Пьяная Россия. Том четвёртый - Элеонора Кременская

Ничего особенного, обшарпанная прихожая, комнатка в восемнадцать квадратных метров, кухонька со стареньким холодильником, обклеенная клетчатой клеенкой в яблоках.

– Может, чайку? – суетится Нина Ивановна.

– Не откажусь, – тяжело дышит Сергей и следует в ванную.

В ванной он видит плохую ржавую сантехнику и кивает самому себе, отраженному в зеркале, день добрых дел еще не закончен.

После Сергей выясняет, что всю свою жизнь Нина Ивановна работала учительницей младших классов.

– Учительница первая моя, – говорит он, открывая двери собственной квартиры, и прислушивается к мерному тиканью настенных часов.

На глазах у него закипают слезы, он подходит к комоду, где стоит портрет в траурной рамочке.

На портрете женщина вяжет носок.

– Я о ней позабочусь, мамочка, – шепчет Сергей и целует портрет, – не беспокойся!

В квартире чистота и порядок, достаток дышит с экрана плазменного телевизора, который включил Сергей, но что он видит или слышит? – Лишь пустой звук!

Загибая пальцы, Сергей перечисляет:

– И кран надо заменить, и трубы, и бачок новый поставить, до остального еще не добрался, там посмотрим!

С этими словами он засыпает под неустанное бормотание телевизора.

А вот Нине Ивановне не спится, укачивая портрет сына в руках, она рассказывает о Сереженьке и удивляется неожиданной щедрости чужого человека, да полно, чужого ли? Приходит ей в голову!..

Разные вкусы

Иван Павлович Куропатков очень любил поесть, но мало того, любил вкусно поесть. Жена у него, Екатерина Леонидовна готовила прекрасно, избаловала мужа своего совершенно. Иван Павлович лакомился потрясающими блюдами, кушал пирожки с грибами, пил вкусные морсы и компоты.

Наевшись, Иван Павлович едва добредал до дивана, где валился обессиленный едой, погружаясь в блаженный сон.

Однако волей судьбы спокойная жизнь Куропатковых была нарушена срочной телеграммой сигнализирующей о болезни матери Ивана Павловича, женщины настолько преклонных лет, что, как говорится, остается только шляпу снять.

Старшая Куропаткова проживала в соседней Украине, под присмотром младшего сына, Василия и его жены, Натальи.

Странно, но Иван Павлович не смог вспомнить, когда он сидел за одним столом с братом, а главное, его женой. Польстившись на внушительное наследство в виде просторной хаты, плодово-ягодного сада и сколько-то гряд под овощи, Василий с Натальей поспешили захватить материнскую вотчину, тем более два сына с дочерью расплодились и груз в виде пяти внуков дошкольного возраста заставлял дедушку с бабушкой крутиться.

Иван Павлович с Екатериной Леонидовной такими успехами похвастаться не могли, у них был всего один сын, да и тот одинокий, но богатый, живущий и работающий в крупной фирме города Лондона.

Рассматривая заграничные снимки, Иван Павлович вздыхал, наблюдая деловые очки на худом крючковатом носу пятидесятилетнего сына даже не помышлявшего о создании семьи.

Посовещавшись, Куропатковы пришли к выводу, что Екатерине Леонидовне ехать на Украину незачем, к тому же толстого, ленивого, домашнего кота не на кого было оставить.

Поехал Иван Павлович. Подъезжая на такси к хутору, знакомому с детства, Иван Павлович к удивлению своему не чувствовал никакого волнения. Списав отсутствие человеческих эмоций на свой солидный возраст, в семьдесят лет, он подошел к дому, выкрашенному в яркий сиреневый цвет и, поднявшись на крыльцо, вежливо постучал.

– Возможно, скоро умрет, – наблюдая за Натальей, ловко разливающей борщ по тарелкам, произнес Василий, задумчиво, – а хоронить нам с женой будет трудно, сам понимаешь, какие затраты!

И он многозначительно посмотрел на брата.

– Но ведь не умерла же еще, – покосился в сторону застеленной цветным покрывалом, высокой кровати матери, хорошо видной в проем раскрытой двери комнаты, Иван Павлович.

– Не факт, что не умрет завтра, – не согласился Василий, нарезая чеснок по долькам.

– А в какой она больнице? – размешивая сметану в борще, спросил Иван Павлович.

– В городской, – кратко ответил Василий и, откупорив бутылку, предложил, – самогончику?

– Не откажусь, – подвинул брату стопку, Иван Павлович.

