Тень разрастается (СИ) - Крейн Антонина

— Нам скучно, — ровно повторила императрица.

Вот уроды. Нелогичные уроды, причем.

Вдруг порыв ветра… Впрочем, какого там ветра! Легкое изменение подводного течения сдернуло капюшон с головы человека, писавшего на доске. Ох, не зря во мне всколыхнулись воспоминания.

Подле морской владычицы стоял, понурив голову, Ол`эн Шлэйла, тихий лодочник. Ни блёсен, ни рыбьеголовый, серединка на половинку. По его собственным словам — рыбий хозяин. Выражение его выпуклых, безбровых глаз было печальным. Перехватив мой взгляд, он отвернулся.

Ол`эн Шлэйла… Я вспомнила нашу встречу. Мы с Кадией должны были разобраться с конфликтом между Шлэйлой и рыбаками-тилирийцами, которые бастовали против «тихого лодочника». Дескать, за Шлэйлой рыбы плавали, другим улова не доставалось. Казалось, мы все сделали правильно, но… Вскоре тилирийцы подожгли дом Шлэйлы. Видимо, тогда он вернулся в Рамблу. Хотя, помнится, говорил, что ему не нравится тут, мол, соотечественники считают за божество, рыбы все время рядом толкутся, жуть как неудобно.

— О чем вам рассказать, владычица? — мрачно уточнила я.

— О чем хочешь, — склонила императрица голову набок. Все ее подданные мгновенно сделали то же самое. Зеркалят, подхалимы.

И тогда я просто пересказала им дело о тихом лодочнике. Ну как — просто.

Превратила в сказку: перевела все в третье лицо, добавила красок. Представила себя рыцарем-паладином. Заменила рыбьеголового на птицеголового — живут же на востоке люди с головами чибисов… Человек-птица в моей истории пытался понять, чего боятся небеса над Шолохом — так же, как Ол`эн пытался выяснить, чего боится речное дно. Человек-птица умел слушать небо. Он узнал, что грядет большое зло, потому что кто-то допустил страшную ошибку, и теперь мир тихо рушится. Человек-птица напутствовал паладина, чтобы тот берег себя.

Наша реальная история тут бесславно заканчивалась. В вымышленной же я продолжила.

Рассказала о том, как паладин подружился с богом, как оказалось, что зло и впрямь идет. Как боги отправились на битву с тем, кого называли Зверем. Битва эта идет далеко-далеко за пределами нашего глупого мира, но не так далеко, чтобы мы могли забыть о ней… По страшному секрету я поведала, что на свете лишь двое знают, в какой мы опасности: тот, кто умеет слушать небо, и тот, кому повезло — или не повезло — оказаться в нужное время в нужном месте. Паладин и птица. Все.

Моя история заканчивалась тем, что рыцарь нёс для человека-птицы послание от богов. Но паладина похитили глупые раскормленные голуби, и теперь человек-птица отправляется на его спасение, зная, что без помощи паладина он никогда не узнает подробности о подступающем зле.

— И что, дочь верхнего мира? — владычица прервала воцарившееся молчание. — Это конец?

— Пока да.

— Плохая из тебя рассказчица!

— Что ж вы хотите от преступницы, — пожала плечами я. — Мой скудный ум не может сходу придумать что-то получше, увы. Надо будет как следует поразмышлять в тишине.

Владычица нахмурилась. Подданные зашебуршились, негодуя из-за оборванной сказки. Ол`эн Шлэйла смотрел на меня с едва скрываемым ужасом. Стая рыб вокруг него в волнении трепыхала хвостами.

Сказка ложь, да в ней намек. К счастью, мой намек дошел до цели.

— Хорошо, — сказала подводная императрица. — Завтра продолжишь. Еще раз оборвешь историю — несдобровать твоему другу.

Она щелкнула пальцами, и клетку с ругающимся Мелисандром утащили куда-то в вбок. На груди Мела я мельком заметила оба артефакта. Ну, хоть какие-то плюсы — не отобрали наш трофей.

Серебристая ночнушка наконец-то позволила мне пошевелиться. Более того, неугомонная одежда стала настойчиво подталкивать меня к выходу из зала, заставляя кланяться вельможам по дороге. Изысканные поклоны не помешали мне, впрочем, корчить зверские рожи. Ну уж нет! Не дождутся от меня учтивости эти куры подводные!

Длинными коридорами живая одежда увела меня в маленькую комнатку, и там бросила на кровать, как тряпичную куклу.

Ох.

ГЛАВА 6. Дикая охота

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Дверная ручка повернулась. Тихо тренькнуло — это звякнули бутылочные стекляшки, те, что у блёсен играют роль звонка.

