поглядел вниз:

– Самоуверен, как бес, но неотразим! Не правда ли? Все же – что нам с тобой делать?

Нэлл погладила собаку по плечу и почувствовала под рукой шрамы. Разглядев их поближе, она удивленно сказала мужу:

– Это следы когтей. Очень похоже на те, что медведь оставляет на свежем дереве, только меньше…

Они молча смотрели на собаку у своих ног, думая, что за драма разыгралась совсем недавно где-нибудь в лесу. Сейчас Маккензи впервые разглядели, что в глубине веселых маленьких глазок собаки лежат тени, что шея неестественно тонка, что хвост неутомимо и радостно колотящий пол, облинял и истрепался. Перед ними была всего-навсего измученная старая собака, изголодавшаяся не только по пище, но и по ласке.

Ни у одного из супругов не возникло и тени сомнения, что будет дальше. Пес останется у них, если захочет и будет получать от них все, в чем нуждается.

Они безуспешно обследовали белую шкуру и розовые уши, надеясь найти клеймо с номером. Затем было решено, что когда Маккензи поедет позднее в город за частями к новой маслобойке, то наведет справки, сообщит о находке полиции и, может быть, даст объявление в городскую газету. Ну, а если из этого ничего не выйдет…

– Тогда ты, надо думать, сел нам на шею на всю жизнь, старый бродяга! – бодро сказал Маккензи, ловко подталкивая гостя носком ботинка так, что тот перевернулся с блаженным вздохом на спину и подставил подмышки, чтобы их почесали.

В это утро, открывая дверь, Маккензи увидел диких уток, летящих к маленькому озеру, куда впадал ручей, бегущий мимо фермы. Было еще достаточно рано, чтобы сходить поглядеть, там ли они.

Он сунул в карман пригоршню патронов, снял со стены старую двустволку и отправился к озеру. Нэлл стала убирать со стола, обходя развалившуюся посреди комнаты собаку или перешагивая через нее. Собака следила за каждым движением женщины полуприкрытыми глазами.

На пути через поле, еще покрытое туманом, Маккензи остановился зарядить ружье, потом тихонько подкрался к маленькому, в зарослях ольхи, озерку. Раздвинув ветви, он увидел примерно на середине шесть диких уток. Они сидели вне выстрела. Поскольку ветер дул со стороны Маккензи, не было надежды, что утки к нему подплывут, разве если что-нибудь спугнет их с противоположного берега.

Не успел Маккензи повернуть назад, как заметил, что камыши на противоположном берегу зашевелились. Встревоженные утки сразу же поднялись, громко крякая. Маккензи дважды выстрелил, когда они пролетали над ним. Одна шлепнулась в воду, а другая упала на берег неподалеку. Эту утку он подобрал и только собрался пойти за легким каноэ, чтобы достать вторую, как к своему удивлению увидел большую голову плывущей к утке собаки.

Звук выстрела и плеск упавшей дичи подействовал на лабрадора, как зов трубы на старого боевого коня. Он прыгнул в воду и поплыл к утке, но тут же обнаружил, что не в состоянии открыть как следует пасть, чтобы схватить тяжелую птицу, и был вынужден тащить ее к берегу за конец крыла.

Шагах в двадцати от человека лабрадор вышел из воды. Красивая сизо-зеленая голова селезня волочилась по земле, крыло растянулось, радужное оперение блестело на солнце.

Лабрадор с сомнением смотрел на чужого человека, а тот, открыв от изумления рот, разглядывал собаку. Оба застыли в немом молчании. Наконец, человек пришел в себя:

– Молодец! – сказал он спокойно, протягивая руку. – Здорово сработано! Теперь неси ко мне!

Пес нерешительно подвинулся вперед, волоча птицу.

– Дай! – приказал Маккензи, так как собака все еще колебалась.

Лабрадор медленно пошел вперед и отпустил птицу. Теперь Маккензи с ужасом увидел, что его морда с одной стороны страшно раздулась, глаза превратились в щелки, верхняя губа оттопырена. В коже глубоко сидело несколько игл дикобраза – словно маленькие булавки в круглой подушечке для иголок. Мокрая шерсть обрисовывала торчащие ребра и, когда собака отряхивалась, Маккензи заметил, что она пошатнулась.

Человек быстро принял решение: неважно, чья это собака, но она нуждается в срочном лечении. Необходимо извлечь иглы сейчас же, пока воспаление не распространилось дальше.

