Искусник (СИ) - Большаков Валерий Петрович

Страх толкал прочь, и меня даже покачивало, как поплавок, но тоскливая обреченность приковывала, словно грузило. Аборигены клюнули…

Великолепная пятерка запереглядывалась, побросала окурки и обступила меня. Кто-то вяло бросил:

– Чё за лох?

– Приблудный! – радостно осклабился самый мелкий и юркий, взблескивая коронкой.

А меня передернуло от ярости. Сдерживая лютый позыв, я шевельнул как будто онемевшими губами:

– Это вы меня… Под Новый год…

– В натуре! – хихикнул мелкий, слюною цвиркнув под ноги. – Варан! – крикнул он, выворачивая тощую немытую шею. – Тот самый мазилка! Прикинь?

Первый раз в жизни я ударил человека по лицу. Проще говоря, дал в морду. Целился в подбородок, попал фиксатому куда-то в край челюсти. Мелочь отнесло, но она тут же бросилась в бой, вопя срывающимся голосом:

– Ты чё, рогомёт тряпошный?!

Двое «корефанов» вступились за мелкого, на меня посыпались удары и маты, а я вертелся, прикрывался, давал сдачи – неумело, но зло, впадая во все большее неистовство и доходя до исступленной, дикой, звериной услады!

А раньше и не догадывался даже, что от драки происходит не только боль и страх, но и утеха, пускай и близкая к изврату. Весьма недаром «сатисфакция» в переводе – «удовлетворение».

– Брэк! – резко отпустил вожак. Мелкий не послушался в запале, и заработал тычок. – Уймись, Шкет.

– А чё он! – затрепыхалась мелочь.

– Уймись, я сказал!

Повернувшись ко мне, Варан откинул капюшон, пригарбав рукою длинные сосульки волос, и спросил – растягивая гласные, шаря глубоко запавшими глазенками по моему лицу:

– Ты чё, в натуре художник?

– Да, – уронил я, отпыхиваясь. Руки ходили ходуном, в венах кипел адреналин…

«Это всё взаправду? Со мной?»

– А портрет нарисовать? – не отставал старшак.

У меня мигом вырвалось:

– Легкотня!

Варан кивнул, и тут же скомандовал парочке своих «кентов»:

– Зуда! Миха! В машину его.

Я успел только рот открыть, а меня уже подхватили крепкие лапы и буквально понесли к заезженному «Жигулю». Хоп! И я уже на заднем сиденье, сжат широкими борцовскими плечами конвоиров.

– Что за фигня? – мой голос сорвался в фальцет.

– Всё нормуль, – пробулькал сосед справа, разминая пальцами сигаретину. – А то еще винта нарежешь.

Варан упал на водительское сиденье, молча, с бесстрастностью рептилии, глянув на меня в зеркальце. «Жигули» забренчали мотором и тронулись.

– Ты на моих кентов не злись, датые были, – примирительно заворчал водитель. – Ну, тогда, под Новый год. Калган не треснул?

Догадавшись о значении термина, я буркнул:

– Заштопали.

Вожак мелко рассмеялся.

– Это Шкет тебя шваркнул. А ты ему в нюх втёр! Всё по-пацански. Звать как?

– Антон, – представился я, малость успокаиваясь.

– Короче, дело к ночи. Тут один оч-чень большой человек хочет свой портрет на стенку повесить.

– Авторитет? – блеснул я познаниями.

– Пахом – в законе, – почтительно понизил голос Варан. – Нарисуешь – и с вещами на выход! Пахом лавэ не считает, а если кучеряво выйдет, еще и сверху забашляет.

– А что, нельзя было нормально попросить? – окрысился я.

Плечи водителя затряслись в беззвучном смехе. Конвоиры загоготали в голос, наполняя салон перегаром.

– Так подкатывали уже! Не помнишь, что ли? Шкет тебя звал малевать, а ты его послал! И понеслось…

– Не помню, стерся Новый год, – мой голос упал в конфузливое бормотание. – Так мы к Пахому?

– На дачу к нему, – кивнул Варан.

– Дача – это хорошо, – рассудил я, ободряясь, – света много.

