Посылка - Ричард Матесон

Встревоженный шепот Уэндалла вернул его к реальности. Моффат заморгал.

— А что такое? — спросил он.

— Ты включал орган.

— Включал?..

— И улыбался,— сказал Уэндалл.

Какой-то звук задрожал в горле Моффата. Внезапно он услышал голос священника, читающего слова последнего гимна.

— Нет,— пробормотал Моффат.

— Да в чем дело? — спросил Уэндалл.

— Я не могу его включить.

— То есть?

— Не могу.

— Почему?

— Не знаю. Я просто...

У старика перехватило дыхание, когда священник внизу перестал говорить и в ожидании поднял глаза. Нет, думал мистер Моффат. Нет, нельзя. Дурное предчувствие схватило его ледяной рукой. Он ощущал, как в горле рождается крик, пока его рука сама тянулась к выключателю.

Двигатель заработал.

Моффат заиграл. Точнее, заиграл орган, словно заставляя своей волей двигаться его пальцы. Панический страх клубился в голове старика. Он ощущал все нарастающее желание отключить орган и убежать.

Он продолжал играть.

Он вступил, когда запели прихожане. Целая армия людей, сидевших локоть к локтю, сжимали в руках винно-красные книжечки с гимнами.

— Нет,— выдохнул Моффат.

Уэндалл его не услышал. Старик видел, как растет давление. Стрелка громкости миновала mezzo и двинулась к forte. Сухой всхлип вырвался из горла. Нет, пожалуйста, думал он, не надо.

Внезапно рычаг громкости выдвинулся наружу, словно голова змеи. Моффат в отчаянии задвинул его на место. Зашевелился рычаг унисона. Старик удержал его, он чувствовал, как рычаг шевелится под подушечкой пальца. Бисеринки пота выступили на лбу. Он кинул взгляд вниз и увидел, что люди посматривают на него. Его глаза переместились на стрелку громкости, которая скакнула на «большое крещендо».

— Уэндалл, попробуй!..

Завершить он не успел. Рычаг громкости снова выдвинулся, и воздух распух от звука. Моффат задвинул рычаг обратно. Он чувствовал, как клавиши и педали движутся сами. Неожиданно выскочил рычаг унисона. Волна неукротимого гула затопила церковь. Нет времени объяснять что-то Уэндаллу.

Орган ожил.

Он ахнул, когда Уэндалл перегнулся через него и принялся колотить рукой по выключателю. Ничего не изменилось. Уэндалл выругался и стал дергать рычажок взад-вперед. Двигатель продолжал работать.

Давление достигло предельного значения, каждая труба дрожала от заключенного внутри ураганного ветра. Тона и обертона захлебывались в звуковом пароксизме. Гимн был совершенно забит громом враждебных аккордов.

— Быстрее! — выкрикнул Моффат.

— Не отключается! — выкрикнул в ответ Уэндалл.

И снова выскочил рычаг громкости. Усиленные диссонансы заколотили по стенам. Моффат накинулся на рычаг. Освобожденный рычаг унисона снова выпрыгнул. Яростный звук сгущался. Словно воющий великан ударял в церковь плечом.

«Большое крещендо». Медленные вибрации раскачивали полы и стены.

Неожиданно Уэндалл подскочил к перилам и закричал:

— Уходите! Все уходите!

Охваченный паникой, Моффат снова и снова жал на выключатель, однако хоры по-прежнему содрогались под ним. Орган все так же изрыгал музыку, которая уже не была музыкой, а только атакующим звуком.

— Уходите! — кричал Уэндалл вниз.— Быстрее!

Первыми не выдержали витражи.

Стекла взорвались в рамах, словно по ним выпалили из пушки. Осколки разбившейся радуги дождем посыпались на паству. Женщины кричали, их голоса прорывались сквозь дошедшую до максимальной громкости музыку. Люди вскакивали со скамей. Звук ходил от стены до стены разрушительными волнами.

Паникадила разорвались хрустальными бомбами.

— Скорее! — надрывался Уэндалл.

Моффат не мог пошевелиться. Он сидел, бессмысленно таращась на клавиши мануалов, которые сами опускались одна за другой, словно костяшки домино. Он прислушивался к крикам органа.

Уэндалл схватил его за руку и потащил со скамьи. У них над головой разорвались два последних окна, превратившись в тучи стеклянной пыли. Под ногами ощущались могучие конвульсии здания.

— Нет! — Голос старика не был слышен, однако его намерения были совершенно очевидны, потому что он выдернул у Уэндалла руку и отступил к скамье.

— Ты с ума сошел? — Уэндалл подскочил к нему и грубо схватил старика. Они сцепились, борясь. Внизу рушились приделы. Паства превратилась в обезумевшее от страха стадо.