Прахова ночнушка, прибившая меня к кровати, заинтересовалась происходящим. Она дернулась вверх, как разбуженная овчарка, и я с невольным любопытством привстала на локтях.

На пороге темнел силуэт Ол'эна Шлэйлы. Прежде чем закрыть за собой дверь, он привычно подождал, пока внутрь проскользнет его рыбья гвардия.

— "Здравствуй, Тинави", — накарябал он на доске.

— Здравствуй, Ол'эн.

— "Это правда? Зло, Зверь? Боги?"

— Да.

Тихий лодочник молитвенно коснулся пальцами лба. Щель, заменявшая ему рот, горестно выгнулась на крупном, нечеловеческом подбородке. Рыбье лицо, казалось, не было предназначено для таких эмоций. Оно было тугим и неподвижным, как резиновая маска.

Я поняла, что внешность метиса перестала меня отталкивать… Шлэйла был единственным, кто знал, что грядет какая-то ужасная мифическая дрянь. Еще до того, как я вляпалась в эту катавасию со Зверем, он чуял, что во вселенной что-то нарушилось. И боялся. И ни с кем не мог разделить свой страх.

Он присел на витое кресло в углу комнаты, и я рассказала ему о битве в Святилище и о том, что Карланон и Авена отправились спасать принца Лиссая и хранителей.

— "В чем состоит послание богов?"

— Только в том, что нам надо ждать и помалкивать обо всем этом, — я не стала лукавить.

Лицо Ол`эна помрачнело. Кажется, он надеялся на большее. Мне было немного неловко за то, что я выдала такую бессмысленную, по сути, информацию за «послание от богов», но… Зато теперь он здесь, и это — мой шанс выбраться из Рамблы безо всяких там идиотских сказок.

Я перевела тему:

— Ол'эн, почему ты вернулся в Рамблу? Из-за склочных тилирийцев? Прости, что я не проследила…

Он жестом прервал меня. Писчее перо нервно запрыгало в руках Шлэйлы:

— "Когда мир падет, я хочу быть рядом со своей семьей."

— Мир не падет, — жестко пресекла панику я. К сожалению, жесткой у меня была только интонация — сумасшедшая ночнушка, признав в госте «своего», снова плашмя растянулась по кровати, не дав мне пространства для жестикуляций. Шелковые кандалы какие-то… — Карл…Карланон справится. Ты бы видел, какие он заклинания умеет творить! А Авена? Она такую штуку на этих насекомых послала, что целый город уничтожить можно, не то что одного Зверя!

Шлэйла покачал головой. Упрямо, неверяще.

— "Ты плыла домой?" — написал он.

— Да. Мы с другом двигались в Шолох. Мы не преступники, Ол'эн. Точнее… — я замялась. Вообще-то, именно преступниками мы и были, но я все никак не могла привыкнуть к тому, что такое плохое слово может иметь отношение ко мне. Ко мне! Я ведь положительный персонаж. Разве это не очевидно? Разве тут нет каких-то других, менее плоских, не таких оценочных слов?

— "Неважно," — Ол'эн устало прикрыл глаза. — "Ты должна быть со своим народом, как я — со своим. Мы утешим их в конце, если Авена, сиятельная богиня, краса мира и т. д., не справится с чудовищем."

Я скорчилась. Его милые «и т. д.»-сокращения умиляли, но депрессивная позиция вгоняла в тоску. Уж кем-кем, а утешителем, эдаким священником, отпускающим грехи, я себя точно не чувствую. Защитниками нам тоже не быть. Если уж боги не справятся, то мы и подавно. «Ни рыба, ни мясо,» — так, что ли, назовется наш бравый отряд из полублёсна и не дотягивающей до минимального воинского роста девицы? Ну, нет. Боюсь, это действительно та ситуация, где ты просто должен верить в силы и опыт капитана судна, а сам сидеть, пассажир пассажиром, и пытаться расслабиться.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

- Мы ничем не поможем, Ол`эн… — протянула я и осеклась. Так, стоп. Не надо убеждать его в собственной бессмысленности!

Между тем, Шлэйла подошел и неожиданно вложил мне в руку значок Ловчей. Пока я радовалась вещице, он двумя пальцами, брезгливо, взялся за подол моей серебристой рубахи, и что-то шепнул. Ткань затрепетала, сначала слабо, потом сильнее. Через несколько секунд она билась в конвульсиях, как выброшенная на берег плотвичка. Я почувствовала, что меня больше ничто не держит. Снова свобода! Классическое женское нытье про власть, которую над нами имеют шмотки, теперь обросло для меня новым значением.