Подняв утку, он ободряюще потрепал собаку по голове.

– К ноге! – сказал он твердо.

К его радости, собака без колебаний пошла позади него к дому.

Лабрадор так ослаб, что теперь страстно стремился лишь к одному – снова быть в мире людей, в том незыблемом мире, где распоряжается человек, а собака только подчиняется.

Пес покорно брел за человеком через поле, как вдруг Маккензи вспомнил о другой собаке, и в замешательстве нахмурился. Сколько еще таких нуждающихся в помощи собак приведет он сегодня в кухню своего дома?

Длинная тень Маккензи упала на поленницу, где грелся сонный сиамский кот; он насторожился при виде незнакомого человека, тот же прошел мимо, не заметив его, но собака тотчас узнала кота и приветствовала его коротким взмахом хвоста и движением головы.

Целый час Маккензи занимался собачьей мордой. Он удалил иглы дикобраза плоскогубцами, одна из игл проткнула насквозь небо и ее пришлось тащить изнутри, но собака ни разу не зарычала, а только повизгивала, когда боль становилась невыносимой. Когда же Маккензи кончил, она в знак благодарности пыталась лизнуть его руки.

Должно быть облегчение наступило сразу, так как гной обильно вытекал через проколы и опухоль начала быстро спадать.

Пока продолжалась вся эта операция, дверь, ведущая из кухни в заднюю комнату, тряслась и громыхала, за ней непрерывно, жалобно скулил запертый терьер: он так мешал Маккензи, толкаясь ему в руки, видимо, беспокоясь, что люди причинят зло его товарищу, что Нэлл была вынуждена выманить его косточкой за дверь и быстро захлопнуть ее перед собачьим носом. И теперь, все еще подозревая обман, пес всей тяжестью кидался на дверь. Но Маккензи решили не пускать его пока вторая собака не съест миску молока.

Джеймс пошел мыть руки, а Нэлл с тревогой слушала беспокойную беготню и удары в дверь. Наконец, боясь, что пес себе что-нибудь повредит, она отворила дверь. Терьер бешено влетел на кухню, готовый защитить своего друга, – но остановился, как вкопанный. На его морде появилось озадаченное, уморительное выражение, когда он увидел лабрадора, спокойно лакающим молоко. Потом они уселись рядом около двери, выказывая друг другу всяческие знаки внимания.

Их сильная взаимная привязанность и то, что они друг друга сразу узнали, означало, что собаки пришли из одного дома, Нэлл думала, что их выгнали оттуда, она все еще не могла забыть, как страшно выглядела собака утром. Но сам Маккензи считал, что животные знали и заботу, и внимание, так как оба были очень дружелюбны и уверены в ответном расположении. Тем труднее было понять, что заставило их странствовать по столь опасным, глухим местам.

– Может быть, их хозяин умер и оба они убежали из дома? Или потерялись во время переезда через эти края и теперь пытаются найти обратную дорогу к знакомым местам? – гадал Маккензи.

Предположениям не было конца, но достоверным было одно: путь собак был настолько долгим, что раны от медвежьих когтей успели зажить, иглы дикобраза прошли насквозь в пасть, а сами псы оказались на грани голодной смерти.

– Они, вероятно, пробежали миль сто или даже больше, – говорил Маккензи, – может, они из самой Манитобы! Удивительно, чем они жили всю дорогу?

– Охотились? Попрошайничали на фермах? А может воровали? – предполагала Нэлл, с улыбкой наблюдая в кухонном зеркале, как утренний гость, видя, что хозяйка повернулась спиной, стянул с тарелки оставшийся от завтрака кусочек бекона.

– Вряд ли они могли многим поживиться – задумчиво сказал ее муж. – У лабрадора одна кожа да кости. Долго бы он не продержался. Когда поеду в Дипуотер, запру их в конюшне. Нельзя допустить, чтобы они опять удрали… Ну, как Нэлл уверена ли ты, что хочешь иметь в доме двух чужих собак? Пройдет, вероятно, немало времени прежде, чем их найдут, а может и никогда не найдут.

– Пусть живут сколько захотят, – просто ответила его жена. – Но надо непременно подобрать им какие-нибудь клички, а то обращаемся к ним только: «сюда» или «хорошая собака». Пока тебя не будет, я что-нибудь придумаю, – добавила она, – да снесу еще молока в конюшню…