Поганое поле. Возвращение (СИ) - Цзи Александр

— Молодец, — одобрил Джером, который не сдвинулся с места, будто ничего не произошло. — Олесь, отныне ты не просто Отщепенец, но и ведун Вед Форм.

Глава 4. Грязная схватка

Той ночью, когда я обрел Веды Форм и научился управлять лошадьми, а свирепая Отщепенка Люция остановила коня на скаку одним взглядом, Кира не попалась мне на глаза ни разу. Видимо, она и не подозревала, что я прошел испытание. Спала себе спокойно на окраине становища в собственном маленьком шатре, пока я дрался с Уродами и обменивался с ними кровушкой.

Зато не спали мои новые наложницы — Катерина и Азалия. То ли им полагалось дожидаться своего “пано”, как бы поздно он не возвращался в шатер, то ли знали, что со мной происходит. Или же — и эта мысль была наиболее для меня лестной — воспылали ко мне… нет, не любовью, но хотя бы признательностью за хорошее обхождение на контрасте с рыхлым и вредным покойным Гришаном.

Наложницы помогли мне снять окровавленную и порванную одежду, омыли раны и смазали пахучими (если не сказать “вонючими”) мазями. В серали я впервые увидел в зеркале свою рожу после того, как Урод угостил меня когтистой лапой. Зрелище было не для слабонервных. Правда, в становище Отщепенцев из слабонервных не было никого, кроме меня. Левая щека у меня опухла и посинела, на ней чернели три параллельные рваные раны, заполненные спекшейся кровью. Сантиметром правее, и я бы стал вылитым одноглазым пиратом. Хотя и с двумя глазами мое лицо мало чем отличалось от отщепенских физиономий — разве что я не мог похвастать татуировками прямо на фейсе. Длинные волосы, собранные в хвост, неаккуратно подстриженная борода и усы, дочерна обгоревшая на солнце кожа, на фоне которой серо-голубые глаза выглядели неуместно, и с недавних пор — чудовищные шрамы.

Поганое поле постепенно превращало меня не пойми во что.

Спал я неважно. Вначале долго не мог уснуть из-за боли и впечатлений, затем мне поплохело, и вроде бы поднялась температура. Начал бить озноб, и ласковые наложницы укрыли меня меховым одеялом, под которым было то жарко, то холодно. Наутро, впрочем, полегчало, и я убедился, что помирать от заражения крови не собираюсь.

Утром, когда я поднялся с постели, невыспавшийся, мрачный и опухший, Кира встретила меня у входа в шатер и остановилась как вкопанная.

— Олесь?

Я усмехнулся, отчего левая щека снова заболела. Улыбка получилась кривоватая. Наложницы не стали бинтовать, сказав, что такие раны должны “дышать”, чтобы заживление прошло быстро и гладко. В итоге я измазал мазями простыни и наволочки, но девчонки умастили раны лекарством еще раз.

— Неужели меня нельзя узнать?

— Что произошло?

Я коротко пересказал события, случившиеся во время испытания, и в заключение похвастался новеньким тату на предплечье. Кира была впечатлена.

— Ты ведь мог запросто умереть!

— Но не умер же.

Кира сморщила нос, отчего очки в пластиковой оправе подскочили вверх. Глаза за стеклами сверкнули.

— Они тебя не предупредили, что в одном грибе прячутся три Урода! Вот… уроды!

— Действительно, — не стал я спорить. Настроение, несмотря ни на что, было великолепным. — Уроды патлатые и есть. Хотя мы и сами должны знать про эти особенности Погани. Пора бы уже. Столько времени путешествуем по Поганому полю! Или же Отщепенцы сами не представляли, что в грибе засело три Урода.

Кира поджала губы и покачала головой, продолжая пристально разглядывать мои боевые ранения. Я подумал, что она, судя по всему, восхищена моей отвагой. И ошибся.

— Ты так сильно хочешь вернуть Витьку? — тихо сказала она после продолжительной паузы. — Раз рискуешь здоровьем и жизнью ради волшбы?

— Я… поклялся, — сказал я растерянно. Не ожидал, что речь зайдет о пацане.

Кира поглядела мне прямо в глаза, задрав голову вверх.

— А если его невозможно вернуть? Вот прямо совсем?