Впрочем, самогон пригодился, проглотив первую ложку борща, Иван Павлович выпучил глаза на Наталью. Привыкнув к вкусным обедам, он никак не ожидал столкнуться с плохо приготовленным супом. С трудом доев, выпив для того, чтобы отбить отвратительный терпкий привкус не прожаренной свеклы, несколько стопок самогона, Иван Павлович попытался отказаться от второго, но Василий настоял:

– Обижаешь, брат, Наталья старалась, готовила!

Иван Павлович удивленно приподнял брови, вспоминая свою жену, если его Катенька старалась приготовить праздничный обед, повара ведущих ресторанов могли отдыхать.

На второе Наталья подала жареную курицу и картофельное пюре. Василий подвинул брату салатники с разными лечо и салатиками.

– Попробуй! – сделал он широкий жест рукой.

Иван Павлович послушно пробовал, с трудом сохраняя на лице благодушное выражение и вежливо улыбаясь. Боже мой, как можно так отвратительно готовить, думал он, с ужасом наблюдая за опьяневшим братом, с удовольствием, поглощающим пищу приготовленную его женой. И переводил взгляд на довольную жизнью Наталью.

– Вот поедим и поедем в больницу, мать проведать, – проговорила она, опрокидывая стопку самогона.

– Выпьем и поедем, – согласился Василий, налегая на трясущийся студень.

– Мать-то у нас большая ругательница! – подмигнула Наталья. – Готовить мне не давала!

И она обиженно шмыгнула, вытирая нос тыльной стороной ладони.

– Орала, что я ее отравить хочу!

Иван Павлович кивнул, лучезарно улыбнулся, но внутренне сжался, мать, действительно обладала крутым характером, была, как говорится, скора на расправу, но в силу возраста, наверное, не смогла сопротивляться обстоятельствам свалившимся на нее, как снег на голову, между тем, Наталья продолжала:

– Банки с едой за окно палаты выбрасывает!

– Это, какие же банки? – осторожно спросил Иван Павлович.

– А, что я ей приношу! – шмыгнула, Наталья. – Каждый день, между прочим, приношу, чтобы кушала, а она, за окно!

– Старая она, безмозглая уже, – попытался сгладить ситуацию, Василий.

– Да, старая… – разревелась Наталья.

В больницу Иван Павлович поехал сам, Василий с Натальей наклюкались и уснули в комнате матери, повалившись на ее кровать.

– Пробовал ты ее стряпню? – сердито насупилась старуха, после крепких объятий со старшим сыном.

– Пробовал, – вздохнул Иван Павлович, разглядывая девяностолетнюю мать, худую, в чем душа держится.

– Легче сдохнуть, – решила мать.

– В больнице совсем не кормят?

– Ну, почему же, – возразила мать, – пшенная каша на завтрак, пустой суп на обед, пшенная каша на ужин.

– Мамочка, – подвинул принесенный килограмм яблок, Иван Павлович, – не расстраивайся, я попытаюсь тебе что-нибудь купить!

И он рысью отправился в магазин, где набрал творожков и йогуртов, все, что любят старики.

Мать встретила его покупки с удовольствием.

– Ведь им что надо, – облизывая ложку, произнесла мать, отдуваясь от съеденного, – на дом глаз положили. Я понимаю, дети беспутые, нарожали мне правнуков, а сами все в одной трехкомнатной квартире родителей ютятся. Простор нужен для правнуков!

– Так, пусти их, – робко предложил Иван Павлович, откупоривая для матери очередную упаковку творожка.

– Старая я, – взглянула ему в глаза, мать, – мне покой нужен. Уехать бы куда, а дом они, пущай забирают!

– Поехали к нам!

– Ты серьезно? – обрадовалась мать.

После подписания всех документов, Василий с Натальей проводили Ивана Павловича с матерью на вокзал.

– Стол бы прощальный накрыть, – жалела Наталья, – но вы так торопитесь покинуть нас!

– Учись готовить! – сердито оборвала ее мать.

– Она прекрасно готовит! – вступился за жену, Василий.

– Недаром ты только с рюмкой и можешь ее поганую стряпню есть! – рассердилась мать.

– Полно вам, – вмешался Иван Павлович, миролюбиво улыбаясь, – просто у вас разные вкусы!

Поезд унес их от родственников. И встреченные Екатериной Леонидовной, они спокойно доехали на такси до дома, где мать, переступив порог квартиры, подозрительно принюхалась к восхитительным запахам праздничного обеда, приготовленного для нее снохой.

– Вроде вкусно пахнет? – с сомнением покачала она головой.

– Мамочка, – засуетился Иван Павлович, – как мы живем, ведь ни разу ты не пробовала кушанья, приготовленные моей Катенькой.

– Пока на ногах была, сама готовила, – согласно закивала старуха и, переодевшись в мягкий домашний халат, переобувшись в пушистые домашние тапочки, прошла за стол.