Фарфоровый птицелов - Виталий Ковалев

— Это ты?! Ты, Коля?

У меня от её слёз, от этого «ты», от внезапно обрушившегося на меня непереносимого счастья тоже в глазах защипало, говорю:

— Никогда больше ни на секунду тебя никуда не отпущу. Никогда и никуда, слышишь!

Вот так мне досталась моя Вероника. Закрою глаза и думаю, в эту самую минуту зябнет, небось, там, в наших холодных краях, с правнуком возится, а я тут поджариваюсь, ананасы ем, кофеёк попиваю, морские купанья у меня три раза в день, живу как какой-нибудь саудовский шейх. В общем, наслаждаюсь жизнью с утра до вечера. Такие дела. Ладно, пошли плавать — ну и солнце же у них тут!

Пока мы плавали в роскошных бирюзовых волнах, пришёл его сын Юрий, здоровенный медведь, коричневая борода с проседью, глаза синие, добрейшая физиономия. Нажарили картошки, посидели, поговорили. Ближе к вечеру я засобирался к себе, в свою маленькую дешёвую гостиницу, мне настоятельно велели приходить ещё.

— Ладно, на днях непременно.

С тем и расстались. Через два дня притащился я в эту утопическую бухточку — нет никого, стеклянная банка в шалаше, а в ней записка: «Прости, Николай, мы махнули домой — оказывается, оба мы с Юркой одинаково скучали по своим, только водили друг друга за нос. Отдыхай, радуйся жизни, не поминай нас лихом. Напиши как-нибудь или приезжай». (В конце записки был адрес.) Я сначала огорчился — поскучнело без них в этом райском уголке, — но потом порадовался за милейших соотечественников — скоро будут дома. Хорошие люди, дай им, Бог, счастья.

Смерть шпионам

Жили мы в деревне, и была у нас корова. Родители мои были «шкрабы». Это не какие-то там чудища с клешнями и выпученными глазами, шкраб — школьный работник (в те времена в ходу были такие сокращения). Мама учила французскому, а отец — русскому. Мне было 7 лет, и у меня была обязанность светить фонариком маме, когда она доила корову. Корову звали Марта, она была спокойной и добродушной, с умными и красивыми глазами. Молока у Марты было много, дойка занимала уйму времени. Начиналось с пустого ведра: «цвинг-цвенг, цвинг-цвенг», заканчивалось полным: «цвирр-цверр, цвирр-цверр». Батарейка садилась, лампочка в фонарике едва теплилась. Руки мёрзли. В начале дойки скучаешь и томишься, а затем незаметно уносишься в мыслях неведомо куда. Ну вот, например, я шофёр. Конечно, я не простой шофёр. Я везу через всю страну секретный груз государственной важности. Мне одному его доверили, потому что я ас, я езжу там, где другие трусят: над пропастями, через пески пустынь, через глухие края, кишащие головорезами. Работа сверхопасная и мне полагается пистолет. Вот мчусь я на страшной скорости ночью сквозь дождь и град и вижу: идёт по обочине в тоненьком платье насквозь промокшая девушка невиданной красоты. У меня в кабине тепло и есть место, но я не имею права никого брать — груз-то у нас какой? Но и не спасти девушку нельзя — простудится и умрёт. Ладно, возьму! Я ничего не боюсь! Красавица отогрелась:

— Просто не знаю, как вас благодарить, вы такой мужественный, такой благородный и такой красивый, наверное, ваша жена сильно тоскует без вас?

— Нет у меня никакой жены.

— Совсем никакой?

— Совсем!

— Ах, если бы я могла скрасить вам вашу жизнь, заботиться о вас, всегда быть рядом с вами! Жалко, что я такая некрасивая замухрышка!

— Да какая же вы замухрышка, я никогда не встречал никого красивее вас.

— Правда?

— Честное ленинское и честное сталинское!

— Простите меня, у меня от ваших слов закружилась голова! Можно, я положу её вам на плечо?

— Конечно-конечно, кладите, не стесняйтесь.

И тут вероломная красавица приставляет острый, как бритва, кинжал к моему горлу:

— Немедленно останови машину!

— Вот оно что! Это шпионка! Груз не должен достаться врагу! Левая рука моя молниеносно поворачивает руль. Машина проламывает перила моста и летит в реку. Подлая девица роняет кинжал и кричит:

— Помогите!

Под водой с невероятным трудом мне удаётся открыть дверцу кабины и вытащить потерявшую сознание шпионку на берег. Тьма и холод. Где-то во тьме наверняка ходят её сообщники, шпионы из Америки. Так, так. Пистолет вроде бы в порядке. Чем связать эту злодейку? Ага, вон какая-то старая лодка, в ней сети. Подойдёт. Связываю руки и ноги. Она никак не приходит в себя. Прячусь за лодку. Из темноты выходят громилы в серых плащах, серых брюках и серых шляпах. Они освещают девушку фонарями, она без сознания лежит, мокрая, волосы разметались по песку. Такая красивая и такая подлая! Такая подлая и такая красивая! Начинает светать. И вот я уже вижу всех как на ладони. Попались, голубчики! Делаю серию метких выстрелов, и все шпионы, раненые в руки и в ноги, лежат и стонут. Обезоруживаю их и связываю (здорово повезло с сетью). Теперь разобраться с этой дрянью. Бью её по щекам, привожу в чувство:

— Так вот, значит, как ты хотела скрасить мне жизнь, вот, значит, как обо мне хотела заботиться! У-у, гадина, говори, какое у тебя последнее желание?

— Не убивай меня. Умоляю, выслушай. Страшные люди в сером похитили моего маленького братика, когда он шёл из школы. Они сказали, что убьют его, если я не буду работать на них. Понимаешь теперь, что мне пришлось пережить. Поверь мне, я несчастная жертва их коварства. Скоро они будут здесь, и мы погибнем. Я так их боюсь и ненавижу!

— Погибнем? Ха-ха, как бы не так! Не на того напали! Вон они все лежат связанные. Она видит поверженных негодяев и со слезами радости говорит:

— Ты что, заснул? Куда ты светишь? Не вижу ни ведра, ни вымени!

Обрушиваюсь в тёмный холодный коровник. Ведро уже почти наполнено. Быстренько-быстренько сдаю пойманных шпионов в милицию, привинчиваю орден к рубашке, получаю громадную премию, быстренько-быстренько женюсь на дрожащей мокрой красавице (не забыть развязать ей руки и ноги!), покупаю дом с мезонином на берегу моря, завожу детишек и… понуро иду пить парное молоко. Нет бы горячее или холодное! Но надо пить парное. Это полезно.

Моногамия

В середине девяностых после распада Союза с пугающей быстротой разладилось буквально всё: останавливались предприятия, жильё едва-едва отапливалось, зарплату приходилось буквально вымогать. Радовались тогда любому случайному заработку. Мне перепало дежурить по ночам в вычислительном центре нашего института, охранять оргтехнику. Ноябрь выдался холодный, в помещениях было градусов 10–12. Рядом, в соседнем корпусе,