Выходит, – думалось мне, – реципиент сам виноват? Хотя давно пора привыкнуть – мир наш весьма неоднозначен… Диалектический материализм, однако. Шибко-шибко диалектический…

Я настолько унял свои тревоги, что даже стал за дорогой следить, в окна посматривать. Мы немного прокатились по МКАД и свернули в лесной массив – елки с березами выстроились сразу за обочиной, как почетный караул. Миновали один дачный поселок, другой, объехали порядком зачуханную промзону, пока не оказались на околице небольшой опрятной деревушки, где стелились гектары бликовавших теплиц и подымливала высокая кирпичная труба.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Основательная жилплощадь Пахома, рубленая из калиброванных бревен и крытая шифером цвета старого осиного гнезда, пряталась за монументальным забором, выше которого вымахивали сосны, наводившие тень на весь участок.

– Зовут Павел Иванович, – зачастил Варан. – Спросит – отвечай, а сам помалкивай.

– Понял.

– Пошли, раз понял.

На стук в ворота открылась калитка, в которую еле пролез огромный человечище в ватнике, «поперек себя шире». Выслушав вожака, он величественно кивнул и пропустил меня с Вараном. Зуда с Михой даже из машины не выходили. Надо полагать, статусом не вышли.

За воротами я увидал дачу – в изначальном смысле этого слова. Никаких грядок и сарайчиков, сплошь лужайки, аллейки, да беседки.

Встречать нас вышел сам хозяин – седой мужичок предпенсионного возраста, с накинутым на плечи полушубком. Перебирая пальцами бусины четок, он небрежно кивнул Варану и внимательно оглядел меня. Да так, что мурашки врассыпную.

От Пахома исходила холодная, опасная сила. Наверняка, он никогда не кричал, добиваясь своего. Может, и не говорил вовсе. Такому достаточно бросить взгляд или шевельнуть рукой в небрежном жесте – и подручные бросаются наперегонки, исполнять приказ.

– Проходи, – вор в законе развернулся и вошел в дом.

Я шагнул следом, из холодных пустоватых сеней в анфиладу просторных светлых комнат, наполненных теплом. Огонь гудел в топке огромной круглой печи, выложенной цветными изразцами, и это было все, что можно причислить к роскоши.

Обычнейшие шкафы со стеклянными дверцами прятали потрепанные тома. Кожаный диван и кресла по моде пятидесятых сгрудились в углу. Шелковый абажур с бахромой свисал с потолка, а по полу раскатывалась ковровая дорожка.

– На зоне не до чтения, – нагнулся Пахом, прихватывая книгу с журнального столика, – добираю нынче.

– Павел Иванович, – заговорил я, нарушая обычай. – Хочу предупредить: написанный мною портрет, как правило, выдает характер, а вы… Простите, если скажу лишнее, но вы мне кажетесь человеком холодным и жестким.

– И это будет видно на картине? – очень живо отреагировал Пахом. – Атли-ично! Просто отлично. За выходные управишься?

– М-м… Нет, никак, – прикинул я. – До вечера воскресенья успею лишь с подмалевком и прописью лица. Три дня будет сохнуть первый слой… Хорошо, если закончу на тех выходных, только надо будет отгул взять.

Хозяин кивнул, протягивая мне бумагу и ручку.

– Пиши, что тебе нужно. Варан привезет.

* * *

Вечерком я задержался на просторной «воровской» кухне, заодно и столовой. Пока разобрался с сокровищами, что Варан навёз, изголодался, а Яша, гигант-телохран Пахома, он же мажордом и камергер, он же повар – замечательных оладий напек. Толстых, горячих! Хошь – в медок макай, хошь в варенье. Да с чайком… М-м…

Духота потихоньку улетучивалась в открытую форточку, а я восседал за столом в гордом одиночестве, и лопал. Уже не сытости для, а чисто в удовольствие. Дневные стрессы покидали меня, как спертый воздух – кухню. То и дело наплывала сладкая полудрёма, и вот тут-то со двора долетел негромкий, но ясный голос, то ли сиплый, то ли испитой:

– Кот нам цинканул, его подвязки. В прошлый раз тоже кассу брали. Нормуль забашляли, вся шобла с тех лавриков месяц гужевалась.

– Не вкупаюсь разом, – прорезался Яшин бас. – Шобла чья?

– Черныша, он у Кота на подхвате. Тоже крученый.

– Ладно, по кассе разжуем конкретно, чё роги мочить? За наколку отвечаешь? Смотри, чтоб не прогон был, не выломишься потом!

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

– Крест на пузе! – долетела в окно сиплая клятва. – А куш в натуре большой!

Я слушал и офигевал – братва за тонким стеклом «тёрла» о налете на сберкассу в Свиблово! И адрес, и сроки, и действующие лица – вся инфа вливалась в мои уши и оседала в памяти.