История Пенденниса, его удач и злоключений, его друзей и его злейшего врага (книга 2) - Уильям Теккерей

— Ну, что еще? — спросил Стронг. — Верно, все то же?

— Все то же, будь оно проклято, — отвечал баронет. — Вчера вечером проиграл двести наличными и еще на триста выдал чек. Притом на завтра, на банкиров миледи. Необходимо его оплатить, иначе мне не поздоровится. В последний раз, что она заплатила мои игорные долги, я поклялся, что больше в руки не возьму кости, а она пригрозила, что ежели я опять сорвусь, так она от меня отступится, и она свое слово сдержит. Мне бы три сотни годовых и уехать отсюда. На каком-нибудь немецком курорте на три сотни в год можно жить безбедно. Только вот привычки у меня дьявольски расточительные. Хоть бы мне утонуть в Серпантайне, хоть бы умереть, ей-богу! И зачем я пристрастился к проклятым этим костям! Вчера мне так везло всю ночь: выкликну пять, выпадет — семь, — а потом эти мерзавцы решили подсунуть мне в уплату вексель, который Алтамонт выдал на меня, и с этой минуты счастье мне изменило. Ни разу не удалось бросать больше двух раз подряд, и обчистили меня до нитки, да еще заставили дать им этот чертов вексель. Как я теперь по нему уплачу? Блекленд ни за что его не отсрочит. А Халкер и Буллок тут же оповестят мою супругу. Ей-богу, Нэд, я самый разнесчастный человек в Англии.

Пришлось Нэду изыскивать способ как-нибудь утешить сломленного горем баронета; и, судя по всему, он добилсятаки для своего патрона нового займа — недаром он спускался в контору мистера Кэмпиона и имел с ним секретный разговор. Алтамонту опять перепало несколько золотых монет и обещание дальнейших подачек; и баронету в ближайшие два-три месяца уже не было нужды мечтать о смерти. А Стронг, сведя воедино все, что слышал от полковника и от сэра Фрэнсиса, понемногу составил себе довольно точное представление о том, какими узами связаны эти два человека.

Глава XLIV

Сплошь разговоры

После обедов на Гровнер-Плейс и в Гринвиче, на которых, как мы видели, присутствовал и майор Пенденнис, сей достойный муж с каждым днем, кажется, проникался все большим расположением к семейству Клеверингов. Оно выражалось в частых визитах, в несчетных знаках внимания к хозяйке дома. С давних пор вращаясь в свете, он имеет счастье быть принятым во многих домах, которые надлежало бы посещать и даме столь знатной, как леди Клеверинг. Разве миледи не хотелось бы поехать на большой вечер в Гонт-Хаус? А виконт Мэроуфат дает у себя в Фулеме утренний завтрак с танцами. Там будет весь цвет общества (в том числе члены королевской фамилии) и кадриль в стиле Ватто, в которой мисс Амори выглядела бы просто очаровательно. Угодливый старый джентльмен любезно предлагал сопровождать леди Клеверинг на эти и другие подобные увеселения, а также выражал готовность оказать любую услугу баронету.

Несмотря на положение и богатство Клеверинга, свет упорно проявлял к нему известную холодность, и о нем по-прежнему ходили странные, темные слухи. Его забаллотировали в двух клубах. В палате общин он сошелся лишь с несколькими, притом наименее почтенными членами этого достославного собрания, ибо имел завидную способность выбирать дурную компанию и осваиваться в ней так же легко, как другие — в обществе людей самых достойных. Перечислять всех членов парламента, с которыми общался Клеверинг, было бы слишком противно. Назовем лишь некоторых. Был среди них капитан Рафф, депутат от Эпсома, который не показывался в палате после последних Гудвудских скачек, так как, по словам мистера Хотспера, старосты его партии, уехал с какой-то миссией на Левант; был Хастингсон, депутат-патриот от Излингтона, чей голос, бичующий продажность чиновников, теперь умолк, поскольку его назначили губернатором острова Ковентри; был Боб Фрини, из Бутерстоунских Фрини, который стрелял без промаха, почему мы и говорим о нем с великим уважением; и ни один из этих джентльменов — а мистер Хотспер по долгу службы со всеми с ними общался — не возбуждал в нем такого презрения и неприязни, как сэр Фрэнсис Клеверинг, потомок знатного рода, с незапамятных времен представлявшего в парламенте свой город и округ Клеверинг. "Когда этот человек нужен для голосования, — говаривал мистер Хотспер, — можно пари держать, что его разыщут в каком-нибудь притоне. Он получил образование во Флитской тюрьме, а Ньюгетская у него еще впереди, помяните мое слово. Денежки милейшей бегум он спустит в орлянку, потом попадется на карманной краже и окончит свои дни на каторге". И если уж Хотспер, при его знатном происхождении и таком взгляде на Клеверинга, все же мог, из должностных соображений, вежливо с ним разговаривать, то почему бы и майору Пенденнису не иметь своих причин для того, чтобы оказывать внимание этому злосчастному баронету?