— Это я выясню, совсем или не совсем. А пока не выяснил, буду прилагать все усилия… Если честно, я верю, что вернуть его можно. Могила опустела через несколько минут, не забыла? И никто никуда его тело не тащил. Оно просто испарилось в этом Ведьмином круге, в котором, как говорят, то появляются, то исчезают разные вещи.

— Какие?

— Скелеты людей, — неохотно сказал я. — Фишка в том, что они появляются и исчезают, понимаешь? А не в том, что это именно скелеты. Я верю, что в Поганом поле возможно все. В том числе и… воскрешение.

— Что теперь? — спросила Кира. — Веды Форм ты добыл. Что дальше?

— Как “что дальше”? — удивился я. — Действуем по плану. Едем в Республику Росс, если ты не передумала.

— Я-то не передумала, — усмехнулась Кира. — А вот ты…

— И я не передумал, — откашлявшись, внушительно заверил я. — Не ведунское это дело — планы каждый день менять. А если ты намекаешь, что меня тянет пожить здесь подольше, в окружении наложниц, то хорошего помаленьку.

Кира дернула подбородком.

— Я не про наложниц! В Республике Росс высокие технологии. Но мы не слышали, чтобы там жили маги.

— Это мы узнаем. Рано или поздно я найду ту волшбу, которая вернет Витьку. Или же получу нужные знания — они могут вовсе не касаться волшбы… Пора понять, что такое это Поганое поле с Ведьмиными кругами, и как вся эта хрень работает. В Республике Росс мы что-нибудь да разузнаем.

Я прикрыл глаза, но не от бьющих в лицо утренних лучей солнца, а чтобы просмотреть интерфейс. Иконки Знаков никуда не пропали.

— Волшба — это система, — сказал я. — Не разрозненные знания, не небесная и земная магия, как мне втирала эта бабка Марина, а целая наука. Каждой магической технике соответствует определенный Знак. Я буду собирать эти Знаки. Как в игре.

Уловив насмешку в выражении лица Киры, я поспешно добавил:

— Я, конечно, понимаю, что это не игра. Это жизнь, но игровые моменты в ней никто не отменял. Что наша жизнь? — фальшиво пропел я строчку (нейрочип неожиданно подсказал: это — ария Германа, Чайковский). — Игра!

Я вытянул из нагрудного кармана темные очки и нацепил на нос. Спросил шутливо:

— Ну что, Кира, пойдешь со мной собирать Знаки, знания и книги?

На самом деле я хотел знать, пойдет ли она со мной после того, как мы навестим Республику Росс. Не застрянет ли она в этой стране, наткнувшись на первую попавшуюся библиотеку? Прямо спросить было как-то неудобно. Она-то по сути не обязана следовать всюду за мной, как собачка или наложница… Кира — спутник не такой идеальный, как Витька, но тоже ничего. Я к ней привык и не горел желанием потерять ее — пусть и по менее трагичным причинам.

В глубине души я испытывал вину перед ней. Кайфую тут, общаюсь с привилегированным классом, холят и лелеют меня, а она предоставлена сама себе, и всем на нее начихать. Де-юре она — моя наложница, что само по себе для нормального человека звучит как оскорбление, а де-факто — вообще пустое место.

Никто ее, понятное дело, не держит, но…

Короче, основная проблема между мной и Кирой — неясность наших взаимоотношений. Кто мы друг для друга? Витька и я — друзья-товарищи. А Кира? Будь она парнем или старой бабкой, было бы проще. Легко было говорить феминисткам в эпоху буржуев, что мужчина должен смотреть на женщину в первую очередь как на человека, а потом уже различать некоторые половые различия.

А что если эти различия постоянно лезут на глаза?

Да и не виноваты мы, мужики, что родились похотливыми самцами. Нас, между прочим, женщины рожали. И природа такими сделала — вините и ругайте самих себя и природу.

Я никогда (насколько помню по жизни в эпохе буржуев), в сущности, не страдал излишней похотливостью. И, судя по рассказам сиберийцев, в реальной жизни тоже чрезмерную “самцовость” не демонстрировал. Был, скорее, замкнутым социофобом, нежели сексуально озабоченным донжуаном со слюнявым ртом и шаловливыми ручками.

Но когда долго путешествуешь по совершенно необитаемым местам с молодой девушкой наедине, а ближайшая полиция нравов осталась в далеком прошлом, ситуация становится неоднозначной.