Из дома никому не выходить - Станислас-Андре Стееман

— Угу, — отозвался Баггси Вейс (вот тогда-то он и извлек из кобуры «люгер»). — Я вам зла не желаю, преподобный отец. Я тоже не без понятия о религии, как Чарли. Вы только за него помолитесь, не то мы помолимся за вас.

В это мгновение на дорожке появилась миссис Пламкетт.

— Миссис Пламкетт! — возопил пастор, воздев руки наподобие пугала. — Можете ли вы объяснить мне, что все это значит?

Миссис Пламкетт явно не имела об этом ни малейшего понятия. Ускорив шаг, она приблизилась к могиле и, бросив в нее взгляд едва не упала в обморок:

— Да это же… Это же несчастный мистер Росс! Что с ним случилось?

— Он умер, и мы его хороним, — лаконично объяснил Баггси Вейс.

— Умер! Но отчего же он умер?

— Свинца не переварил. — На Баггси снизошло вдохновение.

— И… вы хотите закопать его среди моих розовых кустов?

— В любом другом месте это было бы опасно, — заверил ее Баггси. — Ну, давайте, расступитесь немного. Не толпитесь. Не мешайте работать его преподобию.

Приложив руки к сердцу, миссис Пламкетт пятилась до тех пор, пока не наткнулась спиной на профессора Шварца и Питера Панто, явившихся на похороны.

— Вы… Вы опасные бандиты, да? — все еще не веря, спросила она. — За вами гонится полиция. Вы искали убежище. Вы кого-то похитили и привезли сюда в плетеном чемодане?

— Ага, — сказал Баггси.

— И Джозеф — я хотела сказать, Люк — вами командует?

— Вы угадали! А пока заткнитесь и думайте о вечном.

Преподобный отец, белый как простыня, прижимал к груди Библию.

— Вы ведь не можете не понимать, что, как только я отсюда выйду, то отправлюсь прямиком в полицию? — собрав все свое мужество, произнес он.

— Nuts! — хихикнул Баггси Вейс. — Вы отсюда выберетесь только после того, как всех нас исповедуете. Вы ведь не продадите нас а, ваше преподобие?

Баггси Вейс несколько смешивал различные вероисповедания, но собеседник счел излишним указывать на ошибку: его собственная жизнь висела на волоске, и он не хотел с ней расставаться. Он молчал, а миссис Пламкетт тем временем с ужасом открывала Истинное Лицо Зла.

— Поверите вы мне или нет, но полиции и без того, собственно, все давно известно. Ну, начнете вы когда-нибудь или нет, ваше преподобие? — поигрывая «люгером», торопил пастора Баггси Вейс.

— Ээ…, — проблеял его преподобие. — «Нисходил ли ты во глубину моря?»… Ээ… «И входил ли в исследование бездны? Отворялись ли для тебя врата смерти, и видел ли ты врата тени смертной? Обозрел ли ты широту земли? Объясни, если знаешь все это»[7].

Баггси Вейс кашлянул:

— Хм, ваше преподобие! Поскольку парень уже окочурился, он вряд ли сможет вам ответить. Вы уверены, что выбрали правильную молитву?

Преподобный Мак Ивор и сам начинал в этом сомневаться.

— «Погибни день, в который я родился», — продолжал он, вернувшись на несколько страниц назад. — «И ночь, в которую сказано: „зачался человек!“ День тот да будет тьмою; да не взыщет его Бог свыше, и да не воссияет над ним свет! Да омрачит его тьма и тень смертная, да обложит его туча, да страшатся его, как палящего зноя! Ночь та, — да обладает ею мрак, да не сочтется она в днях года, да не войдет в число месяцев! О! Ночь та — да будет она безлюдна; да не войдет в нее веселье!»[8]

Баггси Вейс взглядом посоветовался с профессором Шварцем и Питером Панто. Цвет его лица приблизился к баклажанному.

— Минутку, преподобный отец! Это вы его так обругали, или что?

— Это Иов такими словами проклинает день своего рождения, — пояснил охваченный негодованием преподобный Мак Ивор. — Этот человек, насколько я понял, был опасным преступником. Он не смог бы предстать перед Господом, погрязший в разврате и покрытый позором!..

Баггси Вейс поразмыслил над услышанным.

— Может, и так, преподобный отец! Но мне все-таки хотелось бы чего-нибудь менее сурового, более дружеского. В конце концов, Чарли Росс больше никогда и никому не причинит зла, если вы понимаете, что я имею в виду…

Преподобный Мак Ивор вполне его понимал. Возможно, до сих пор он не сознавал нависшей над ним опасности? Господь, в бесконечной своей доброте, никогда не приказывал своим творениям бросать вызов смерти. Бог предписывает своим творениям сохранять жизнь, чтобы Его возвеличивать.

На счастье пастора, ему попался на глаза пятнадцатый псалом Давида.