— Отпусти! — кричал мистер Моффат, его лицо стало похожим на бескровную маску.— Я должен остаться!

— Нет, тебе нельзя! — кричал Уэндалл. Он что есть сил вцепился в старика и потащил его с хоров. Штормовые диссонансы вырвались вслед за ними на лестницу, перекрывая голос старика.

— Ты не понимаешь! — кричал мистер Моффат.— Я обязан остаться!

Вверху, на трясущихся хорах орган играл сам собой, все рычаги выдвинулись наружу, педали громкости были отжаты до предела, двигатель работал, меха качали воздух, трубы ревели и вскрикивали.

Внезапно треснула стена. Задрожали дверные проемы, камень заскрежетал о камень. Зазубренный кусок штукатурки свалился из-под купола и рассы′пался по скамьям облаком белой пыли. Пол вибрировал.

Лавина прихожан текла из дверей. Позади вопящей, толкающейся толпы рвались оконные рамы и, кувыркаясь, приземлялись на пол. Еще одна трещина распорола стену. Стало нечем дышать от известковой пыли.

Начали падать кирпичи.

Снаружи, посреди дорожки, застыл мистер Моффат, глядящий на церковь пустыми глазами.

Это он сам. Как же он мог не догадаться? Это его испуг, его страх, его гнев. Испуг, что его тоже отдадут на слом, заменят, страх оказаться оторванным от того, что он любил и в чем нуждался, гнев на мир, который спешит избавиться от устаревших вещей.

Именно он превратил орган в маниакальный механизм.

Вот уже последний человек покинул церковь. Внутри рухнула первая стена.

Она осы′палась шумным ливнем кирпича, дерева и штукатурки. Балки закачались, словно лес, и быстро упали, сминая скамьи внизу, словно ударами кувалды. Тросы, на которых держались люстры, ослабли, и к общему шуму добавились оглушительные взрывы.

А потом с хоров послышались басовые ноты.

Ноты были такие низкие, что едва воспринимались ухом. Они вибрировали в воздухе. Педали опустились, усиливая чудовищный аккорд. Он был похож на рык гигантского животного, на рев сотни бушующих океанов, на гул земли, разверзающейся, чтобы поглотить всякую жизнь. Пол поднялся горбом, стены с грохотом сложились. Купол повисел мгновение и ухнул вниз, завалив собой половину главного нефа. Исполинская туча пыли затянула все пеленой. Внутри этого мутного облака церковь, треща, рассыпаясь на мелкие куски, громыхая и взрываясь, осела на землю.

Позже старик задумчиво бродил по залитым солнечным светом руинам и прислушивался, как орган дышит, словно какое-то неведомое животное, умирающее в древнем лесу.

Проценты

— Прошу прощения,— сказала Кэтрин, смущенно опуская глаза.— С моей стороны нехорошо так глазеть. Просто я никогда еще не видела такого прекрасного дома.

В поисках поддержки она взглянула на другой конец широкого стола, застеленного белоснежной скатертью. Однако ответная улыбка Джеральда была такой же вымученной и натянутой, как и ее собственная. Она краем глаза посмотрела на его отца. Мистер Круикшэнк, кажется, был совершенно поглощен нежным, как масло, бифштексом, по которому он сосредоточенно водил серебряным ножом.

— Мы понимаем, дорогая,— отозвалась миссис Круикшэнк.— Я ощущала то же самое, когда впервые...— Ее голос угас.

Кэтрин невольно посмотрела вбок и увидела, что мистер Круикшэнк еще ниже склонился над золоченой тарелкой. Легкий холодок пробежал по спине. Она сделала вид, что ничего не заметила, и взялась дрожащей рукой за изящный винный бокал с золотой каемкой.

— Бифштекс восхитительный,— произнесла она, отставляя бокал. Миссис Круикшэнк кивнула и слабо улыбнулась. Наступила тишина, если не считать звяканья приборов о тарелки и треска поленьев в исполинском мраморном камине, который занимал угол гигантской столовой.

Кэтрин снова взглянула на Джеральда.

Его взгляд был прикован к тарелке. Он жевал медленно и с паузами, словно размышлял о чем-то и по временам уносился мыслями так далеко, что забывал о необходимости еще и двигать при этом челюстями.

Ее лицо окаменело, пока она наблюдала за этими натужными движениями. Она выпила глоток воды, чтобы прочистить горло. «Я выхожу замуж за него,— подумала она,— а не за этот дом и не за его родителей. Он совершенно нормален, когда поблизости нет его отца».

Ее щеки чуть вспыхнули, словно мистер Круикшэнк мог читать мысли. Затем она опустила глаза и снова принялась за еду. Кэтрин ощущала на себе взгляд пожилого человека и невольно подтянула ноги под стул. От звука, с каким каблуки ее туфель проехали по наборному паркету, мистер Круикшэнк передернул плечами.