— У него превосходные вина и превосходный повар, — говорил майор. — Пока он молчит, его вполне можно терпеть, а говорит он мало. Если ему нравится посещать игорные дома и проигрывать деньги шулерам, мне-то что за дело? Ни в чьи дела не должно вникать слишком пристрастно, мой милый Пен; у каждого есть в доме какой-нибудь потайной уголок, куда он не хотел бы нас с тобою пускать. И к чему, раз все остальные покои в доме для нас открыты? А дом великолепный, это мы с тобой знаем. Пусть хозяин оставляет желать лучшего, зато хозяйки хоть куда. Бегум не ахти как утонченна, но доброты необыкновенной и, заметь, очень неглупа; а маленькая Бланш… мое мнение о ней тебе известно, плут ты этакий: она к тебе неравнодушна и хоть завтра пойдет за тебя, скажи только слово. Но ты теперь возгордился, тебе небось подавай дочку герцога, на меньшее не согласен, а? Попробуй, вдруг что и выйдет.

Возможно, светские успехи ударили Пену в голову; возможно также, что он (отчасти под воздействием бесконечных дядюшкиных намеков) и сам полагал, что мисс Амори не прочь возобновить ту игру в любовь, которую они когда-то вели на зеленых берегах Говорки. Но дядю он уверял, что женитьба его пока не прельщает, и светским тоном, перенятым у того же майора Пенденниса, пренебрежительно отзывался о браке и восхвалял холостяцкую жизнь.

— Вы-то, сэр, не жалуетесь, — говорил он, — и отлично обходитесь без жены; вот и я тоже. Как женатый человек, я потерял бы свое положение в свете; а зарыться в деревне с какой-нибудь миссис Пенденнис или поселить жену в тесной квартире с одной-единственной служанкой — это мне не улыбается. Пора иллюзий для меня миновала. От первой любви вы сами меня излечили, и, конечно, она была дура, и, если б вышла за меня, дурака, муж у ней был бы вечно всем недовольный угрюмец. Мы, молодежь, взрослеем быстро, сэр; в двадцать пять лет я чувствую себя не моложе, чем те старые хр… те старые холостяки, которых видишь в окне клуба Бэя… Не обижайтесь, сэр, я только хочу сказать, что в любовных делах я blase [15] и так же неспособен разжечь в себе чувство к мисс Амори, как и заново плениться леди Мирабель. А жаль. Старик Мирабель так ее обожает, что даже трогательно; по-моему, во всей его жизни нет ничего более достойного уважения, чем эта страсть.

— Сэр Чарльз Мирабель всегда был близок к театру, сэр, — сказал майор, больно задетый тем, что его племянник посмел непочтительно говорить о столь знатной и титулованной особе, как сэр Чарльз. — Он с юных лет сам. участвовал в представлениях. Играл в Карлтон-Хаусе, когда был пажом у принца… он свой человек в этих сферах… он мог позволить себе жениться на ком угодно. А леди Мирабель весьма почтенная женщина, ее принимают везде, понимаешь, — везде. И герцогиня Конноут ее приглашает, и леди Рокминстер, — так не к лицу каким-то мальчишкам легкомысленно отзываться о людях столь высокопоставленных. Во всей Англии нет женщины более почтенной, чем леди Мирабель… А старые хрычи, как ты изволил выразиться, те, что собираются у Бэя, — это все лучшие джентльмены Англии, у которых вам, молодежи, не мешало бы поучиться и манерам, и воспитанности, и скромности. — И майор решил, что Пен становится не в меру дерзок и самоуверен и что в свете с ним чересчур носятся.

Гнев майора забавлял Пена. Он не уставал наблюдать чудачества своего дядюшки и бывал с ним неизменно благодушен.

— Я-то, сэр, уже пятнадцать лет как юнец, — отвечал он не без находчивости, — и если вы нас зовете непочтительными, хотел бы я знать, что вы скажете о младшем поколении. У меня тут на днях завтракал один ваш протеже. Вы меня просили пригласить его, и для вас я это сделал. Мы ходили смотреть всякие достопримечательности, обедали в клубе и были в театре. Он заявил, что в "Полиантусе" вино хуже, чем у Эллиса в Ричмонде, после завтрака курил табак Уорингтона, а когда я на прощанье подарил ему золотой, сказал, что у него их девать некуда, но, так и быть, он возьмет и этот, он не гордый.

— В самом деле? Ты, значит, пригласил в гости младшего Клеверинга? — вскричал майор, мгновенно остывая. — Прекрасный мальчик, немного своеволен, но все же прекрасный мальчик… родители всегда ценят такие знаки внимания, и ты просто обязан оказывать их твоим достойным друзьям с Гровнер-Плейс. Так ты, значит, возил его в театр и подарок ему сделал? Вот это хорошо, это правильно. — И Ментор распростился со своим Телемаком, успокоенный мыслью, что молодые люди не так уж дурны и что он еще сделает из Пена человека.