Мелкинд Виллейн - Павел Шмидт

Я кивнул дедку.

– Теперь и нам проскользнуть легче. Двинули!

Городская стража исчезла, как тени в полдень, на воротах не дают упасть копьям пара сопливых новобранцев.

– А стража, стража-то где? – запричитал дедок. Я поспешил успокоить:

– Да вон же они.

Строятся в отряд, под командой все того же рыцаря, и дружно печатая шаг, двинулись к центру.

– Дела королевские плохи, раз собирают новобранцев, – заметила Унрулия.

– Вы рассуждаете словно полководец или дворцовый вельможа!

Оказывается, на щеках Унрулии бывают ямочки! Я почуял приятное тепло, и что её улыбка уютно свернулась калачиком где-то в моей груди.

Поток телег стронулся, люди бегут из города и пешком, расползаются за воротами по трём дорогам.

– Ну что, куды едем? – спросил старичок, безошибочно – меня, как главного.

Проклятье!

– Правь пока к своей деревеньке, там скажем, – буркнул я с досадой.

– Нам бы к Звенящим Ручьям, – встряла Унрулия. Я поморщился. Достал украдкой карту, небрежные штрихи чародея сложились в кружок столицы, на краю уголки гор, на самую высокую падёт Талисман. Звенящие Ручьи совсем в другой стороне.

– Да-да, нам в Звенящие Ручьи. Знаете, где достать лошадей?

– Зачем лошади, сам довезу, только припасу дайте прихватить в деревеньке, оно и вам пригодится. В возке всяко удобнее путникам! То-то бабка обрадуется приработку! – выпалил дедок, оживился, потирает руки в предвкушении, понукает старую лошадь шевелить мослами.

Наезженная дорога уводит вдаль меж холмов, но мы свернули на едва видную колею. О близкой столице не даёт забыть блеск дворцовых шпилей, мимо плывут хутора в два-три дома с хозяйством. Солнце начинает припекать, и Эритора сморило под непрерывный поток слов деда.

– …я и говорю куму: на кой ляд ты на старого дракона золото позарился? А он мне: что же, ногу забесплатно откусили? Потом прибыл отряд рыцарей, и голова дракона нынче в пиршественном зале барона Скума, аккурат над камином приколочена. А подле – нога свояка! Так люди бают.

– Ээ… так свояк или кум? – весело подначил я.

Дед засмущался, надвинул шляпу на глаза.

Мы переглянулись с Унрулией, та зашептала недовольно:

– Уже знаем про соседей, про родню и семейную историю на два десятка лет взад! Может, хватит?

– Ну уж нет! Три золотых! Да я стану слушать про каждый лесок, про каждое дерево и травинку!

Унрулия прыснула тихонько, зажав рот ладошкой.

Едем дальше, возок потряхивает на корнях, наконец и её сморило. Склонила голову мне на плечо, и я замер, боясь шевелиться, вдыхая чужой аромат.

На обочинах непролазный кустарник, подбирается подлесок, следом чаща спускается с мелких холмов. Высоко над головами кроны множеством зелёных пальцев прикрыли небо, понизу растительность такая густая, в двух шагах не видать.

Унрулия заворочалась, я прошептал на ухо:

– Не нравится такая глушь совсем рядом со столицей.

Молодая женщина хлопнула пару раз длинными чёрными ресницами и подобралась. Взяла за руку сына. Я повернулся к вознице:

– Эй, дед! Как, говоришь, деревня твоя зовётся?

Дед делает вид что глухой, с посвистом щёлкнул поводьями, кобыла дёрнула и понесла вскачь. Возок прыгает колёсами в колею и обратно, я вцепился в борта.

– Что творишь, стой! – закричал я. Вредный старик резко потянул поводья, лошадь на дыбы, возок занесло и правые колёса оторвались от земли. Я вылетел кубарем в ближайшие заросли, из повозки крик. От дальних кустов несутся двое: тощий мужик в роскошном бархатном жиппоне с чужого плеча, бородища по грудь, а в руке меч тусклого дрянного железа, и разбойник с кистенём, кожаная кираса едва держит напор пивного пуза. Пузатый огромными ручищами сразу сграбастал мальчишку, перехватил локтем за горло и шарит в поисках верёвки, та зацепилась на поясном ремне. Бородач ухватил за волосы и тащит Унрулию. Та вывернулась и как дикарка вмиг располосовала ногтями разбойничью харю. Бородач с руганью выпустил меч, вцепился клешнями в тонкие запястья.

– Пузан, лови, там ещё один, третий! – возопил подлый дед, корявый палец указывает в мою сторону. Я прыгнул на спину в сером бархате, она ближе. Сверкнуло лезвие, вонзил кинжал со всей дури в основание шеи. Кровь струёй вверх, мигом промочила пегую бороду. Унрулия с ужасом отдирает уже мёртвые руки, мелкие красные капли добавили зверских родинок на смуглое лицо.

