Профиль незнакомца - Аманда Кайл Уильямс
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я подумала о Раузере и, чувствуя, как в меня просачивается чувство вины, с виноградным соком в руках со вздохом прислонилась к кухонному столу. Чувство вины – еще один подарок тех дней, когда я регулярно закладывала за воротник. Неужели я и вправду эгоистка? Раузер имел в своем распоряжении великие детективные умы, которые ему ничего не стоило задействовать, но вот стал бы он им доверять? Он был не в восторге от психологического портрета, полученного от Бюро. Он будет грудью защищать свою территорию, отказываясь шире открывать дверь постороннему агентству, и, если честно, местные полицейские решают местные проблемы куда лучше, чем кто-либо со стороны.
Из гостиной донеслось гудение моего факсимильного аппарата. Белая Мусорка боднула меня в лодыжки, ожидая, когда я плесну ей в миску сливок, которые она привыкла лакать по утрам. То, что мы встали на четыре часа раньше, казалось, никак не повлияло на ее график попрошайничества и неустанное выклянчивание молочных продуктов. Я налила ей в блюдце немного сливок и прошла в гостиную.
«Чего я так боюсь? – спросила я себя. – Неужели того, что не смогу обойтись без алкоголя? Что без него не смогу позволить своим мыслям шнырять по этой дикой местности? Что если лишь благодаря ему я стала хорошим профайлером?» Да, тогда я была более чувствительна к гуляющей на свободе разрушительной силе. Но, к сожалению, бо́льшая часть этой разрушительной силы была моей собственной. Не исключено, что именно изучение этого темного ремесла в первую очередь и подтолкнуло меня к чему-то такому, к чему мои гены уже были предрасположены и чего жаждали получить. Может ли это вновь подтолкнуть меня туда? Я больше не хотела возвращаться. Ни за что и никогда. Мне же хотелось выпить каждый день, это истинная мука алкогольной зависимости, эта постоянная тяга, эта борьба противоборствующих желаний. Они разрывали меня даже сейчас, когда я доставала из факса две страницы, аккуратно напечатанные с двойным интервалом. Я ощутила знакомое ускорение пульса, тиканье в висках. Нет, это были не опасение и не страх, это было нечто другое – возбуждение.
Я включила торшер и опустилась с письмом на кушетку.
Лейтенанту Аарону Раузеру Департамент полиции Атланты Отдел по расследованию убийств, мэрия Восточного района
Это не входило в мои планы. Я был там не ради него. Просто вмешалось провидение. Вам хочется все понять, не так ли, лейтенант? Вы хотите, чтобы я объяснил процесс выбора.
«Что за неведомая, непостижимая, нездешняя вещь?» Когда-то Мелвилл хотел это знать, как и вы сейчас. ПОЧЕМУ все это должно сводить вас с ума.
Это случилось в лифте, невинная встреча. Он приглаживал свои черные волосы, играл на публику; я же был так близко, что ощущал запах его лосьона после бритья. Его напыщенность вызывала у меня смех, а потом мне стало физически плохо. Его потребность душила меня.
Я смотрел на него и слушал. Я знаю этот тип мужиков. Под лестницей, по которой он поднялся, похоронена груда тел. Восемьдесят часов в неделю в офисе, и он все еще находит время изменять жене. Ему без этого никак, без этих вечных измен. Он использует секс, чтобы заполнить пустоту. А эта пустота неизбывна. Он утверждает, что любит жену и детей, но он не способен на любовь. Он притворяется, как и я. Как профайлеры называют это в наши дни? Успешный социальный лоск? Улыбайтесь, обменивайтесь светскими беседами с коллегами и соседями, дружески положив руку им на плечо. Вас удивило бы, скажи я, что у меня сложились дружеские отношения? Ничего честного, разумеется, никакой глубокой близости или любого другого человеческого расположения, которое определяет дружбу, только их видимость. И я большой мастер по этой части. Такие, как я, лейтенант, действительно мастера. Не поэтому ли они открывают дверь?
Подкинуть вам лакомый кусочек? Вот что ваши аналитики наверняка захотят знать: когда я с ними, когда они умоляют меня остановиться, когда они говорят мне, что я делаю им больно, когда они спрашивают, почему, я спрашиваю в ответ: «Каково это? Что ты чувствуешь? Какие ощущения у тебя внутри?» Они никогда не знают, что сказать. Они даже не понимают, о чем я спрашиваю. И я копаю глубже. Я не отступаюсь. Я не даю им покоя. Я хочу знать. Каково это, черт возьми? По крайней мере, я даю им что-то осязаемое для страданий, некую боль, которую можно точно определить, героически вытерпеть. Люди прощают тебе боль. Иногда хорошо иметь боль, в которую даже можно вонзить зубы. Вот почему люди режут себя, теперь мне это понятно. В любом случае, бо́льшую часть времени мы почти все истекаем кровью. Так почему бы не увидеть след от брызг артериальной крови, который мы оставляем после себя?
Никакой эмпатии, думаете вы. Законченный эгоцентрист. Но как бы я знал, как причинить им боль, если б сам не имел всеобъемлющего понимания боли и унижения? Нужно иметь неэгоцентрическую точку зрения, чтобы наслаждаться истинными удовольствиями эгоцентризма. Болен, болен, болен, скажете вы. Не судите меня по своей шкале ценностей. Это не поможет вам найти меня. Мы просто используем разный набор идеалов, вы и я. Ведь кто-то столь ужасно больной просто не смог бы так долго избегать обнаружения, верно? А я занимаюсь этим дольше, чем вы думаете, лейтенант.
Я поздоровался с ним в то утро в лифте, и мы обменялись рукопожатием. Ваше сердце подпрыгнуло, когда вы это прочли? Публичная обстановка, свидетели, видеокамеры… О, как это должно заинтриговать вас! Что за здание и что за лифт? Мы уже встречались раньше? Он одарил меня волчьей улыбкой, и в тот момент я понял: он такой же хищник, как и я.
Дать вам подсказку, чтобы ваше полное надежд сердце замерло? Дэвид, черные волосы, дорогие костюмы, перспективы карьерного роста. Три дня, лейтенант. Тик-так.
* * *
Ночью фонарь на Пичтри-стрит отбрасывает на мой лофт витражный свет. Мне нравится его тепло, нравится маркиза у кинотеатра «Фокс» через дорогу, подсвеченная массивными круглыми лампочками. Но этим вечером, пока
