Метагалактика 1993 № 3 - Виктор Федоров

Покинув царство винных бочек с какой-то неописуемой жалостью на лице, Роберт Хугнер, кряхтя, еще некоторое время усердно возился с тяжелым замком хранилища, после чего только вновь подошел к деревянному ящику. Именно сейчас я вдруг осознал, что мое укрытие более чем ненадежно, и стоило только Роберту обернуться, как я буду непременно замечен. Выход из столь щекотливой ситуации представлялся только один: воспользовавшись тем, что Хугнер стоял ко мне спиной, проникнуть бесшумно к лестнице и, не оборачиваясь, направиться к себе. Решившись, я уже сделал первый шаг, на мою беду оказавшийся последним. Время было упущено: взяв куклу на руки так, словно это была живая спящая женщина, мой брат первым направился к выходу, пройдя рядом со мной так близко, что я слышал его прерывистое тяжелое дыхание.

Уже тогда я понял, что причина того, что я остался незамеченным, крылась не столько в моем проворстве, сколько в его поразительном увлечении сказочной куклой, затмившей в восприятии моего несчастного брата все вокруг. Как ни тяжелы были отдельные минуты этой ужасной ночи, я, все еще пребывая в темном, сыром подвале, уже начинал благодарить себя за свое безрассудство, выгнавшее меня в столь поздние часы из моей спальни. Мои нервы оказались подорваны до предела, но тем не менее, зловещий ореол мистической тайны, окружавший «Поющий Камень», теперь уходил в небытие, оголяя истинную причину господства здесь самых мрачных, безжизненных цветов. Мой брат, своим безумием создал в этих и без того унылых местах столь же безумный, закрытый для посторонних, призрачный мир, непостижимая жизнь которого и окунает любого в бурлящий грозный поток черного ужаса.

Шаги Роберта Хугнера уже стихли на крутом лестничном марше, а я все продолжал стоять в мрачной холодной нише, терзаясь невыносимыми противоречиями. Еще немного, и я вдруг почувствовал первые признаки настоящего отвращения к самому себе, все более наполнявшего душу отвратительной тяжестью, которая и выгнала меня наконец из мрачного подземелья. Как мог я, потомственный дворянин, с таким упоением выслеживать несчастного безумца, предаваясь ко всему этому безоглядному чувству страха в своем собственном доме.

Весь обратный путь к спальне занял у меня почти в два раза больше времени, хотя выбрал я самую короткую дорогу. Нельзя было сказать, что недавние ночные ночные впечатления особенно способствовали сну, однако дававшая о себе знать сильная усталость, то и дело рисовая перед глазами теплую, уютную постель. На подходе к спальне я еще более ускорил шаг и буквально подскочив к дверям, сильно дернул за ручку.

Уже после второй попытки я понял всю несостоятельность дальнейших усилий — дверь была прочно заперта изнутри на массивный чугунный засов. Все это было настолько неожиданным и диким, что я просто не мог правильно истолковать случившееся. Так и не осознав, что запереть дверь изнутри без чьего-либо присутствия там никак не возможно, я в порыве досады и отчаяния бросился по коридору к комнате Джонатана, намереваясь позвать его на помощь, однако уже после первого поворота меня остановил довольно неприятный скрип за свиной. Резко обернувшись, я похолодел: дверь только что запертой спальни медленно распахнулась, и оттуда чуть ли не на четвереньках выползла мерзкая сгорбленная фигура в черном балахоне и широкополой помятой шляпе, из-под которой пробивались длинные космы голубоватых волос. Клянусь Богом, стоило мне только подумать о преследовании, как расплывчатые очертания этой сущей дьявольщины тотчас скрылись за поворотом коридора, и когда я подбежал к тому месту, галерея на всем своем протяжении была пуста. Мне ничего не оставалось делать, как вернуться к дверям спальни, где меня поджидало то, от чего побагровев от ярости и почти лишившись разума, я прямиком устремился к комнате Роберта Хугнера. Мне достаточно было только переступить порог своих покоев, как в нос внезапно ударило такое зловоние, что я с трудом сдержал тошноту. До сих пор меня не перестает бросать в дрожь от одних воспоминаний, настолько чудовищна была эта смесь запахов — болотной гнили, присутствия мертвеца и чего-то совершенно непостижимого, о чьем происхождении даже трудно предположить. Ужасным запахом в комнате пропиталось решительно все, и даже направляясь к своему брату, я не переставал ощущать его невыносимое дыхание, исходящее, казалось, даже из моей одежды.

Сказать честно, истинные цели, с которыми я так спешил увидеться в столь поздний час с Робертом Хугнером, на протяжения всего моего недолгого пути пребывали в невероятно густом тумане. Как мне представлялось, это был страх одиночества, перемешавшийся с чудовищными, недоступными сознанию картинами уходящей ночи, последние из которых все более начинали чем-то напоминать чье-то иезуитское изобретательство. Я был невероятно далек от веры в пробуждение здесь сил потустороннего мира, все более предаваясь подозрениям о хитроумных проделках своего брата, чье безумие с какой-то дьявольской целью вполне могло пуститься на сумасшедшие интриги, выбрив своим оружием непреходящий черный страх. Именно с этим намерением разобраться во всем раз и навсегда, я буквально летел к комнате Хугнера, то и дело попадая в плен к зарослям колонн.

Высокая дубовая дверь покоев Роберта оказалась распахнутой настежь, что заставило меня поневоле заметно сбавить шаг. Лившийся оттуда поток света обладал каким-то странным фиолетовым оттенком, и когда до меня, вдобавок ко всему, донесся загадочный приглушенный говор, я вообще застыл на месте, не дойдя до порога немногим более двух ярдов. Затаив дыхание, я понял, что не ошибся: слабый голос принадлежал моему брату, хотя разобрать удавалось только отдельные слова. Позабыв о своих намерениях проявить решительность и твердость, я попытался представить, кто мог быть столь поздним собеседником, как тут образ прекрасной куклы сразил мое воображение, заставив невольно сделать еще несколько шагов в сторону распахнутой двери. От одного предположения, какая сцена могла ждать меня за ней, меня тотчас бросало в дрожь. Жалкий безумец, истерзанный вечным одиночеством, вне всякого сомнения находил свое маленькое счастье в близости с безжизненным подобием красоты, и мог ли я, чей духовный мир был переполнен самой пестрой палитрой бытия, вторгаться в его маленький, хрупкий мирок, занося туда воздух совершенно чужой для него жизни! От одной только этой мысли меня, казалось, отбросило на несколько шагов назад, но, Боже, на самом деле я все приближался к зеву двери. Словно пребывая в густом, беспробудном тумане глубокой дремоты, я поравнялся с широкой полосой тусклого света и одним глазом заглянул за угол.