— «Храни меня, Боже, ибо я на Тебя уповаю», — зачастил он. — «Я сказал Господу: Ты Господь мой, блага мои Тебе не нужны. К святым, которые на земле, и к дивным Твоим — к ним все желание мое»… Аминь.

— Это куда приятнее! — заметил Питер Панто. — На этот раз у него и для нас нашлось словечко…

Вот тут-то и вмешался Люк Адама. Он успел сходить за своей бритвой и вернуться. Халат и руки у него были выпачканы кровью Иви.

— Это еще что за карнавал?

— Господи! — воскликнула миссис Пламкетт. — Вы поранились?

Профессор Шварц и Питер Панто не успели ее удержать. Она уже устремилась к Люку, на ее глазах блестели слезы, и она тихонько твердила, подбадривая сама себя: «Ничего не пропало, пока Господь помогает нам»…

Люк Адама и сам стоял в полной растерянности.

— Это… Ничего страшного, — неохотно пробормотал он. — Наверное, порезался, когда брился… Баггси!

— Ммм? — встрепенувшись, отозвался Баггси.

— Иди сюда.

Баггси Вейс в нерешительности повернулся к профессору Шварцу и Питеру Панто, ища у них поддержки. Ему не повезло, они смотрели в другую сторону.

— Мне и здесь неплохо, — решительно ответил Баггси.

В конце концов, он держал в руке пистолет, тогда как Люк Адама был вооружен всего лишь бритвой.

— Я сказал: «Иди сюда!» — повторил Люк, глядя на него в упор, и зрачки его превратились в две агатовые точки. — Или тебя приведут.

Баггси Вейс не мог не заметить, что «люгер» в его руке стал как-то неприятно подрагивать:

— На твоем месте я бы еще подумал! Того и гляди, произойдет какой-нибудь несчастный случай.

— Вы… Вы же не подеретесь? — простонала перепуганная миссис Пламкетт. — Не станете топтать могилу?

— Заткнись! — грубо бросил Люк. — Вали отсюда!

Он оттолкнул Аделию, но тут у него за спиной раздался голос. Тоненький и кисленький, как леденец.

— Что это там в яме? Жмурик?

У всех дыхание перехватило.

— Черт! — выругался Люк Адама.

— Всемогущий Господь! — проговорил преподобный Мак Ивор.

Девочка в байковой ночнушке в бело-голубую полоску, с собранными в хвост роскошными рыжими волосами, синими глазами и перемазанным в шоколаде ртом с любопытством и неодобрением смотрела на все происходящее.

— Кого это вы хороните? — все тем же светским тоном поинтересовалась она. — Мистера Росса? — Она пристально взглянула на миссис Пламкетт, потом на преподобного Мак Ивора. Сделала быстрый реверанс. — Я — Памела Вейль, похищенная девочка. Вы из этой шайки? И преподобный отец тоже?.. Никогда бы не подумала.

— Вот стерва! — взорвался Люк Адама. — Как это ты удрала?

— Через балкон, потом спустилась по водосточной трубе, — высокомерно пояснила Памела. — А впредь попрошу вас выбирать выражения и не обращаться ко мне на «ты».

Люк Адама бледнел на глазах.

— Я запретил миссис Шварц оставлять тебя одну!

— В таком случае, незачем было задавать ей такую трепку, — вполне логично возразила Памела.

Преподобный Мак Ивор и миссис Пламкетт сокрушенно переглянулись. Никогда они еще не чувствовали себя до такой степени единодушными.

— Погодите минутку, дитя мое! — вмешался преподобный. — Маленькая девочка из такой семьи, как ваша, обязана изгнать из своего словаря какие бы то ни было грубые выражения. Она должна говорить не «жмурик», а «усопший». В крайнем случае — «покойник». Она не скажет «задавать трепку», а назовет это «телесным наказанием». Разумеется, вы сейчас оказались в исключительной ситуации. И тем не менее, если бы сейчас ваш отец вас услышал…

— А вы, преподобный, вообще придержите язык! — злобно оборвал его Люк Адама. — С вами разберутся потом!.. Мисс Вейль, подойдите, пожалуйста, ко мне!

— Счас! — ответила Памела. — Вы меня что, за полную кретинку держите? Я хотела сказать, за совершенную дуру?

Смутившись, она повернулась к священнику:

— Извините, ваше преподобие! Каждой среде присущи собственные выражения. Элита должна постараться, чтобы плебеи ее понимали.

— Che graziosa bambina! — вздохнул совершенно очарованный Питер Панто. — E che viva intelligenza[9].

— Очаровательная! — подхватил профессор Шварц.

Люк Адама во второй раз за последние пять минут почувствовал, что его авторитет пошатнулся.

— Стерва проклятая! — повторил он и рванулся к паршивке.

Но Памела уже повернулась и пустилась бежать со всех ног в глубину парка. Ее рыжий хвост плясал, словно язык пламени.