СССР: вернуться в детство 3 - Владимир Олегович Войлошников
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Мы с Вовкой дружно порадовались, потом взяли эти договора и сходили в мою школу. Директорша к перспективе иметь в активе вместо одного писателя двух отнеслась в целом положительно, единственное — требовалось заявление от одного из родителей, иначе никак.
Вовка поехал решать вопрос с матерью и вернулся смурной. Я молчала-молчала, потом не выдержала, как тот лопнувший шарик:
— Вов, ну ты мне-то скажи: чё-кого?
— Перевожусь.
Я подождала продолжения — не дождалась.
— Ну, чё клещами-то всё?..
— Чё — «ну»? Пыталась давить авторитетом, плакала, что с таким трудом договорилась в интернат нас устроить… Пока я не пригрозил, что не просто к отцу уйду, а ещё и на неё заявление напишу в собес[17] и в опеку. Про аморальное поведение.
— И чем дело кончилось?
— А ты как думаешь? Как обычно — «Знать тебя не хочу! Ты мне больше не сын!»
Да, чего-то подобного я и опасалась. В животе похолодело.
— Да ё-моё…
— Нормально. Пока психовала, потребовал, чтоб она в письменном виде мне всё это оформила.
— И она написала?
— Ещё как. Что согласна на моё проживание с отцом.
— А Наташа?
— В Пивоварихе в школу пойдёт. А на выходные будет к матери ездить, — Вовка посмотрел на меня подняв брови, — а я — нет. Не поеду, — в голосе Вовки отчётливо прорезалось рычание.
— А алименты?
— А она не подавала, отец так носил. Да ещё и лично ей подкидывал. Но теперь я, — Вовка отчётливо скрипнул зубами, заставив меня передёрнуться, — буду настаивать, чтобы он это прекратил. Учитывая, что бо́льшую часть времени Наташа будет у бабушки с дедушкой, мать ещё и им должна подкидывать. Так что пусть отец лучше им помогает.
— Логично.
— Ну вот… Потом позвонил бабушке, она отца отправила, он на мотоцикле приехал. Всё моё барахло прекрасно в коляску влезло.
Я подавленно помолчала. Ну, видать, судьба такая. В прошлый раз, сколько я ни старалась, отношения между ними вдрызг разладились, и в этот, видать, судьба такая же. Как говорится, не жили кудряво, нефиг и начинать…
Вовка порылся в сумке, достал слегка смятый лист с размашистой (прямо-таки огромной, на нервах) росписью матери:
— На, к документам сложи. И давай, больше про это меня не спрашивай. И так тошно.
Я немного потаращилась в окно, решила, что как бы кисло ни было — жить как-то надо, и пошла чайник ставить. Еда — она всегда успокаивает.
Потом мы разослали по редакциям заполненные договора и продолжили решать хозяйственные вопросы. Вот, к примеру, купили кур-несушек (и трёх петухов в придачу). На птицефабрике нам сказали, что это леггорны. Возможно, не соврали, поскольку остатки перьев были таки белые.
Да, как любая содержащаяся в страшной тесноте птица, эти вроде бы леггорны достались нам почти лысые и с трудом стоящие на ногах. Петухов взяли не знаю откуда, должно быть, из другого отделения, где сидят куры на расплод, потому что петухи-то были вполне ничего себе, и на этих лысых кур смотрели типа: «шта?»
Пару недель лысые (или голые?) дамы стрессовали, но сейчас, вроде, выправились, слегка покрылись пушком и даже немного начали нестись. Так что мы, считайте, получили первую прибыль от своей «фазенды». Если пересчитать на вложения, получится, должно быть, самое дорогое яйцо в истории, мда.
Кормили мы курочек зерном и комбикормом, купленными через Вовкиного дедушку, а заселили пока одну секцию из восьми возможных. Слишком много птицы в одном месте я почему-то брать не хотела, да и оставалась у меня надежда на того дядьку из «Восточки» — а вдруг найдёт он нам шёлковых? Надежды, конечно, мало…
Непрерывного ухода и присмотра эти взрослые куры не требовали, и у нас масса времени оставалась на то, чтобы с энтузиазмом ковыряться в земле. В результате подготовляемые под плодово-ягодные насаждения посадочные ямы начали придавать садовой части юннатской территории логически стройный вид. И некоторые кусты мы начали потихоньку закупать и высаживать.
Ещё через Вовкиного деда накупили всякого полезного в хозяйстве: весы напольные до двухсот килограмм, весы настольные. Разнообразной шняги, короче. А вдруг больше возможности не представится?
Между делом я продолжала вытрясать из Вовки всякие интересные охотничьи (и не только) истории, а в сырые и дождливые дни, которые периодически случались, тщательно их записывала. Вторая часть «Железногорска» близилась к концу, и совершенно очевидно наклёвывалась третья. То, что сериал — это здо́рово, вовсе не я придумала, хоть Фенимора Купера с его индейцами возьмите. Ой, нет, лучше не берите. Купер — писатель своего времени, по нынешним меркам нудный до бесконечности, и читается разве что на безрыбье…
Во второй половине августа строители доделали в жилом доме потолки и вернулись к юннатской базе. Дела было ещё полным-полнёшенько, не знаю даже, закончим ли мы всё это строительство к зиме. Честно говоря, вряд ли.
Ещё в Иркутском районе уже вовсю развернулась уборочная страда, и местные вольные хлебопашцы, получившие благодаря формуле «семейный сельскохозяйственный надел» ласковое прозвище «семейники»[18], по договорённости (через наших строителей-разнорабочих), часть собранного зерна и заготовленного сена везли нам.
Мы предложили вместо ста семидесяти госзакупочных сто семьдесят пять рублей за тонну, и этого оказалось достаточно, чтобы буквально за две недели довольно-таки беспроблемно заполнить амбар, а затем (по той же схеме «заплати чуть дороже») — и сеновал. Вот прямо на все сто процентов от запланированного. А у нас ещё даже скотины нет! Двадцать штук задохлых несушек…
Вот тогда-то Вовка и сказал:
— Ну, что, Олька, мы с тобой столько фуража не сожрём при всём желании, даже с помощью курей.
— Ага. Никогда такого не было — и вот опять![19]
— Ржёт она! Завтра же за порося́ми поедем!
— А сегодня?
— А сегодня пошли дроблёнку делать. Чё дурака-то валять.
Ой, иногда он просто сама суровость…