Пузатый вожак взревел, одним движением отшвырнул Эритора и ринулся к нам, кистень гудит и воет над головой. Рука разбойника замедленно пошла вниз, камень кистеня плывёт прямо в лоб. Я бросился под ноги, разбойник через меня кувырком. Тупой удар по спине, боль вспыхнула и сразу пропала. Оглянулся, разбойник лежит рядом, рёв сменился мычанием, рука неестественно вывернута, рукоять кистеня подле дрожащих пальцев. Я подполз на локтях и безжалостно ударил ножом под кирасу ещё раз. Разбойник взвыл, схватился за живот. Засучил ногами, дёрнулся в последний раз.

– Всем стоять, мальчишку зарежу! – гаркнул подлый дед, держит узловатыми пальцами за шкирку кривой засапожный нож кончиком у горла меж ключиц. Унрулия замерла натянутой тетивой. Я приподнялся на локте, перепачканная кровью ладонь раскрыта к старику. Пальцы резко сжались в кулак, оберег на груди Эритора вспыхнул алым светом, разбойника швырнуло назад. Эритор повалился как сноп, на шее набухает красными каплями, потекла кровь. Унрулия с криком бросилась тормошить, голова сына мотается как у игрушки-болванчика. Веки затрепетали, Унрулия смеётся и плачет, рвёт без жалости подол дорогого платья и спешит наложить повязку. Я глянул коротко – порезана лишь кожа. Устало привалился к мёртвому разбойнику.

– Виллейн, как ты мог!!! Ты чуть не убил Эритора! – бросила Унрулия, губы дрожат, грудь вздымается высоко и часто.

Я с трудом оторвал взгляд, перевёл на свои ноги. Только теперь чую далёкий пульс боли, слабый, где-то в пояснице.

– Вставай же, Виллейн! – бросила Унрулия не глядя.

Я пробую, на лбу бисеринами ледяная испарина – забыл, как это делается! В панике оглянулся – Унрулия занята сыном. Опёрся ладонями о землю, пытаюсь хотя бы сесть. Вдоль спины стрельнуло, болезненный разряд от шеи до пояса, ниже ничего, исчез как растворился. Рука подломилась в локте, и я встретил щекой землю, от удара скулой из глаз брызнули злые слёзы.

За спиной Унрулии шевеление – у борта повозки дед, поднялся с трудом на четыре кости, зенки широко распахнуты, рожа красная, от бороды, усов и бровей ничего не осталось, а одёжка дымится. Я предостерегающе вскрикнул, но дед хапнул кошель с пояса Унрулии и на всех четырёх вломился в кусты, прочь от нас, бешеных. Я указал пальцем вслед.

– Не дайте уйти!!!

Унрулия не обращает внимания, преклонила колени рядом со мной, тонкие пальцы прошлись, разминая, по ногам. Но я не чую прикосновений! Прикрыл в бессилии глаза.

– Как угораздило! Зачем сунулся под удар? – укоризненно проговорила Унрулия. Я дёрнул плечом.

– Дед приведёт ещё, надо уходить! – добавила Унрулия.

– Не приведёт. Он утёк с твоим золотом, ищи теперь. Помогите забраться в телегу.

Подхватили за ноги и за плечи, еле подняли.

– Думала, ты – лёгкий! Камни на завтрак ешь?

– Мясо тугое и кости крепкие. Эй, я вам не мешок с мукой! – крикнул я, когда перевалили через борт. Повозка выровнялась на все четыре колеса, и меня подкинуло ещё разок.

Эритор в два касания на облучке, в руках вожжи. Щёлкнул неумело, понукая лошадь, но та затрусила сама, лишь бы прочь от побоища.

– Дай погляжу! – запричитала Унрулия, пальцами задирает мне край куртки. – Ничего себе!

– Что там, спина сломана? – с трагическими нотками спросил я.

– Н-нет. Здесь огромный синяк.

– Тогда почему отнялись ноги?! Это пройдёт?

– Не знаю, к лекарю надо, в город. Или к магу толковому, только где их теперь взять… ты сам можешь что?

Я прикусил губу.

– В столицу ходу нет. Там смута и облыжные обвинения.

Унрулия оставила в покое, на смуглом лице понятная бледность, и выражение, как если набрала воздуха, но не решается сказать.

Возок бодро попрыгивает по лесной тропе, впереди светлеет. Унрулия сидит, приобняв сына, но поглядывает искоса и в мою сторону.

– Скоро лесу конец. Куда отправимся?

Я пригляделся к мельчайшим чёрточкам, они столь красноречивы! Женщина то хмурит брови, то вздыхает, тяжёлые думы морщат на миг гладкий лоб.

– В Ретунии были, гм, есть маги знатные. Да и вы сможете пристроиться, переждать у моей родни, – проговорил я старательно ровным голосом.

– У мелкиндов? – удивилась Унрулия, уголки губ пошли вверх в милой улыбке, на щеках снова ямочки. – Как среди вас спрячешься?

– Нет, я вырос в семье людей.

Унрулия хмыкнула, Эритор обернулся, рот приоткрыт, вот-вот муха влетит.

– Почему это так удивляет? – спросил я.

– Мне трудно представить, чтобы растила мелкинда, гнома, эльфа. Хотя эльфята – такие миленькие!